Ник Гоуинг - Петля

• Название: Петля
• Автор: Ник Гоуинг
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Триллер
• Год: 1994
• ISBN: 5-7001-0143-2

Советский Союз распался. Коммунизм мертв. Старую советскую систему страха и террора сменила анархия. В нынешней России мафия борется за власть и влияние, как некогда в Нью-Йорке, Чикаго, Италии. Процветает рэкет. Аппарат тоталитарного государства вышел из-под контроля. Новое КГБ пытается использовать опыт полковника Полякова в борьбе против гангстеров. Гангстеры, в свою очередь, стремятся использовать его в преступных целях.

Ведя борьбу в ситуации, немыслимой еще несколько лет назад, Поляков начинает понимать, что те, кто процветал и правил при коммунистическом режиме, не исчезли, а ушли в подполье и стали мафиози. Теперь они «Петля».

Спасаясь от пуль, бывший полковник КГБ Поляков на ходу выскакивает из поезда, теряет сознание, а придя в себя, обнаруживает, что он в морге. Рядом с ним генерал госбезопасности Марченко, его прежний и нынешний начальник. Теперь у генерала не только роскошный кабинет на Лубянке, но и резиденция… в морге. Здесь у него дела более важные и уж, конечно, поприбыльнее, чем государственные.

Помимо высокопоставленных чиновников КГБ, генералу с некоторых пор верой и правдой служат мафиози и уголовные элементы, готовые выполнить любой преступный приказ своего босса.

Автор романа «Петля» Ник Гоуинг — международный обозреватель 4-го канала Ай-ти-эн и ведущий программы «Мир за неделю».

На нью-йоркском телевизионном фестивале награжден за блестящее освещение войны в Персидском заливе. Широко известны его репортажи о событиях в бывшем Советском Союзе. Первый роман Ника Гоуинга «Колючая проволока» о проникновении спецслужб в польское движение «Солидарность» опубликован в 1988 году.

---

Грубый зоринский голос наконец зазвучал в трубке.

— Виктор Петрович, что вы сделали для вынесения взыскания Полякову и его увольнения?

Первоначальные впечатления Марченко подтверждались: Зорина почему-то очень волновало то, что Поляков участвовал в нападении на раджабовскую дачу в Хиве. Виктор Петрович прибегнул к дипломатической уловке, весьма, впрочем, нехитрой и прозрачной.

— Я еще должен связаться с товарищем Поляковым. Насколько мне известно, он пока проходит курс лечения в кунцевской больнице. На поправку требуется время. Товарищ Зорин, я рекомендовал бы подождать с принятием мер до его выздоровления.

— Его выздоровление уже состоялось, — рубанул в ответ Зорин. — Есть информация, что сегодня в полдень Поляков ушел из больницы. Вы найдете его в собственной квартире. Ваши попытки исказить события — недостойны. Вы защищаете репутацию старшего офицера, пренебрегшего уставом нашего учреждения и инструкциями по применению оружия работниками КГБ. Поведение Полякова — это предмет для дисциплинарного разбирательства, и дело должно быть рассмотрено со всей строгостью, как того и заслуживает.

Зорин не дал Марченко возможности высказать свою точку зрения. Трубка замолкла, а «ЗИЛ» тем временем свернул на дорогу, ведущую на север от широкой автострады. Это было Рублевское шоссе. Внимание Марченко привлекли огни нового подмосковного квартала жилых домов, но ненадолго. Генерал всем телом ощущал напряжение от охватившего его гнева. Он не мог простить заместителю Председателя диктаторские замашки, нежелание выслушивать аргументы собеседника. Касательно же Полякова, что-то или кто-то, должно быть, основательно понуждало Зорина занять непримиримую позицию и отнестись с полным пренебрежением к здравому смыслу.

К тому времени как Марченко добрался до глухих и темных архангельских боров, он еще не нашел объяснения возникшей загадке. Передние фары осветили ворота охраняемой территории, где обосновалось высшее руководство. Лимузин резко замедлил скорость. Из проходной выскочила старая Катя в накинутом на плечи ватнике и меховой ушанке. Она махнула шоферу, чтобы тот проезжал, и улыбнулась той самой беззубой улыбкой, которой уже восемнадцать лет встречала всех «своих» и званых гостей.

Прежде чем добраться до этой запретной территории, машина петляла по неосвещенному шоссе, покрытому после оттепели наледью, которая часто служила причиной аварий, когда несущиеся с большой скоростью начальственные лимузины сталкивались с проржавевшими малолитражками, «Ладами» и «Москвичами», принадлежавшими местным крестьянам или фабричным рабочим. Однако внутри дачной зоны подвеска «ЗИЛа» получала отдохновение, ибо машина въезжала на только что уложенный асфальт тридцатисантиметровой толщины, без малейших признаков снега или, упаси Боже, льда.

Так что и после краха и развала ленинско-сталинской империи эта территория осталась неприкосновенным заповедником прочно установившихся привилегий. Обширные дачи были отделены друг от друга плотными естественными оградами из деревьев. В пригородах Лондона, Токио или Нью-Йорка состоятельные люди платили бы огромные деньги за такую собственность. Но под Москвой высшие или особо влиятельные аппаратчики, подобные Марченко, продолжали пользоваться этими благами бесплатно. Образ жизни в окруженных высокими заборами владениях подобного рода был почти подобен фантастическому существованию на другой планете. Привилегированные обитатели Архангельского мало обращали внимания на унизительное бытие неимущих обитателей столицы — бомжей, рыскающих по помойкам в поисках остатков пищи, проводящих ночи на вокзалах или чердаках, около вентиляционных вытяжек; на старух и калек, нищенствующих в переходах метро, на пенсионеров, выпрашивающих гнилье у наглых базарных торговцев. Впрочем, всех их здешние обитатели и не видели…

Обогнув по широкой кольцевой дороге центр поселка, машина остановилась около крыльца. Марченко быстро поднялся, не застегивая толстую шубу. Как всегда, Таня ждала у входа: ее известил телефонный звонок Кати из проходной. Никаких слов, обычные объятия и последующие три поцелуя в щеки — ритуал, выработанный за тридцать пять лет совместной жизни.

Хозяин бросил верхнюю одежду в руки жены и энергично вошел в холл. Таня семенила за ним услужливо и покорно, как, считала она, и положено советской женщине. В то время как Марченко из послевоенного тощего подростка в несменяемых круглый год лыжных штанах, из левофлангового в роте курсанта пограничного училища, застенчивого, излишне вежливого замполита заставы, робкого стажера-следователя на Лубянке превратился в самоуверенно-обходительного, прекрасно одетого генерала, заботящегося и о модных галстуках, и о костюмах и рубашках, в его жене навсегда сохранились все черты девахи столичной окраины. Убранные в высокий пучок крашеные каштановые волосы, толстые шерстяные колготки под неряшливым платьем, слишком яркая губная помада и неумело наложенный грим сперва раздражали неуклонно идущего вверх по служебной лестнице мужа, он воспитывал, стыдил, попросту орал, после же махнул рукой и перестал ходить с женой в семейные дома, если же приходилось самим принимать гостей, сам вызывал модистку и парикмахершу и, подобно ротному старшине, дотошно проводил осмотр внешнего вида супруги.

— Звонил товарищ Зорин, — сообщила она услужливо, убирая в гардероб его пальто.

Марченко остановился перед камином, где полыхал жаркий огонь. Настойчивость Зорина раздражала и сбивала с толку: эта черта характера совсем неожиданно проявилась в человеке, так часто критиковавшемся старшими по положению коллегами за медлительность, нерешительность в действиях и не творческий подход к своим обязанностям.

— Таня, — его голос прозвучал так, будто он вел большое заседание, — что было нужно от меня Зорину?

— Он просил позвонить ему на квартиру.

Марченко было знакомо жилище начальника — обширные апартаменты в предпоследнем этаже дома сталинской постройки, тщательно и богато модернизированные работниками строительного батальона КГБ пять лет назад, когда Зорин получил очередное повышение по службе. Звонить в этот купеческий «рай» не хотелось. Да и вообще не хотелось звонить Зорину — известно заранее, о чем будет надоевший и бесполезный разговор.

— Если Зорин опять позвонит, скажи, что я еще не приехал. Соври. Не в первый, да и не в последний раз.

Таня тем временем наполняла два стакана кипятком из самовара. Как всегда, она служила лишь передатчиком указаний и просьб, пассивным приложением к карьере мужа, большего ей не дозволялось и не доставалось. Марченко разъезжал по заграницам с заданием КГБ, под вымышленными именами, но его жена никогда не была за пределами России, хотя бы на обычном болгарском курорте.

Послушно кивнув, Таня насыпала и размешала кофе, положила в стаканы кусочки кубинского сахара. Как все жены аппаратчиков, она безошибочно угадывала приближавшиеся осложнения. Но детали и значение их находились за пределами ее понимания.

Дрова в камине фыркали и трещали. Виктор Петрович шагал взад и вперед по коврам, привезенным задарма из Афганистана. Таня видела состояние мужа и знала, как привести его в норму. Отпустив перед тем горничную, она сама принесла из кухни расписное жостовское блюдо с закуской и бутылку армянского коньяка, купленную утром в поселковом распределителе. Марченко улыбнулся, довольно похлопал себя по бокам, налил, выпил, с удовольствием закусил ломтиком лимона, холодным мясом, помидорами и маринованными огурчиками.

Таня села по другую сторону камина, держа открытый конверт, развернула письмо.

— Виктор Петрович, я получила это сегодня от Саши. Ты ведь знаешь, дочь не могла о многом писать, у них там, как ее, ядерная физика, секрет на секрете. Теперь это никого не волнует. Вот и пишет, что жизнь в Челябинске-70 для ученых и их семей стала невыносимой. Это не из-за уральской зимы. Пишет, что в магазинах пусто. Ни хлеба, ни сахара, ни мяса. А когда они появляются, начинается столпотворение. Издевательство, пишет она, даже намекает на голодуху. А ведь у них город особый, управляют аж два богатейших министерства и обитает элитная публика.

Таня прижимала стакан с кофе к пышной груди так же, как Сашу, когда та была ребенком.

— Прежде всегда заботились о том, чтобы элита получала самое лучшее. Теперь Саша пишет, что один из ее соседей — пожилой известный ученый-ядерщик — вынужден подметать улицы ради дополнительного заработка к своей пенсии. Ликвидировали министерства, а вместо них ничего не создали. Никто не занимается снабжением, не отвечает за социальные проблемы. Саша и ее друзья могут расщепить атом, но не могут найти продуктов, чтобы поддерживать собственную жизнь. А теперь еще хуже. Несколько дней назад военные части, охраняющие реактор, и приписанный к ним стройбат восстали, подожгли казармы, начали бесчинствовать в городе, громили полупустые магазины, потому что жили в отвратительных условиях и у них нечего было есть. Ужасно, Виктор Петрович… ужасно. Как тут не вспомнить о прежних днях, когда был порядок и дисциплина, не вспомнить Брежнева и Черненко, при которых мы чувствовали заботу и жили нормально.