Александр Западнов - Державин

• Название: Державин
• Автор: Александр Западнов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1958

На седьмом десятке лет Гавриил Романович Державин начал диктовать свою автобиографию, назвав ее: "Записка из известных всем происшествиев и подлинных дел, заключающих в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина". Перечисляя свои звания и должности, он не упомянул о главном деле всей жизни — о поэзии, которой верно и преданно служил до конца дней.

Книга А. Западова посвящена истории жизни и творчества яркого, самобытного, глубоко национального поэта.

---

В другой раз Дмитриев заметил, как за обедом Державин внимательно смотрит на разварную щуку и что-то шепчет про себя. Он спросил, что интересного можно увидеть в щуке?

— А вот я думаю, — сказал Державин, — что если бы случилось мне приглашать в стихах кого-нибудь к обеду, то при исчислении блюд, какими хозяин намерен потчевать, можно бы сказать, что будет и «щука с голубым пером».

Стихи «Приглашение к обеду» Державин написал в 1795 году:

Шекснинска стерлядь золотая,
Каймак и борщ уже стоят;
В графинах вина, пунш, блистая
То льдом, то искрами, манят;
С курильниц благовонья льются,
Плоды среди корзин смеются,
Не смеют слуги и дохнуть,
Тебя стола вкруг ожидая;
Хозяйка статная, младая.
Готова, руку протянуть.

Красный борщ, каймак, это украинское молочное блюдо, «золотая стерлядь» — все было увидено Державиным на столе, но щука для этого стихотворения еще не пригодилась. Она появилась позднее в послании «Евгению. Жизнь Званская», — пестрая щука с голубым пером.

Дмитриев так говорит о Державине: «Голова его была хранилищем запаса сравнений, уподоблений, сентенций и картин для будущих его поэтических произведений. Он охотник был до чтения, но читал без разборчивости. Говорил отрывисто и некрасно. Кажется, будто заботился только о том, чтоб высказать скорее. Часто посреди гостей, особенно же у себя, задумывался и склонялся к дремоте; но я всегда подозревал, что он притворялся, чтоб не мешали ему заниматься чем-нибудь своим, важнейшим обыкновенных пустых разговоров. Но тот же самый человек говорил долго, резко и с жаром, когда пересказывал о каком-либо споре по важному делу в Сенате или о дворских интригах, и просиживал до полуночи за бумагой, когда писал голос (свое мнение — А. 3.), заключение или проект какого-нибудь государственного постановления»…

Подружившись с Державиным, Дмитриев вместе с Капнистом и Львовым иногда оказывал ему помощь в отделке стихотворений, хотя роль этих литературных редакторов поэта никак нельзя преувеличивать. Конечно, все они получили более серьезное и систематическое образование, чем Державин, и все занимались поэзией, но ни один не мог сравняться с ним по силе и самобытности таланта. Да и меру образованности Державина преуменьшать не стоит. Из казанской гимназии он вынес вовсе не так мало, как может показаться на первый взгляд, а именно — знание современной литературы и немецкого языка. А потом он всю жизнь читал и учился. В стихах Державина встречаются десятки имен исторических лиц, географических названий, мифологических персонажей, которыми он пользуется свободно и всегда к месту. Но самое главное — Державин хорошо знал, что ОН хочет сказать, и не поступался своими творческими замыслами, хотя грамматические поправки своих друзей принимал не споря.

Так, к стихотворению «Осень во время осады Очакова» Дмитриев предложил замену ряда слов — вместо «сверканьем» поставить «мельканьем», вместо «превожделенного» — «давно желанного» и т. д., и Державин послушно произвел эти замены. Но когда Дмитриев захотел переписать целые картины, Державин отказался подчиниться ему. В этих стихах были строки, посвященные жене, ожидающей мужа с войны:

Она задумчива, печальна,
В простой одежде и власы
Рассыпав по челу нестройно,
Сидит за столиком в софе,
И светлоголубые взоры
Ее всечасно слезы льют.

Дмитриеву эта картина показалась недостаточно поэтической, — просто сидит женщина и плачет, — и он написал:

Рассыпав по челу власы,
Сидит от всех уединенна
За столиком, облокотясь;
На лик твой, кистью оживленный,
С печальной нежностью глядит.

Так, по его мнению, выходило лучше — жена грустит, глядя на портрет мужа. Однако Державина не привлекла условная литературность этой картинки, и он оставил в окончательном тексте свои строки.

Для стихотворения «Ласточка» (1792) Державин долго искал удовлетворявший его размер. Он начал подражать народному стиху, потом переписал первые строфы так:

О домовитая ласточка!
О милосизая птичка!
Грудь краснобела, касаточка,
Летняя гостья, певичка!
Ты часто по кровлям щебечешь,
Над гнездышком сидя, поешь;
Крылышками движешь, трепещешь,
Колокольчиком в горлышке бьешь.

Поэт избегал однообразия размера, сознательно варьировал дактиль и амфибрахий, преследуя свои художественные цели. Это не понравилось его критикам-друзьям. Капнист нашел, что Державин попросту не может выдержать правильного размера, и, желая научить его, переписал «Ласточку» четырехстопным ямбом:

О домовита сиза птичка,
Любезна ласточка моя!
Весення гостья и певичка!
Опять тебя здесь вижу я…

Стихи действительно вышли правильными на вид, но очень проиграли в выразительности. Державин не послушался Капниста и не стал переписывать ямбом свою «Ласточку».

Дмитриев познакомил Державина с Карамзиным, просившим у маститого поэта стихотворений для своего «Московского журнала», а позже — для альманаха «Аониды», и Державин напечатал там несколько своих произведений. Он также посвятил Карамзину стихотворение «Прогулка в Сарском селе», которое заключалось строками:

Пой, Карамзин! И в прозе
Глас слышен соловьин.

Общественно-литературные взгляды Державина не подвергались каким-либо изменениям в эти годы. Он испытал личное разочарование в Екатерине И, ближе присмотрелся к окружавшим ее вельможам и многим из них выражал свое недоверие, но монархический принцип управления страной оставался для него незыблемым. Нужно было улучшать работу государственного аппарата, добиваться строжайшего выполнения законов, обязательных и для царя и для его подданных, уничтожать неправду во всех ее проявлениях, но большего для Державина не требовалось.

Понятно поэтому, что Державин должен был с осуждением встретить Французскую буржуазную революцию 1789 года. Однако он вовсе не ограничился порицанием буйных французов и проклятиями революционной гидре, как сделали многие люди его круга. Державин прежде всего подумал о причинах народного восстания. Он по опыту крестьянской войны знал, что сила революционного пожара была вызвана силой притеснения французских буржуа и крестьян дворянским сословием во главе с королем; но это же самое не дает спокойно жить и русскому народу. В стихотворении «Колесница» он писал, обращаясь к монархам:

О вы, венчанные возницы,
Бразды держащие в руках,
И вы, царств славных колесницы
Носящи на своих плечах!
Учитесь из сего примеру
Царями, подданными быть,
Блюсти законы, нравы, веру
И мудрости стезей ходить.
Учитесь, знайте: бунт народный,
Как искра, чуть сперва горит,
Потом лиет пожара волны,
Которых берег небом скрыт.

Напечатать это поучение царям было, разумеется, невозможно, и оно осталось в рукописи.

Не смог Державин оценить и понять великий подвиг А. Н. Радищева. Выход книги «Путешествие из Петербурга в Москву» в 1790 году и последовавшие за ним арест, суд и ссылка Радищева разыгрались в Петербурге на его глазах, однако в бумагах и письмах Державина не найти на них никакого отклика.

Радищев хорошо знал и ценил поэта Державина. В 1801 году в своем произведении «Памятник дактило-хореическому витязю» он писал:

«Знаешь ли верное средство узнать, стихотворен ли стих (если так изъясниться можно)? Сделай из из него преложение, не исключая ни единого слова, то есть сделай из него прозу благосклонную. Если в преложении твоем останется Поэзия, то стих есть истинный стих, напр.:

О ты, что в горести напрасно

и проч.

Преложи его как хочешь, перенося, но грамматикально, слова сей строфы, то и в прозе будет поэзия.

Преложи многие строфы из оды к Фелице, а особливо, где Мурза описывает сам себя, без стихов останется почти та же Поэзия».

Напечатав «Путешествие» в своей домашней типографии, Радищев подарил несколько экземпляров книги своим знакомым и сослуживцам по Петербургской таможне. Через О. П. Козодавлева он передал экземпляр для Державина, с которым лично не был знаком. Ни один из современных литераторов не получил этого знака внимания Радищева.

Державин в конце восьмидесятых годов был, конечно, славным поэтом. Но большой известностью пользовались и другие писатели — Фонвизин, Херасков, Княжнин, Богданович. Значит, дело тут не в крупном литературном имени. По-видимому, Радищев думал, что Державин способен оценить его книгу, понять намерения автора и проявить к ним сочувствие. Он ошибся в этом, Державин сочувствовать ему не мог, но ошибся не случайно. Общий облик Державина — правдолюбца, борца с беззакониями, обличителя сатрапов, — очевидно, сложился в глазах современников. Державина отрешали от должности, отдавали под суд за то, что он выступал против наместников, его чуть не осудил сенат, — о ком еще из писателей было известно что-либо подобное? И позднее репутация Державина как борца с неправдою привлекала к нему симпатии декабристов, а Рылеев посвятил поэту одну из лучших своих дум.