Юрий Аракчеев - Зажечь свечу

• Название: Зажечь свечу
• Автор: Юрий Аракчеев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1985

Проблемы, затронутые в повестях и рассказах Юрия Аракчеева, близки всем нам. Разнообразными художественными средствами автор утверждает дорогие для нас принципы: честность, добросовестность, гражданскую активность, чувство Родины, верность человека тому лучшему, что он несет в себе; пишет о красоте и изначальности природы.

---

— Да, Петр Евдокимович, вы ведь еще забыли про главного инженера сказать. То, что вчера выяснили. Вы ведь хотели…

— Да-да, товарищи, — бодрым голосом перебил его Нестеренко. — Тут вот еще какой факт. О нем, видимо, еще никто из вас не знает, а факт примечательный, очень примечательный!

При этих словах председателя комиссии нахохленный бухгалтер Сыпчук оживился и с нескрываемым интересом поднял очки на Петра Евдокимовича.

— Да-да, вот насчет этой Нечаевой, насчет этой Нечаевой Г. А. — неожиданно бойко сказал он. — Интере-есный должен быть фактик! Что же вам удалось выяснить, Петр Евдокимович?

И от жадного ожидания он заерзал на своем стуле.

Нестеренко, чтобы придать больше значения тому, что он сейчас скажет, помолчал несколько секунд, покашлял значительно, подвигал бумаги на столе и наконец негромко, почти интимно, сказал:

— Гм, гм… Видите ли, товарищи… Эта Нечаева, как бы вам сказать… Нет, я не хочу ничего такого особенного, вы не думайте, что… гм, гм… Но все же в результате проверки… Люди говорят… Нет, дело даже не в том. Не в том дело, что говорят люди. Дело в том, товарищи, что эта Нечаева…

Геца передернуло:

— Что вы хотите сказать, Петр Евдокимович? Какое это имеет отношение к делу?

Нестеренко никак не ожидал такого тона от главного инженера, он спохватился и сказал, отвечая ему:

— А я и не о том хочу сказать, Лев Борисович. В конце концов, моральный облик Нечаевой — это ее личное дело. — Голос председателя комиссии зазвучал жестче. — Это ее личное дело… Но я хочу сказать о том, что товарищ Нечаева, как нам удалось выяснить, во-первых, не обладает достаточной как научной, так и технической подготовкой для занимаемого ею поста, а, во-вторых, злоупотребляя доверием коллектива, использует рабочее время в своих личных, корыстных целях. Я уже не говорю о том, что ее табель оставляет желать лучшего. Мы, конечно, обязаны заботиться о людях, но если человек по состоянию своего здоровья не может, я повторяю, не может справляться с той нагрузкой, которая полагается ему по занимаемой должности, то знаете ли…

Худощавая фигура Геца вдруг напряглась, словно кто-то разом подтянул все его сухожилия. Не думая, как-то вдруг потеряв контроль над собой, он хлопнул рукой по колену и громко сказал, глядя на Нестеренко:

— Нашли козлика… А вы уверены, что все это так, как вы говорите, Петр Евдокимович?

Мельком глянув на Геца и тут же опустив глаза, Нестеренко тем не менее спокойно и уверенно ответил:

— Да, Лев Борисович, я уверен, что все так и есть. Вчера мы говорили с Бахметьевым на эту тему и с некоторыми товарищами из управления, а кроме того, я ознакомился с ее личным делом и табелем. Так что все это не вызывает сомнения. Вы, Лев Борисович, знаете, какую ответственность накладывает пост главного инженера, — кому, как не вам, это знать, — а если человек увиливает от работы и пользуется любым предлогом для того, чтобы взять бюллетень, — это, знаете ли…

— Как член комиссии, — перебил его Гец и еще раз хлопнул себя по колену, — я заявляю, что не подпишу акта до тех пор, пока лично не проверю того, о чем вы говорите, товарищ Нестеренко. И еще. Каким бы ни было решение бюро, я категорически заявляю, что дело начальника СУ Бахметьева и главного бухгалтера Барнгольца должно быть передано в суд, и не в товарищеский суд, разумеется, а в уголовный, в у-го-ло-вный! Вот так.

«Что я только наделал… Разве так можно, разве это поступки?.. Как мальчишка… Что скажет Аня?..» — все это вихрем пронеслось в голове Геца.

Внезапный порыв спокойного, уравновешенного, — пожалуй, самого уравновешенного и самого солидного — члена комиссии произвел на всех пятерых ошеломляющее впечатление.

Нестеренко поперхнулся и, полуоткрыв рот, не разогнувшись до конца, — он, слегка склонившись, приводил в порядок бумаги на столе, — не выпрямившись, тупо уставился на человека, которого он считал самым рассудительным и надежным.

Нефедова словно разбудили: он до боли закусил губу и, бледный, невидящими глазами смотрел перед собой.

Бухгалтер Сыпчук, сутулый, нахохленный, оживившийся только при первых фразах Нестеренко о Нечаевой, а затем вновь траурно поникший, поднял голову, словно выставив очки напоказ, и застыл — лишь губы его пожевывали и время от времени дергался кадык, — так что он удивительно стал похож на большеголовую птицу.

Петя Успенский восторженно пожирал глазами главного инженера, а Вадим Старицын покраснел, все понял, вспомнил, что говорил ему Гец не далее как вчера, и, злой, испепелял взглядом председателя комиссии. Руки его инстинктивно сжимались в кулаки.

Первым пришел в себя Нестеренко.

— Я не знал, что вы так… Что вы так недоверчивы, Лев Борисович. Но если хотите, вы, конечно, имеете право… Однако Пантелеймон Севастьянович Хазаров… Я хотел сказать, что, однако, сегодня мы должны представить уже акт, потому что… Слушайте, в конце-то концов! — Он вдруг совсем по-мальчишески всплеснул руками и зафыркал: фр-фр. — Не нужно мне это председательство, прах его возьми-то совсем, фр-фр… Делайте, что хотите, фр…

И сел обиженно, умолк.

Тогда заговорил Нефедов:

— Вы, Лев Борисович, совершенно правы…

— Что? Что? Погромче! — залопотал Сыпчук, приставив к уху ладонь.

Нефедов действительно говорил еле слышно, запинаясь, с огромным трудом. Язык у него едва ворочался, и саднило в пересохшем горле.

— Вы, Лев Борисович, совершенно правы, — сказал он, напрягаясь. — Я… согласен с вами. Нельзя это дело так… Надо проверить, конечно, еще раз… проверить…

Стало тихо. Нестеренко полез в карман, достал и проглотил таблетку. На лице его все еще было выражение обиды.

Заговорил Старицын.

— Я думаю, что… Конечно, прав Лев Борисович! Под суд надо жуликов этих… Черт их возьми совсем! Еще бы…

Лев Борисович Гец думал о том, что с ним происходит нечто странное, что он как бы не в себе. Зачем, зачем?..

А Старицын продолжал тем временем:

— Насколько я понял, если я правильно понял, вы, Петр Евдокимович, намекаете на то, чтобы это дело замять, так, что ли? То есть свалить вину на главного инженера, который, ко всему прочему, отсутствует все эти дни, а с самыми главными жуликами…

— Что значит замять? — перебил его Нестеренко. — Что значит замять? Фр-фр! Кто говорит, чтобы замять? Вы еще молоды, понимаете ли, Вадим… как вас там?.. Вадим Андреевич. Не ваше, понимаете ли, дело решения выносить. Ладно там еще Лев Борисович что скажет, а вы что, понимаете ли, не в свое дело… Фр-фр!.. суетесь!

— Не в свое дело? Вы, товарищ Нестеренко, не забывайте, что это мы сами вас в председатели комиссии выбрали. — Старицын никого не боялся, его белые зубы сверкали.

— Как это сами? Как это сами? Вы, молодой человек, молокосос еще, я вам в отцы гожусь! Как вам не стыдно! — Нестеренко задохнулся от подступившей ярости. Эх, будь его воля… «Молчи, Петр, молчи, Петр, — повторял он про себя. — Слышишь, молчи? Слышишь, молчи!..»

— Так дело не пойдет, товарищи! — сказал Гец. — Ссориться нам уж совсем не к чему. Давайте все спокойно обсудим. Пусть каждый выскажет свою точку зрения, тогда и вынесем общее решение. В конце концов мы ведь должны к чему-то прийти.

Он окончательно воспрянул духом. Тусклая неуверенность прошла, и, логически, ничего больше не оставалось, как продолжать.

— Итак, — продолжал Лев Борисович, — относительно Нечаевой вы, Петр Евдокимович, высказались целиком и полностью отрицательно. При всем уважении к вам, я должен сказать, что говорить в данной ситуации с Бахметьевым о главном инженере во время его отсутствия по меньшей мере… бестактно. Кстати, почему все эти дни отсутствует Нечаева? Ведь, насколько я понял, никто из вас ее не видел?

— Бюллетенит, — буркнул Нестеренко.

— Что с ней?

— Ангина.

— Так. Кстати, если я не ошибаюсь, ведь тогда, в закусочной, вы, товарищ Нефедов, поручили заняться Нечаевой Старицыну, верно?

— Да, так, — тихо сказал Нефедов.

Старицын густо покраснел.

— Все же я не думаю, чтобы роль главного инженера была во всем этом столь уж значительной, — продолжал Гец. — Поверьте мне, что не главный инженер занимается составлением процентовок, выпиской премий и так далее. Может быть, эта Нечаева в чем-то виновата, но это ни в коей мере не искупает вину Бахметьева и Барнгольца…

Он говорил и, по мере того как говорил, чувствовал, что голос его набирает высоту, крепнет. Он уже чувствовал себя как в молодости когда-то, когда все было так просто и ясно, когда не приходилось еще задумываться над тем, сказать или не сказать то, что думаешь, без скидок на обстоятельства и ситуацию. Он говорил и сам удивлялся, как свободно и естественно льется его речь, как легко дышать, как распрямляются плечи.