Юрий Аракчеев - Зажечь свечу

• Название: Зажечь свечу
• Автор: Юрий Аракчеев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1985

Проблемы, затронутые в повестях и рассказах Юрия Аракчеева, близки всем нам. Разнообразными художественными средствами автор утверждает дорогие для нас принципы: честность, добросовестность, гражданскую активность, чувство Родины, верность человека тому лучшему, что он несет в себе; пишет о красоте и изначальности природы.

---

Наконец начали собираться. Никто не улыбался. Спектакль не удался, и, как ни странно, это чувствовали все. Почти все, потому что хозяева — поджарый Саша и красивая интеллигентная его жена, — стоя в прихожей, продолжали демонстрировать свое сердечное гостеприимство. И непонятно было, чувствуют ли они вообще что-нибудь.

— Заходите, обязательно заходите еще, — слащаво говорила хозяйка, и на нее неловко было смотреть.

А бледненькая Света, наклонившись и надевая туфли, тем же фальшивым тоном вторила ей:

— Да-да, непременно зайдем, обязательно, спасибо, спасибо. Было очень хорошо.

Все длился странный обряд — сценка, запрограммированная и отрепетированная множество раз.

— Заходите еще, обязательно.

— Обязательно зайдем, спасибо, спасибо.

— Ну что вы, что вы. Не стоит благодарности.

— Было очень хорошо, спасибо вам, до свиданья.

— Вам спасибо, заходите еще.

— Да-да, непременно, спасибо, спасибо.

— Вам спасибо.

Шли молча, гуськом, выбирая тропинку в грязи, наконец выбрались на асфальт, но все равно вокруг было тускло, мокро. Володя подошел к Голосову, дотронулся до его рукава.

— Послушай, — сказал он. — Давай завтра соберемся? Сегодня что-то не получилось. Давай? У нас…

Это было прекрасно, это был светлый луч — понял Володя, понял! — но не помогло уже это Голосову. Он держал Олю под руку, он смотрел на нее сбоку, и ему было страшно. Неужели опять — опять и опять! — он ошибся, неужели то, что было в вагоне поезда, дома у нее, в номере гостиницы, — неправда, а правда то, что сейчас, только что вот, на вечеринке. Это — реальность? Одно несовместимо с другим, и получается, что или тогда, с ним, она как бы предавала своих друзей, потому что противоречила им, или же, наоборот, сейчас, только что вот она предала его. Предала музыку их общую. Предала себя. Никак, ничем не поддержала его, не поняла того, что с ним происходит. Никакого контакта не чувствовал он с ней сейчас, хотя и держал ее под руку, всякое понимание, казалось, ушло, ушло безвозвратно, и видно было, что она даже не чувствует, как ему сейчас тяжело. Или он слишком преувеличил?

— Спасибо, Володя, — машинально ответил Голосов. — Не знаю, как получится. Наверное, мне придется завтра уехать. Запиши на всякий случай мой телефон в гостиницу, позвони утром, если.

Подошли к остановке автобуса.

— Я провожу тебя, Оля, — сказал Голосов тихо.

— Спасибо, не надо, — ответила она все с той же холодностью. — Вам поздно будет возвращаться. Мы с Толей рядом живем, нам по пути. Вы уж не беспокойтесь.

Подчеркнуто было это «вам», «вы», она словно желала отомстить ему за что-то. За что?

Во внезапном порыве он крепко взял ее за локоть и, произнеся решительно: «Мне нужно что-то сказать тебе», — отвел в сторону.

Силе она подчинилась — машинально и с неприязнью отметил он, — но смотрела на него с новым каким-то выражением — отчужденного торжества.

— Послушай, — сказал он, мучаясь, глядя ей прямо в глаза, пытаясь всеми силами вернуть, вернуть хоть на миг то, что было между ними еще так недавно.

— Послушай, что происходит? Ты что, не понимаешь меня? Ведь там… Ведь плохо было все, неискренне, глупо, спектакль какой-то. А ты… Ты была не со мной — с ними. Как же так? Как ты могла… Мы встретимся завтра?

— Не знаю. Как получится, — сказала она.

Нет, это была не она. Спокойная как будто бы. Холодная. Злое, не ее лицо!

— Послушай, — сказал он опять, настойчиво, мучительно глядя, путаясь и не понимая ничего. — Я ведь из-за тебя остался на день. Ты же знаешь… Ведь мы с тобой… Нам завтра нужно обязательно встретиться.

— Не знаю! — повторила она опять с вызовом. — Как получится. Вы что, меня упрекаете за то, что остались? Что-то обязывающее получается.

— При чем тут обязывающее! — взорвался он. — Ты что, не понимаешь?! Ведь ты же сама… Как же ты!

— Почему вы так говорите со мной? Этот тон… — остановила она его холодно, с каким-то высокомерием даже (опять спектакль!). — Там были мои друзья, и я…

— Оля, милая, — заговорил он вдруг совсем по-другому, мучаясь и растерявшись совсем. — Ну почему ты о тоне, при чем тут? Извини, конечно, может быть, я что-то должен был… Но что? Ладно, давай завтра встретимся. Мы ведь хотели в музей… Пойдешь со мной?

Он говорил это в отчаянии и тоске и видел, что и в Оле как будто бы тоже боролись два человека, два естества — та, прежняя, понимающая и искренняя, добрая — она вдруг проглянула! — и эта, эгоистичная, резкая, холодная, оскорбленная сейчас за своих друзей, за себя, пылающая досадой и словно бы ненавистью даже, презрением…

— Хорошо, позвоните мне утром, — сказала она. И вдруг улыбнулась внезапно жалкой улыбкой. — Спокойной ночи…

Простились. Подошел Олин автобус.

7

Да, в Оле тоже как будто боролись два человека… С одной стороны, ей очень, очень понравилось то, что произошло в поезде, — знакомство их, такое удивительное и простое. Он был милый, так хорошо разговаривал с ней — никакой сальности, никаких стыдных намеков и взглядов, предложил ей помочь с телевизором, уступил одеяло… Во сне она видела его — они как бы продолжали разговор, — о чем, она не могла бы вспомнить, а потом знакомила его с мамой — это было во сне, но как удивительно потом все произошло и наяву, по-другому, чем во сне, но все же произошло, хотя, проснувшись утром, она немножко стыдилась своего сна, боялась, что утром он будет другим. Но он не был другим, они хорошо говорили в тамбуре, и он сказал, что режиссер, что едет за материалом к ним в район, что хочет снять фильм о сельских механизаторах, но это впервые, а раньше занимали его другие темы. Хоть он и не совсем тот режиссер, не «художественный», но все же окончил ВГИК и причастен к кино, к телевидению, он представитель того самого мира, о котором она так мечтала когда-то. Да, с ней что-то творилось, без конца хотелось курить, отвечала, кажется, невпопад.

Приехали, он помог с телевизором, ей было неловко, потом обычные нотации мамы, от которых она готова была провалиться сквозь землю, но он как будто бы не придавал им значения, за что она была ему так благодарна… Когда мама ушла и они остались вдвоем, с Олей и вовсе происходило что-то несусветное, говорила какую-то чепуху, боялась, что он будет настойчив, — все ведь они такие, тем более москвичи! — но он сидел нерешительный, не осмелился даже поцеловать ее, такой милый, хотя, если честно, ей было немножко досадно. Правда, когда выходили, он слегка ткнулся в щеку, но так робко и неумело, она страшно волновалась, но это было все, и они с Чуней проводили его до автобуса.

Она боялась хотеть, чтобы он позвонил на обратном пути из совхоза, но все же хотела, даже несмотря на то что Витя, кажется, что-то заподозрил, и еще тут, как нарочно, опять объявился Олег. Звонил, просил о встрече, грозился прийти вечером. «Мне нужно с тобой поговорить». О чем же им говорить? Все давно переговорено… Странные эти мужики — пока их любишь, обращаются с тобой как с вещью, а как чувствуют, что ты уходишь, так дороже тебя на свете нет. Но Олег ей на самом деле совсем чужой, сама не понимает сейчас, как могла быть такой дурой, — два года, боже! Всего-то и было, что несколько встреч вначале, которые запомнились, — еще до загса, а так он ей уже давно безразличен. Не то что Витя… Но и Витя в последнее время все больше чужой, она поняла, что ошиблась.

Особенно стала понимать тогда, когда Володя уехал в совхоз.

Нет, она не думала о нем много, но было такое чувство, как будто что-то новое появилось в ее жизни после встречи в поезде, что-то теплое, хорошее и что-то из такой давней, кажется, ранней молодости ее. Она боялась признаться себе, но все же по-новому вздрагивала при каждом телефонном звонке. Дня через три, правда, совсем подавила в себе, решила, что звонить он, конечно, не будет, и вообще все это ни к чему, зачем она ему нужна, провинциалка? Вот вернется она в Москву, в институт, может быть, сама позвонит ему, может быть, как-нибудь… Да и то ни к чему это, зачем? Витя как будто бы стал с ней нежней — словно почувствовал, — а она, наоборот, ощущает такую страшную пустоту в сердце. Вся романтика конечно же давно кончилась для нее, она взрослая женщина, и нужно устраивать наконец жизнь. Двадцать четыре года — не шутка! Скоро распределение, загонят куда-нибудь в глушь, а что она видела в жизни вообще? Зачем ей Витя? А тут мама еще… От этого никуда не денешься, разве маму оставишь? Крест на всю жизнь. Детей не хотелось, но хотелось, очень хотелось пожить, поездить, встречаться с людьми… В Москве, правда, Эдик, но он все же ребенок, куда ему жениться? Смешно. Она ему как мама. А он — шофером при маме на своих желтеньких «Жигулях»… Голова кругом.

Думала отдохнуть дома, а какой отдых? Все замужем или переженились, то одна, то другой жалуются — не разводятся, как она, а стонут, только вот Светик с Володей, да и то не сказать, чтоб райская жизнь. Тоже не видят ничего, хотя Светик и была во Франции, но теперь все, отпрыгалась, на пяти месяцах уже. Да, тут-то и заговорила — и все громче и громче! — вторая половина Олиного существа…