Александр Западнов - Державин

• Название: Державин
• Автор: Александр Западнов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1958

На седьмом десятке лет Гавриил Романович Державин начал диктовать свою автобиографию, назвав ее: "Записка из известных всем происшествиев и подлинных дел, заключающих в себе жизнь Гаврилы Романовича Державина". Перечисляя свои звания и должности, он не упомянул о главном деле всей жизни — о поэзии, которой верно и преданно служил до конца дней.

Книга А. Западова посвящена истории жизни и творчества яркого, самобытного, глубоко национального поэта.

---

Генерал-прокурор Вяземский подхватил историю с медвежонком и с удовольствием рассказывал ее сенаторам, приговаривая:

— Вот, милостивцы, смотрите, что наш умница-стихотворец делает: медведей — председателями!

Наместник потребовал предать Молчина уголовному суду. Державин отказался это сделать. Тогда наместник обратился в сенат с просьбой судить Державина. Были запрошены объяснения, и Державин несколько дней составлял обширную бумагу в сенат, доказывая, что смехотворный случай с медвежонком нельзя толковать как государственное преступление. «Дело о медведе» не имело последствий для Державина, но поволноваться все же заставило изрядно.

Огорченный всеми этими неприятностями, Державин поспешил покинуть Петрозаводск и отправился, по долгу службы, в объезд Олонецкой губернии, на что нужно было положить не мало труда и отваги. О колесном транспорте для поездки думать не приходилось по простой причине отсутствия в крае дорог. Державин совершал свое путешествие пешком, верхом и на лодке.

В июле — сентябре 1785 года он побывал в Пудоже, Повенце, Кеми, Каргополе, Вытегре, везде знакомился с ходом дел в уездных канцеляриях и рассматривал жалобы местных жителей. С собой Державин взял двух чиновников — Эмина и Грибовского и поручил им вести «Поденную записку» с описанием всего виденного. Н. Ф. Эмин, сын известного в XVIII веке писателя Ф. А. Эмина, сам стал впоследствии литератором и сочинил несколько сентиментальных романов. А. М. Грибовский после Петрозаводска, куда он был привезен Державиным, служил затем при Потемкине, приобрел деньги, чины, связи и был статс-секретарем императрицы. Но пока они послушно выполняли поручения Державина и аккуратно вели «Поденную записку», собирая для нее немало любопытных сведений.

Олонецкая губерния была в то время еще не обмежевана, уезды не имели точных границ, количество населения учитывалось весьма приблизительно. Составленное по приказанию Тутолмина описание Олонецкой губернии, поднесенное им государыне, отличалось большими ошибками. Державин тщательно изучил это описание, оно сохранилось в архиве поэта, и страницы его пестрят замечаниями Державина, своими глазами увидевшего Олонецкий край и населявших его людей.

Личные впечатления Державина весьма расходились с официальными утверждениями. Тутолмин писал, что в Пудоже имеется сто домов, а Державин насчитал их ровно вдвое меньше. И жители Пудожского погоста не только не снабжали хлебом соседей от своего изобилия, как говорилось в описании, а, наоборот, у них занимали хлеб до нового урожая. Державин не находил ни больниц, ни врачей там, где им следовало быть, судя по описанию.

Уточняя и опровергая официальный документ во множестве частностей, Державин резко возразил против вывода описания: «Вообще во всех уездах несравненно более зажиточных крестьян, чем бедных».

«Наоборот, — писал Державин, — можно сказать, что более бедных. Правда, что есть даже в самых Лопских погостах такие зажиточные крестьяне, что я мало таковых видал внутри государства… Но должен сказать, сие малое количество зажиточных крестьян и есть причиною, что более бедных. Они, нажив достаточен подрядом, или каким другим образом, раздают оный в безбожный процент, кабалят долгами почти в вечную работу себе бедных заимщиков, а чрез то усиливаются и богатеют более, нежели где внутри России, ибо при недостатке хлеба и прочих к пропитанию нужных вещей, прибегнуть не к кому, как к богачу, в ближнем селении живущему».

Опытный глаз Державина и знание народной жизни помогли ему приметить то, что было видно еще очень немногим деятелям эпохи — расслоение деревни, выделение кулаков и бедноты. Он понял, что зажиточные крестьяне богатеют за счет бедных и держат их в жесткой кабале.

Глубоко задела Державина презрительная оценка олонецких крестьян, данная в описании Тутолмина: «Наклонность к обиде, клевете и обману суть предосудительные свойства обитателей сей страны».

Державин хорошо знал, что это неправда, что составители описания сами поддались «наклонности к клевете и обману», возводя напраслину на трудолюбивых и талантливых северян, с которыми он близко познакомился за время своего путешествия по краю.

И Державин решительно возражает против этих обвинений:

«Все сие о нравах олончан кажется не очень справедливо. Ежели б они были обманщики и вероломцы, то за занятый долг не работали бы почти вечно у своих заимодавцев, имея на своей стороне законы, их оборонить от того же могущие; не упражнялись бы в промыслах, где нередко требуется устойка и содержание слова; не были бы терпеливы и послушны в случае притеснений и грабительств, чинимых им от старост и прочих начальств и судов, в глухой сей и отдаленной стороне бесстрашно прежде на всякие наглости поступавших. По моему примечанию, я нашел народ сей разумным, расторопным и довольно склонным к мирному и бессорному сожительству. Сие по опыту я утверждаю. Разум их и расторопность известна, можно сказать, целому государству, ибо где олончане по мастерству и промыслу своему незнакомы?»

Как всегда, необычайно живо и восторженно воспринимал Державин могучую красоту своеобразной карельской природы. Поэтические картины теснились в его уме, он запоминал их, чтобы потом оживить в стихах.

Державин и его спутники совершили поездку на водопад Кивач. Под свежим впечатлением в «Поденной записке» появилось его описание:

«В версте от порогов показался на правом берегу дым, который по мере приближения сгущался. Наконец, пристав и взошед на гору, увидели, мы пороги сии. Между страшными крутизнами черных гор, состоящих из темно-синего крупнозернистого гнейса, находится жерло глубиною до восьми сажен; в оное с гор, лежащих к востоку и к полудню, падает с великим шумом вода, при падении разбивается в мелкие брызги наподобие рассыпанной во множестве муки; пары, столбом восстающие, достигают до вершины двадцатипятисаженных сосен в оные омочают… Чернота гор и седина биющей с шумом и пенящейся воды наводят некий приятный ужас и представляют прекрасное зрелище».

Это проза, деловитое перечисление увиденного. Определены на глаз размеры сосен, глубина «жерла» водопада, порода каменистого ложа потока. А вот как зарисовал поразившую его картину Кивача Державин в своей оде «Водопад»:

Алмазна сыплется гора
С высот четыремя скалами;
Жемчугу бездна и сребра
Кипит внизу, бьет вверх буграми;
От брызгов синий холм стоит,
Далече рев в лесу гремит.
Шумит — и средь густого бора
Теряется в глуши потом;
Луч чрез поток сверкает скоро;
Под зыбким сводом древ, как сном
Покрыты, волны тихо льются,
Рекою млечною влекутся.
Седая пена по брегам
Лежит клубами в дебрях темных;
Стук слышен млатов по ветрам,
Визг пил и стон мехов подъемных:
О водопад! В твоем жерле
Все утопает в бездне, в мгле!

Поэтическое описание водопада открывает одну из наиболее известных од Державина и настраивает читателя на размышления о славе и чести, о жизни и смерти, о судьбе человеческих деяний в потоке времени. В бездне и мгле небытия исчезают ложная гордость, мнимое великолепие богачей, в памяти поколений остаются подвиги, совершенные на пользу людям, добрые дела:

Лишь истина дает венцы
Заслугам, кои не увянут;
Лишь истину поют певцы…

Об этом думал Державин, вспоминая через несколько лет водопад Кивач, очаровавший его воображение своей мощной красотой и силой.

Во время объезда губернии Державин получил предписание наместника отправиться дальше на север, к Белому морю, и торжественно открыть в поселке Кемь уездный город.

Новый путь и новые трудности… Державин двинулся в Кемь. Сухим путем туда летом проехать было невозможно. Державин добрался до Сумского острога, поселка на берегу Белого моря, пересел в лодку и сто верст проделал морем. — Плавание было рискованным, ибо начались уже осенние бури.

Наконец вот и Кемь. Тутолмин сообщил Державину, что там все подготовлено к открытию города и чиновники уже на местах. Где же они? Где городской магистрат, уездный суд, нижняя земская расправа? Обойти несколько десятков домов было недолго. На расспросы приезжих жители отвечали недоумением: рыбацкий поселок Кемь ровнешенько ничего не знал о выпавшей на его долю чести стать уездным городом и к своей новой роли никак не подготовился.

Однако город Кемь уже существовал в губернских документах, и Державин должен был его торжественно открыть. Не зря же он сотни верст прошел по бездорожью сюда, на берег Белого моря! Но что же можно тут открывать и как это делается?

Державин решил не выдумывать никаких церемоний и ограничиться только молебном и освящением города. Послали за попом, но и тут неудача: уехал на сенокос. Куда? На берегу искать нечего, там покосов нет — значит, уехал на острова. Снарядили лодку на розыски. Лишь через два дня священника нашли на одном из дальних островов и привезли в Кемь. Он отслужил молебен, Державин объявил собравшимся, что селение отныне становится городом Кемь, и священник поспешил обратно на сенокос, а олонецкий губернатор рапортовал в сенат о том, что во владениях Российской империи появился новый уездный город.