Фэй Уэлдон - Ненавижу семейную жизнь

• Название: Ненавижу семейную жизнь
• Автор: Фэй Уэлдон
• Издательство: Астрель: CORPUS
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-271-27463-3

“Ненавижу семейную жизнь” — один из последних по времени романов блистательной англичанки Фэй Уэлдон. Продолжая классическую традицию женской прозы, Уэлдон начала писать в середине 60-х и с тех пор, помимо пьес и сценариев (в их числе знаменитый телесериал по книге Джейн Остин “Гордость и предубеждение”) с неизменным успехом публикует романы, читаемые во всем мире: “Род-Айленд блюз”, “Ожерелье от Bulgary”, “Жизненная сила” и др.

Не приспособленная к роли домохозяйки Хетти мечтает после рождения дочери поскорее вернуться на работу. Вопреки воле мужа она решает нанять няню, и в семье поселяется энергичная девушка из Восточной Европы. Агнешка берет на себя все заботы о ребенке, быт налаживается, но в доме воцаряется тревожная атмосфера лжи и недомолвок. Ловушки подстерегают Хетти на каждом шагу.

---

Когда умерла от рака Сьюзен, мы — Ванда, Серена и я, дружная, состоящая из одних женщин семья, единый живой организм, у которого отсекли конечность, — сблизились еще больше, словно только так и могли устоять. Потом мы взяли к себе троих детей Сьюзен, и у нас появилось что-то вроде протеза, на котором можно хоть и с трудом, но ковылять. Какое-то подобие равновесия восстановилось. А когда умерла Ванда, я подумала, что наконец-то она освободилась от тревоги, которую передала и нам, отравив каждую нашу клеточку, и что я за Ванду рада. Может быть, ей надо было пощадить нас и оберечь от этой тревоги, но, насколько я могу судить, я тоже передала ее через митохондриальную ДНК следующим поколениям. Лалли перед выступлением чуть сознание не теряет от страха. Может быть, и Хетти только притворяется передо мной, будто мир ей кажется управляемой системой и она не ждет от него сюрпризов.

Нынче утром мы разговариваем с Сереной о Хетти и очередной о-пэр. Серена вчера утром звонила Хетти и теперь в курсе последних событий. Мы обсуждаем тему детских ушей и ватных палочек. Серена спрашивает меня, как выглядит эта особа, Агнешка, и я отвечаю, что, как ни странно, никому не пришло в голову ее описать. Мне просто перечисляют ее достоинства и подвиги. Наверное, внешность у нее самая обыкновенная.

Мы вспоминаем известных нам женщин с самой обыкновенной внешностью, которые разрушили чью-то семью. Список набирается довольно длинный. Чтобы отнять мужа у жены, вовсе не обязательно быть такой уж безумной красавицей. И страсть не такой уж сильный побудительный мотив, как мы считали в молодости. Привлечь может все, что угодно: остроумие, душевная теплота, общность политических взглядов, талантливая игра на рояле, даже сама по себе невзрачность.

Бойтесь как чумы одинокой женщины на званом обеде, такой тихой, скромной, с опущенными глазками, серой мышки, одетой старомодно и провинциально: стоит хозяйке отвернуться, и эти глазки могут сверкнуть алчно и призывно. Такова была Энн Футуорт, которая в свои полные пятьдесят пять увела от жены Серениного издателя. Энн была его незаметнейшая секретарша. Жена издателя Маргарет пожалела Энн, ах, она такая одинокая, и пригласила к себе обедать, а кончилось все тем, что сама Маргарет оказалась на улице и устроила скандал возле издательства: бросала камни в окно его кабинета и осыпала мужа и Энн бранью и проклятиями, а они прятались под столом, пока наконец не приехала полиция и не увезла ее. Как тут не вспомнить жену Т.С. Элиота, которую он поместил в лечебницу для душевнобольных, — она лила какао в почтовый ящик издательства Faber & Faber.

Но это все крайние проявления, согласно решаем мы, и наблюдаются они не так уж часто. В прежние времена у мужчин просто случались связи, и они обещали своим любовницам, что уйдут из дому, однако уходили очень редко. “Вот поступят дети в школу…”, “Вот кончат шестой класс…”, “Вот кончат школу…”, “Вот сдадут экзамены…”, и наконец: “Вот кончат университет”. Только тогда любовница начинала понимать, что у него, наверное, и в мыслях не было уходить к ней от жены. А потом у жены рождается поздний ребенок — ну конечно же он все это время спал с ней. Женщины верят тому, что им говорят, — если им хочется верить. (Я думаю в эту минуту о Серене и Джордже.)

Мы с ней опасаемся, что Хетти унаследовала эту способность верить тому, во что ей хочется, а не тому, что происходит у нее перед глазами. Что ж, молодым это свойственно. Они вскормлены литературой, кино, телевидением, сериалами и потому верят, что они — герои и героини, творцы собственной судьбы, и все у них будет хорошо. Вряд ли эта их Агнешка разделяет подобное заблуждение, и это тревожит. Она, само собой разумеется, не испытала такого сильного влияния литературы, какое она имеет у нас, на Западе, романы там не в чести, а телевидение занимается главным образом идеологической обработкой и показывает народные танцы. Уж она-то знает, что мир суров и вольностей не допускает, и потому ведет себя соответственно. С другой стороны, найми Хетти с Мартином англичанку, у той наверняка оказалось бы слаборазвитое супер-эго, она сидела бы с ребенком в фастфудах и кормила его гамбургерами, чтобы не капризничал, или в кафе при супермаркетах и учила малявку пить через соломинку ядовито-розовую шипучку. Насмотрелась я на такое.

Случалось и так, вспоминаем мы, что мужья и в самом деле уходили от жены к любовнице в тот самый день, когда дети заканчивали школу. Возьмем хоть бы Грейс: Грейс и ее муж Эндрю, Серенин бухгалтер, уехали летом в отпуск во Францию, и вот в разгар их поездки звонит им их младшее чадо и сообщает, что получило аттестат с отличием, так Эндрю в ту же самую минуту делает жене ручкой и уезжает навсегда к любовнице, о существовании которой Грейс и не подозревала и которая до сего дня отдыхала в ожидании Эндрю одна на Багамах.

Если в наши дни подобные истории происходят гораздо реже, то лишь потому, что всех нас безумно мучит чувство вины и терзает совесть, и, стало быть, стоит кому-то с кем-то переспать, как они тут же решают: “Вот оно, настоящее” — и сообщают об этом всему свету: едва встав с грешного ложа, они спешат освятить его с помощью законного брака и затевают развод. Все участники действа твердят о честности и “подлинности чувств” и соглашаются, что ради детей все должны поддерживать друг с другом хорошие отношения и непременно собираться за рождественским столом. У детей появляются очередные отчимы и мачехи, на Рождество все мечутся как угорелые, стараясь успеть со всеми повидаться, мужья, жены, дети мелькают как в калейдоскопе. Потом все начинается по новой. В отделах записи актов гражданского состояния толпятся люди, которые женятся второй, третий, четвертый раз лишь потому, что им внушили, будто скрывать и лгать нечестно, и вот мимолетное увлечение возводится в статус великой любви. Молчать надо, всем надо молчать о своих связях и романах, иначе общество погибнет. В этом мы с Сереной единодушны.

Когда я ушла от Кривопалого, напоминаю я ей, я хотя бы не бросилась тут же в чьи-то объятия. Себастьян появился года через два, и это были для меня очень печальные годы. Мне очень плохо, когда я одна, без мужчины. Те далекие времена на Колдикотт-сквер вспоминаются мне и как очень счастливые, и как полные уныния, у Серены тогда было все, а у меня ничего, и я мыла полы в картинной галерее “Примрозетти”. Но, может быть, это просто привычка, я все же дитя своего поколения. После того как Себастьяна посадили в тюрьму, я научилась приглашать мастеров, и они починили дверь гаража, оштукатурили потрескавшийся потолок в спальне, да что греха таить — заново отделали весь дом, вставили картины в новые рамы, перетянули диван. Себастьян не выносил, когда рабочие в доме. Считал, что всем должен заниматься хозяин — каждый сам себе сантехник, только вот руки все никак не доходят.

— Но что он скажет, когда вернется домой? — говорит Серена.

— Если рабочих в доме не будет, он ничего не заметит, — говорю я, и мы обе смеемся.

Она говорит, что у Себастьяна много общего с Джорджем. Я спрашиваю, тоскует ли она по Джорджу, и она признается, что конечно тоскует: чем больше времени проходит со смерти человека, тем легче вспоминается хорошее и забывается плохое. И все равно, когда она думает о его измене, о связи с Сандрой, совсем некрасивой, заурядной женщиной, ее и сейчас словно ножом ударяют в живот и сердце разрывается на части. Двенадцать лет прошло, а она до сих пор не может забыть мучительных подробностей: как он, должно быть, потешался над ней за ее спиной, когда привез ее, ничего не подозревающую, посмотреть квартиру, где жила его любовница, — какое предательство, какая жестокость, а ведь Серена ничего дурного ему не сделала, только любила преданно и верно.

— Имей совесть, Серена, — говорю я. — У тебя тоже были романы.

— Но все они ничего не значили, — говорит она и начинает смеяться — все-таки хватило ума.

Некоторые яркие, интересные мужчины предпочитают самых обыкновенных, ничем не примечательных женщин, продолжаем рассуждать мы. Казалось бы, рядом с таким красавцем должно быть ослепительное гламурное создание, так ведь нет, они выбирают что-то немыслимо безвкусное, безгласную серую мышку, которая на самом деле оказывается форменной держимордой, требует, чтобы мужчина застегивал ей молнию на платье, приносил ей сумочку, хотя прекрасно может справиться со всем этим сама; она блюдет высокие нравственные идеалы, обвиняет мужчин в неполиткорректности, закрывает им рюмку ладонью и говорит: “Хватит, ты и так слишком много выпил”. Мы с Сереной дружно приходим к выводу, что возле такой женщины мужчины чувствуют себя в безопасности, они словно бы вернулись в детство, а она — ну разве что самую малость недотягивает до мисс Садо-мазо, у нее и высоченные каблуки, и плетка в арсенале, однако общество не возражает.