Георгий Лоншаков - Горшок черного проса

• Название: Горшок черного проса
• Автор: Георгий Лоншаков
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

Эта книга — посмертное издание произведений талантливого дальневосточного писателя Георгия Владимировича Лоншакова. Вся его жизнь была неразрывно связана с Комсомольском-на-Амуре. Он прошел хорошую школу жизни, прежде чем взяться за перо. Был слесарем, работал в геологической партии, на строительстве моста через Амур.

В книгу вошли повести и рассказы о людях, живущих на дальневосточной земле.

---

— Говорил не раз я благодарствие и еще раз скажу, — отозвался Жилин. — Оттого и вам с Натальей Ксаверьевной неисчислимо помог… за спасение.

— Ну вот, значит, мы с тобой в какой-то степени квиты, — сказал Найденов, припоминая события тех дней.

Вскоре после 23 декабря 1921 года части под командованием генерала Молчанова, выйдя из охраняемой японцами нейтральной зоны, прорвали в нескольких местах Уссурийский фронт и после упорных боев заняли Хабаровск. Но у Волочаевки наступление белых приостановилось. Они стали укрепляться и накапливать силы. В Хабаровске белые стали наводить свой порядок. По городу прокатилась волна арестов. Контрразведка, комендантские части и приданные им войсковые подразделения производили массовые облавы в домах, на улицах. Особенно усилились репрессии после нападения на Хабаровск партизанских отрядов. Сосредоточившись на окраинах города, они стремительно атаковали, быстро овладели многими важными стратегическими пунктами, нарушив снабжение и связь белых. Завязались жестокие уличные бои. Чтобы выбить партизан из города, пришлось срочно вызвать на помощь два полка из-под Волочаевки. В этих боях каппелевцы потеряли двести офицеров и около трехсот солдат.

В одну из таких облав был арестован Егор Жилин. Узников тюрем и всех задержанных жестоко допрашивали и при малейшем подозрении в сочувствии большевикам или к участию в сопротивлении властям расстреливали без суда и следствия. Когда красные активизировали действия под Волочаевкой, командование приняло решение ускорить ликвидацию арестованных советских работников, пленных партизан, народоармейцев и всех подозрительных. В этих акциях участвовал и Найденов. Был он зол, возбужден массовыми расстрелами, и наган его не успевал остывать. А Жилину, в камеру к которому вошел Найденов, его появление показалось чудесным избавлением.

— Вашбродь, деньте его куда-нибудь или меня переведите! — взмолился Жилин. — Мочи нет! Съест он меня. То тигром, то людоедом себя называет. Еле уговорил его. Без соли, говорю, как ты меня будешь есть. Вот сидит, соль ждет…

Найденов, помнится, тогда засмеялся, и солдаты его долго хохотали. А сосед Жилина по камере все твердил:

— Тигр я… Тигр!

— Что за тигр такой?

— Кто его знает, — сказал надзиратель. — По документам он вроде советский работник. Да, видно, кишка тонка оказалась, не выдержал, значит, обхожденья…

— А ты кто такой? — спросил Найденов Жилина. — Большевик? Красный?

— Да разве ж я похож на красного, вашбродь? Да я их как черт ладана сторонюсь, ненавижу! Случайно я попал сюда. Шел я по улице к фабрике «Содолгу, Кобецкий и компания»…

— Чего тебе там надо было?

— Насчет табаку хотел договориться: Знакомый там у меня. А сам я из Пермского, что вниз по Амуру. В Хабаровске только временно, до весны.

— Не врешь?

— Нет, вашбродь. Вы только этого людоеда уберите, и пусть солдаты выйдут. Я еще что-то вам скажу.

Найденов приказал солдатам выйти, и Жилин зашептал ему, что мог бы в случае чего быть полезен и у него есть чем заплатить за избавление от тюрьмы и глупой, бессмысленной смерти.

— Из Пермского, говоришь?

— Да, вашбродь…

— А здесь где живешь?

— Знакомая хорошая имеется.

— Жилье теплое там?

— Да, вашбродь, у нее хорошо. Дом свой в пять комнат — деревянный, но фундамент высокий, кирпичный, и сделано все добротно.

— На твою знакомую можно надеяться?

— Конечно, вашбродь.. Других я не знаю. С нею знаком несколько лет. Приезжаю и живу. Надо — месяц, надо — хоть три… Заплатишь сполна и живешь в уюте и достатке.

— Как ее фамилия?

— Ее зовут мадам Глушко. Она не из бедных…

— Покажи мне этот дом.

— Хоть сейчас, вашбродь!

— Ну что ж, если твоя правда, ты спасен.

— Этого я забираю с собой, — сказал Найденов надзирателю, показывая на Жилина.

— А с тем что делать? — спросил надзиратель.

В коридорах слышались голоса, топот. Скрежетали засовы дверей камер. Надзиратели выкрикивали фамилии арестованных. Из камер, как тени, выползали люди. Их сразу окружали конвойные и уводили в темноту. Расстреливали их за городом, трупы сбрасывали в проруби на Амуре…

— Что делать? Присоединить к одной из команд.

— Слушаюсь!

Найденов передал своих солдат во временное подчинение одному из офицеров, а сам с наганом в руке вывел Жилина из тюрьмы.

— Ну, показывай дорогу, — сказал он бывшему узнику, еще не совсем поверившему в свое чудесное спасение.

Они шли глухими улицами и переулками. Изредка останавливали патрули. Найденов показывал документы, и их беспрепятственно пропускали дальше. Стоял трескучий мороз. Под ногами скрипел снег, и шаги были далеко слышны в настороженной тишине, которую нарушали лишь выстрелы, да со стороны железнодорожного вокзала доносилась бесперебойная, обрывистая перекличка паровозов и бронепоездов, охраняющих подступы к Хабаровску.

— Теперь уже скоро, вашбродь! — сказал чуть не впервые за всю дорогу Жилин.

Он шагал впереди, Найденов — чуть позади. Конечно, идти одному в незнакомую квартиру было рискованно, но Найденов не хотел лишних свидетелей.

Мадам Глушко, дородная, с хитроватыми глазками женщина лет сорока, побледнела, когда увидела Жилина в сопровождении вооруженного офицера. Но Жилин успокаивающе мигнул ей, и хозяйка, опасливо оглядываясь, пригласила их в комнату, очевидно, служившую гостиной.

Найденов осмотрелся и, не увидев ничего, предвещавшего опасность, спрятал наган в карман. Комната была обставлена богато, но в мещанском, обывательском вкусе. Рядом с великолепным ковром азиатской работы можно было увидеть пошловатые кружева и вышивки, а с аляповатой подставкой под цветы соседствовала фарфоровая ваза, вывезенная, очевидно, из Китая. Стулья, кресла, зеркала, фотографии в тяжелых рамках, куколки, подушечки, флаконы, помада — все эти вещи находились в поистине кричащих противоречиях. Но в одном Найденов постепенно убеждался: хозяйка этого жилья не могла быть заодно с большевиками.

— Вы знаете его? — спросил Найденов, показывая на Жилина.

— Н-нет, то есть, конечно, конечно знаю! Но что случилось? Что произошло?

— Он был задержан во время облавы и находился в тюрьме.

— Боже мой! За что?!

— По-глупому все вышло, Варвара Семеновна, — проговорил Жилин. — Просто шел. На улице схватили.

— А я так беспокоилась, так беспокоилась! Ушел и как в воду канул. Нету день, нету два. На дворе зима. Думаю: что-то случилось. Может, пуля шальная, может, еще что…

— Его благодари: спас меня, поверил в мои слова.

— Как это благородно с вашей стороны! Как человечно!

— Вашбродь… я вам за это обязан и ничего не пожалею для вас!

— Деньги у меня и у самого, есть. Я пришел не за этим… — Найденов помедлил, глядя то на Жилина, то на хозяйку, словно желая удостовериться, можно ли им говорить все начистоту.

— Для вас надо что-то сделать? Вам надо что-то доехать? Говорите. Если в наших силах, мы всегда будем рады… — обещала хозяйка.

— Да, вы можете мне оказать услугу. Дело тут в том, что… Одним словом, у меня есть жена, прошла всю войну вместе со мной от Омска до Хабаровска. Она медсестра, в подвижном госпитале. Поезд этот стоит в тупиках железнодорожного вокзала. Я бы никогда не пошел к вам, если бы не одно обстоятельство: моя жена должна через три с половиной — четыре месяца родить. К тому же ей что-то нездоровится. Обстановка сейчас сложная. Во время последнего налета партизан в районе вокзала шли сильные бои. Нет гарантии, что это не повторится еще и еще раз. Жене нужен покой, а вагон не слишком подходящее место для этого… Я надеюсь, вы поняли меня?

— Конечно, конечно! — всплеснула руками мадам Глушко. — Есть комната, которую мы ей уступим. Я позабочусь о ней, и она ни в чем не будет испытывать недостатка. Что же касается женских вопросов, то я в этом деле опытная. Но вы можете в случае чего пригласить врача.

— Здесь она в безопасности будет, в тишине, уюте, — подтвердил Жилин.

— Я всегда умела ладить со всеми властями, и нас никто не трогал, — трещала хозяйка.

— У вас документы в порядке?

— Да, да, — закивала мадам Глушко.

— Ну хорошо… Когда можно будет перевезти к вам жену?

— Да хоть сегодня. Я приберу комнату — и привозите.

— Пожалуй, так и сделаю. Но пока никому не говорите, что она — жена офицера. И вообще без лишних объяснений.

— Как угодно… — проговорила озадаченно мадам Глушко. — Раз так надо, так и будет сделано. Язык за зубами умею держать.

— Все будет в тайности сохранено, — заверил Жилин.

Возвращался Найденов от мадам Глушко один по ночным улицам Хабаровска, и снова его останавливали в ночи патрули, снова он слышал далекие выстрелы, перекличку паровозов. Патрули были кстати: они показали ему в незнакомом городе дорогу к тюрьме. Там Найденов нашел своих солдат, и до утра они расстреляли еще с десяток арестованных. О, как давно он перестал задумываться над тем, кого убивает и почему… И Гоньба тут уже была ни при чем: «Или они нас — или мы их, так лучше мы их», — мрачно рассуждал Найденов.