Ник Гоуинг - Петля

• Название: Петля
• Автор: Ник Гоуинг
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Триллер
• Год: 1994
• ISBN: 5-7001-0143-2

Советский Союз распался. Коммунизм мертв. Старую советскую систему страха и террора сменила анархия. В нынешней России мафия борется за власть и влияние, как некогда в Нью-Йорке, Чикаго, Италии. Процветает рэкет. Аппарат тоталитарного государства вышел из-под контроля. Новое КГБ пытается использовать опыт полковника Полякова в борьбе против гангстеров. Гангстеры, в свою очередь, стремятся использовать его в преступных целях.

Ведя борьбу в ситуации, немыслимой еще несколько лет назад, Поляков начинает понимать, что те, кто процветал и правил при коммунистическом режиме, не исчезли, а ушли в подполье и стали мафиози. Теперь они «Петля».

Спасаясь от пуль, бывший полковник КГБ Поляков на ходу выскакивает из поезда, теряет сознание, а придя в себя, обнаруживает, что он в морге. Рядом с ним генерал госбезопасности Марченко, его прежний и нынешний начальник. Теперь у генерала не только роскошный кабинет на Лубянке, но и резиденция… в морге. Здесь у него дела более важные и уж, конечно, поприбыльнее, чем государственные.

Помимо высокопоставленных чиновников КГБ, генералу с некоторых пор верой и правдой служат мафиози и уголовные элементы, готовые выполнить любой преступный приказ своего босса.

Автор романа «Петля» Ник Гоуинг — международный обозреватель 4-го канала Ай-ти-эн и ведущий программы «Мир за неделю».

На нью-йоркском телевизионном фестивале награжден за блестящее освещение войны в Персидском заливе. Широко известны его репортажи о событиях в бывшем Советском Союзе. Первый роман Ника Гоуинга «Колючая проволока» о проникновении спецслужб в польское движение «Солидарность» опубликован в 1988 году.

---

Ник Гоуинг ПЕТЛЯ

Глава 1

Три сотни пассажиров толкались, отпихивали друг друга, расшвыривали чемоданы и сумки, рылись в поисках своего багажа. Никто из экипажа и аэродромной обслуги не позаботился о том, чтобы разгрузить забитую дорожными вещами нижнюю палубу «Ил-86». Впрочем, так это было испокон веку. Так называемая перестройка, теперь уже окончательно рухнувшая, ничего не изменила.

Полякова втянуло в бестолковые поиски. Он, как и прочие, локтями пробил дорогу к стеллажу, наметанным глазом увидел и цепко ухватил парусиновый портплед, выдавился по трапу в иссушающее пекло Центральной Азии. После ночного перелета его закачало. Свирепое солнце в безоблачном небе торчало прямо над головой. Жара обволокла и обессилила тело, приспособившееся к почти морозной погоде в Москве. Да и то сказать: летели пять часов, почти три тысячи километров, очутились совсем в другой зоне. Струйки пота побежали по спине, рубашка моментально взмокла. Он замедлил шаг по дороге к вокзалу. Спешить незачем: машина ждет наверняка.

— Олег Иванович!

Густой уверенный голос исходил из-под соломенной шляпы, сидевшей на голове подвижного человека среднего возраста с большим, словно пропитанным водкой носом. Встречающий вытер платком лоб и подчеркнуто приветливо протянул неприятно влажную руку.

— Приветствую вас в Ташкенте, столице новой суверенной республики Узбекистан. Пройдемте со мной, пожалуйста.

Неизвестный расплылся в широкой, похоже, искренней улыбке. Он испытывал явное удовольствие, громко произнося название новой, теперь независимой страны с двадцатимиллионным населением, которая только что возродилась после распада советской империи.

Поляков повел себя так, как от него ожидали, хотя и с плохо скрываемым раздражением. Он уже не был ни «мистером», ни «сэром», как приходилось в недавние времена. Однако он еще оставался «товарищем». С коммунизмом было покончено. Большевистский Союз не существовал, но многое от него еще сохранилось.

Пожимая протянутую ему руку, Поляков передернулся: он не терпел панибратства. Но на этот раз знал: предстоит пройти через провинциальную фамильярность, бесцеремонность и сдержаться. Первое впечатление от приезжего значило очень много в этом новорожденном, со своими обычаями государстве, где он раньше не бывал. Он едва волочил ноги, чувствовал себя измотанным и вовсе не хотел тратить силы на разговоры с человеком, у которого не хватило простого такта представиться гостю и взять его багаж.

Тот, в соломенной шляпе, не очень-то вежливым жестом предложил занять место на заднем сиденье «Волги», запаркованной на стоянке. Распахнуть дверцу не догадался, азиат. Поляков уселся, но лишь после того, как оглядел и привычно запомнил государственный номерной знак на черном потертом лимузине. Странно, подумал он. При всех предосторожностях и неофициальном характере моего визита — вполне легальный прием. Но опять-таки, я не в столице. Это Центральная Азия. Дикий Восток. Так сказать, задница прогнившей прежней «великой державы», где теперь вполне открыто правят пистолет и мафия, где правительство насквозь коррумпировано, где система осталась такой же репрессивной, что и при однопартийном руководстве, и столь же безжалостной, как и при коммунистическом режиме. Предстояло окунуться в мир бандитизма, родовых традиций, в среду тех, кто по-прежнему считал себя коммунистами, кто привычно ненавидел русских и, сбросив зависимость от них, процветал в недавно обретенной независимости.

«Волга» мчала Полякова по широким улицам, обсаженным тутовыми и ореховыми деревьями. Ехали молча. Спутник — или сопровождающий? — не проявлял никакого расположения, чтобы помочь приезжему смягчить переход от московских холодов и столичной суматохи к размеренной, политически рутинной обстановке в умиротворенном Ташкенте. Соломенная шляпа посапывала и похрапывала на своем месте, и лишь водитель иногда бормотал что-то на странном гортанном языке. Поляков когда-то учил его основы, но понял, что не сможет освоить эту чуждую речь.

Через полчаса пейзаж изменился, здания из стекла и бетона в центральной части города уступили место сводчатым крышам и традиционным саманным[1] домам на окраине. Затем пошли сухие кустарники и полупустынная растительность, встречались унылые хлопковые поля, на чахлых высохших выгонах паслись козы и овцы.

Сбавив ход на гравийном шоссе, «Волга» миновала обширные виноградные плантации, раскинувшиеся у подножия отрогов Тянь-Шаня, — «Небесных гор», которые, Поляков это знал, находились где-то к юго-востоку от узбекской столицы. Миновав крутой излом дороги, машина осторожно свернула на петлистый проселок. Он вел меж деревьев, растущих вдоль арыка, к большой усадьбе.

Дача, построенная в классическом стиле девятнадцатого века, выглядела впечатляюще, как и описал это Марченко в Москве. Обширная трехэтажная постройка с обеих сторон ограничивалась двумя башнями с золочеными куполами. По фасаду выстроились белые алебастровые колонны. Обрамления высоких окон и обильная лепнина радовали глаз ярким бирюзовым цветом.

Резко затормозили. Бандитского вида охранник в армейской форме дернул ручку дверцы и знаком показал Полякову, чтобы тот немедленно выходил. Сопровождающий в соломенной шляпе покинул салон с другой стороны, ничего не сказал и исчез, оставив Полякова у главного входа, охраняемого тремя стражами. Здоровенные, наглые, загорелые — тот самый тип нераздумывающих, скорых на расправу молодцов, что быстро сделались привычным и устрашающим видением повсюду, когда в Москве начался развал режима. Двое ощупали Полякова, проверяя, нет ли оружия. Третий пошарил в портпледе, затем обвел приезжего вокруг здания к террасе и указал на единственное кресло под навесом из виноградных лоз, увешанных черными гроздьями.

Здесь, на изрядной горной высоте воздух оказался куда прохладнее, атмосфера не такой душной. Приятный ветерок обдувал лицо и как бы наполнял усталое тело энергией. Гость пытался разглядеть очертания Ташкента, который, как он предполагал, должен был находиться где-то внизу, в дрожащей дымке над знойной пустыней.

Поляков прибыл на дачу в назначенное время, но даже признаков присутствия Пулата Раджабова не обнаружил. Ничто не свидетельствовало о том, что хозяин здесь или что его ожидают вот-вот. Да, Раджабов отсутствовал, но, казалось, его непререкаемый и беспощадный дух заполнял весь воздух вокруг. Еще до рассказов Марченко в Москве Поляков весьма живо представлял себе личность «Пулата», как его называли, знал о почти легендарной репутации этого «отца и благодетеля узбекского народа». Коммунистические правители наградили «выдающегося деятеля» тремя орденами Ленина, присвоили ему звание Героя Социалистического Труда, пресса и лизоблюды-агитаторы денно и нощно восхваляли местного вождя. Получив неограниченную власть, правитель Узбекистана, — а таковым он был фактически, — создал свою, тайную теневую державу, довел коррупцию и преступность до самых совершенных форм. Как говорил Марченко перед вылетом Полякову, слова «стыд» и «совесть» напрочь отсутствуют в лексиконе «отца узбеков», зато «жестокость» и «богатство» — его любимые.

Поляков потягивал остуженный виноградный сок, развалившись в плетеном кресле и спокойно раздумывая о численности и боевой мощи раджабовских охранных формирований, которые сейчас незримо окружали москвича. Полковник полагал, что знает точно, чего ему ожидать. После того как его отозвали из отпуска в Крыму, он прослушал несколько лекций генерала Марченко в московском Центре, и только после этого получил задание, связанное с Раджабовым.

Приученный и терпеливо ждать, и не терять времени даром, полковник Поляков наблюдал за вышколенным здешним служилым людом.

Они сноровисто и в то же время чинно передвигались по террасе, готовя все нужное к хозяйскому обеду. В одном конце повар усердствовал над большим котлом, где готовился на дровяном огне плов, традиционное узбекское блюдо из риса, моркови, изюма и мяса, тушенных в масле. Неподалеку другой кулинар резал свежие фрукты аккуратными долями и выкладывал их на блюдах замысловатыми орнаментами и причудливыми горками.

Как бы то ни было, полковника угнетала бездеятельность, он начал испытывать раздражение. Подступало то непереносимо тягучее состояние, что всегда сказывалось на его нервах. После многих лет службы ветеран КГБ не должен был даже внутренне поддаваться эмоциям. Но тут случай оказался особый. Репутация «крестного отца» действовала на повидавшего виды Полякова угнетающе. Любой подонок должен знать меру. А здесь царили законы, без какого бы то ни было, даже внешнего, намека на элементарную этику. Раджабовская вотчина, простирающаяся от горных плантаций мака для производства опиума до письменных столов кабинетов полковников и генералов, готовых продать излишки — часто мнимые — ядерного оружия, насчитывающая по крайней мере три с половиной тысячи членов, — это была сила! Поляков знал также о патологической ненависти Раджабова (как, впрочем, и весьма многих узбеков) к русским, ненависти, насчитывающей многие десятилетия, об их жажде мщения за царскую колонизацию и за большевистские репрессии.