Георгий Лоншаков - Горшок черного проса

• Название: Горшок черного проса
• Автор: Георгий Лоншаков
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

Эта книга — посмертное издание произведений талантливого дальневосточного писателя Георгия Владимировича Лоншакова. Вся его жизнь была неразрывно связана с Комсомольском-на-Амуре. Он прошел хорошую школу жизни, прежде чем взяться за перо. Был слесарем, работал в геологической партии, на строительстве моста через Амур.

В книгу вошли повести и рассказы о людях, живущих на дальневосточной земле.

---

Закончив читать, полковник Аргунов сложил листовку и спрятал в карман. Обвел всех взглядом, спросил:

— Н-ну, что вы скажете, на этот счет, господа?

— Очередная агитка, — презрительно сказал один из офицеров.

— Агитка? Может быть, и агитка. Но не обычная… Я попрошу вас, господа, сделать все, чтобы это письмо не доходило до солдат. Тех же, которые знают о нем, надо срочно изолировать, собрав в одно подразделение. Если о письме знают в наших частях, то, надо полагать, в полках Нэ-рэ-а его изучили от первого до последнего слова. В создавшейся ситуации мы обязаны использовать силу письма Блюхера с максимальной выгодой для себя.

При этих словах у Найденова сон как рукой сняло: уж слишком неожиданны были слова командующего. Похоже, они удивили не только Найденова, но и всех сидящих за столом. Полковник Аргунов обвел их взглядом и сказал, довольный произведенным впечатлением:

— Я чувствую, меня не совсем, поняли. Сейчас я все объясню и думаю, что вы согласитесь со мной. Из письма Блюхера следует, что он собирается дать самое последнее и, следовательно, самое жестокое сражение. Перспектива скорейшего окончания войны окрылит его полки. Народоармейцы будут сражаться с небывалым ранее упорством и ожесточением. Ну что ж… тем хуже для них, господа. Мы никуда не сойдем с этого места и не будем наносить упреждающего удара. Я принял это решение после долгих размышлений и анализов обстановки. Только в нем наше спасение и наши дальнейшие успехи… Я беру на себя всю полноту ответственности за этот шаг и поставлю в известность генерала Молчанова. Да, мы не выйдем из укрепрайона на равнину и не будем наносить упреждающий удар. Мы предоставим инициативу Блюхеру. Пусть его полки рассредоточиваются вдоль наших заградительных линий. На сорокаградусном морозе в окопах долго не пролежишь: ну, день, ну, два, максимум — три… Солдаты Блюхера начнут замерзать, как мухи, и он вынужден будет либо с позором отступить, либо послать полки на штурм укреплений. И тогда мы предоставим слово нашему оружию.

Взять Волочаевку, господа, ни теоретически, ни практически невозможно. Эту мысль надо вбить в головы наших солдат и офицеров! У нас достаточно боеприпасов, отличное обмундирование. У нас имеются помещения, где можно согреться и выпить на худой конец чаю, есть большое количество продуктов — и мы в состоянии выдержать штурм ровно столько времени, сколько потребуется. Но я повторяю: он не может быть затяжным. В течение трех — пяти дней мы обескровим Блюхера, и он вынужден будет отступить. Вот тогда, и только тогда, мы выйдем на равнину и начнем преследовать противника, у которого в тылу, насколько известно, нет каких-либо значительных резервов. Позади же нас стоит Поволжская бригада, части в Хабаровске, а в нейтральной зоне — японские войска, которые в случае успеха будут продвигаться вслед за нами. Я сказал все, господа. Надеюсь, теперь мой план стал понятен вам?

Присутствующие одобрили все доводы Аргунова.

Через час Найденов в сопровождении взвода кавалеристов отправился из Волочаевки в сторону Дежневки в штаб генерала Молчанова. Он вез пакет с письмом Аргунова.

Окидывая взглядом редколесную, занесенную снегом равнину, он с тяжелым чувством думал, что самой судьбе стало угодно избрать эти унылые поля местом предстоящих кровопролитных сражений. Пройдет немного времени, и зловещая тишина равнины будет взорвана грохотом снарядов, свистом пуль, треском пулеметов, предсмертными криками раненых; снега вокруг обагрятся кровью, покроются пороховой гарью, будут усеяны трупами тех, кто сейчас, сию минуту, еще жив, еще пока греется около костров, роет окопы, пьет чай, крутит самокрутки, мечтает о женах и о домашнем тепле. Завтра или послезавтра эти мечты будут оборваны осколками, пулями, шашками и штыками, леденящим душу морозом. Кто останется в живых? Кто выйдет победителем из этого ада — Аргунов или Блюхер? Белые или красные?

Чем дальше уезжал Найденов верхом по заснеженной дороге от Волочаевки, тем больше росло в нем сомнение насчет несокрушимости нового Вердена. Нет, не завидовал Найденов в этот момент ни самому Аргунову, ни командирам полков, ни офицерам и солдатам, оставшимся на Волочаевке. Он боялся признаться в этом самому себе и в то же время недоумевал по поводу своей растерянности. Что стало с ним? Куда делся его боевой пыл? Ведь раньше он, не думая о гибели, всегда рвался туда, где опасней, сейчас же почитает за счастье, что лошадь уносит его все дальше и дальше от укрепленного района…

Те же чувства владели им и на следующий день, когда он выехал из Дежневки, увозя в Хабаровск пакет с приказами генерала Молчанова. Один из них предписывал начальнику эшелона срочно привести в полную готовность все поезда и составы на случай быстрой эвакуации из города.

Когда Найденов прибыл в Хабаровск, под Волочаевкой начались первые арьергардные бои, и кровь первых убитых и раненых щедро смачивала снег и тут же застывала на жутком морозе.

Доставив пакет и получив сутки на отдых, Найденов поспешил к Наташе.

Встретила его, как и прежде, сама мадам Глушко. По выражению ее лица он сразу понял, что с Наташей что-то неладно.

— Что-нибудь случилось? — спросил он встревоженно.

— Уж и не знаю, что сказать… Похоже на схватки преждевременные. Вы пройдите к ней, пройдите, она вам обрадуется. Она все про вас вспоминает и тревожится. А я столько раз просила ее не волноваться: в ее положении переживания так вредны… Что там, за Амуром-то?

— Бои начались.

— Господи… чем это кончится? Наступают наши-то или отбиваются?

— Трудно сейчас сказать. Когда я уезжал, было еще относительное затишье.

— Господи… — повторила хозяйка, вздохнув.

Найденов скинул шинель и прошел в комнату Наташи. Лицо жены, бледное от бессонницы, отечное, поразило его. Она обрадовалась ему, но встретила какой-то виноватой, измученной улыбкой.

— Наташа, родная, что с тобой? Зачем ты волновалась? Тебе плохо?

— Сейчас — нет. Ты надолго, Вася?

— У нас с тобой целые сутки! Тебе никто не мешает?

— Нет, только тяжело быть… словно в клетке. Холодно на улице?

— Мороз страшенный.

— Ты похудел, лицо обветренно! Я так скучаю, беспокоюсь. Нет тебя — все сердце изноется. Что, думаю, он там?

— И напрасно совершенно волнуешься, Наташа. Тебе нельзя, совсем нельзя волноваться. Обещай, что больше не будешь. Обещаешь? Будь умницей, слышишь?..

Она кивнула в знак согласия и слабо улыбнулась. Потом спросила, как дела под Волочаевкой. Найденов бодро ответил, что все хорошо, Волочаевка сильно укреплена и ее трудно будет взять, и, когда он говорил это, мысленно представлял, как по равнине ползком подбираются полки противника к проволочным заграждениям, как окапываются они в снегу по всей линии фронта, как настороженно следят за ними с другой стороны заграждений пулеметчики и стрелки полков Аргунова, как сжимается до предела, готовая вот-вот лопнуть, зловещая пружина сражения…

И она действительно лопнула. 10 февраля полки Блюхера бросились на штурм укреплений. Найденову не пришлось быть свидетелем сорока восьми жутких часов штурма Волочаевки. Он оставался в Хабаровске — то в штабе, то на железнодорожном вокзале, где шла спешная подготовка эшелонов, — и знал о положении дел лишь по скудным обрывочным сведениям, поступающим с левого берега Амура. Но и по ним можно было судить, что Блюхер не отступит.

Так оно и случилось. Вечером 12 февраля Волочаевка пала. Разбитые полки Аргунова устремились в Хабаровск. Остается лишь поражаться, как это бойцам Блюхера удалось чуть ли не голыми руками прорвать проволочные заграждения, не замерзнуть всем до единого в окопах, взобраться под убийственным огнем по ледяным склонам на сопку — ценой каких сил и каких потерь удалось им вырвать эту победу!

В ночь с двенадцатого на тринадцатое стало известно, что части НРА, не атакуя Хабаровск, обходят его несколькими колоннами, чтобы отрезать с юга. Толпа солдат и офицеров, бежавших из-под Волочаевки, усилила панику. Началось настоящее бегство белых из города. С запасных путей железнодорожного вокзала уходили эшелоны в сторону Владивостока с интервалом всего лишь в несколько минут. Кругом царили суматоха и паника. Командиры частей потеряли власть над своими подразделениями. Солдаты и офицеры втискивались в первые попавшиеся вагоны, ругались, дрались, стреляли. Видеть это было страшно и стыдно…

Поняв, что теперь надо думать только о себе и о Наташе, потому что никто в этой суматохе о них не подумает, Найденов из штаба помчался к дому мадам Глушко. Он бежал, запыхавшись, проклиная все на свете, с одной мыслью: каким образом доставить ему жену на вокзал и как выбраться из города? И успокаивал себя на бегу: он сделает все, что можно, у него в каждом полку, в каждой части есть знакомые офицеры. Кое-кого из них Наташа даже лечила. Они помогут. На вокзале стоят и ждут своей очереди на движение еще много других составов. Они уедут. Надо лишь только успеть к Наташе. Надо спешить! И он бежал, бежал без остановки, поскальзываясь, падая, жадно хватая морозный воздух, опаляя грудь. Он бежал по ночным улицам, еще не зная, что никуда они с Наташей не уедут, что в тот момент, когда, под утро, последний эшелон белых покинет Хабаровск, Наташа преждевременно родит… мертвого мальчика.