Мариуш Вильк - Путем дикого гуся

• Название: Путем дикого гуся
• Автор: Мариуш Вильк
• Издательство: Издательство Ивана Лимбаха
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-89059-201-9

Очередной том «Северного дневника» Мариуша Вилька — писателя и путешественника, почти двадцать лет живущего на русском Севере, — открывает новую страницу его творчества. Книгу составляют три сюжета: рассказ о Петрозаводске; путешествие по Лабрадору вслед за другим писателем-бродягой Кеннетом Уайтом и, наконец, продолжение повествования о жизни в доме над Онего в заброшенной деревне Конда Бережная.

Новую тропу осмысляют одновременно Вильк-писатель и Вильк-отец: появление на свет дочери побудило его кардинально пересмотреть свои жизненные установки. Избранная автором точка зрения позволяет преодолеть многие стереотипы польского взгляда на Россию, не погрязнув однако в не менее многочисленных российских стереотипах. Это взгляд одновременно «изнутри» и «снаружи», и потому он особенно ценен.

---

Мои же спутники тем временем, осторожно — скользко! — перескакивая с камня на камень, снимали с разных точек брызги воды, зигзаги течения, иероглифы пены, что-то при этом вскрикивали, но грохот водопада заглушал их слова. С одной стороны, я понимаю, картина неповторимая: мощь первобытной стихии, да еще тут вот-вот вырастет электростанция, так что — кто знает, не последний ли это шанс запечатлеть Мускрат-Фолс в первозданном виде? Но, с другой стороны, сквозь объектив аппарата не войдешь в водопад, и вместо того, чтобы открыться миру, ты сосредотачиваешь мир в линзе, не покидая пределы собственной скорлупы.

Но есть и третья сторона — черные мухи. Ожесточенные насекомые ни на секунду не позволяют забыть о себе, выйти за границы собственного «я» и раствориться во вселенной или даже дальше… Достаточно посмотреть на компании молодых людей, отплясывающих рядом и размахивающих руками, точно одержимые: им не до созерцания водопада, их собственная кожа ограничивает — зудит! Мы, правда, надели противомоскитные сетки, так что можем позволить себе сохранять спокойствие (приличествующее возрасту), но мир теперь рассечен мелкой клеткой, и что говорить о каком бы то ни было чистом видении на границе, где кончается «я» и «не-я»?

Быть может, в этом туристически-фотографическом безумстве есть здравый смысл? Сперва поспешно и суетливо «общелкать» кусок мира, а потом забиться в свою нору и созерцать его на фотографиях. Дома никто нас не подгоняет, на снимках нет ни людей, ни мух… Я ведь и сам так делаю — бреду потом в тексте по следам собственного путешествия.

Впереди Гус-Бэй — здесь наши с Уайтом пути снова разойдутся. Кеннету повезло — сразу по прибытии в городок, в баре у аэропорта он встретил Джима Мерфи-Счастливчика. Владелец одномоторной «сессны», он сразу предложил Уайту полетать вдоль берега. Я же говорил, что начинать знакомство с новым местом следует в баре.

А у нас на завтра забронированы билеты на паром в Наин, так что мы начинаем с поисков настоящего хлеба — обычного ржаного. Увы, ни в одном магазине Гус-Бэй нормального хлеба не оказалось! Повсюду на полках лежал этот ватный junk, вязнущий на зубах и забивающий кишки. Заодно мы немного огляделись и сделали печальный вывод: это не тот городок, что описан в «Синем пути». У Кеннета куда ни глянешь — повсюду бородатые мужики с дикими взорами, кемпинговым оборудованием, рулонами карт и счетчиками Гейгера. Это были белые искатели ценных ископаемых, все до единого немного свихнувшиеся от долгого сидения в лесу. Скотт Макперсон говорил Кену в баре, что здесь все «того» — индейцы и эскимосы от рождения, а белые становятся такими постепенно.

Сегодня в Гус-Бэй людей не видать, только машины несутся по широким улицам, а кто внутри — неизвестно. Непонятно также, строят они улицы без тротуаров, потому что отучились ходить пешком, или отучились ходить, потому что у каждого есть колеса? Как бы там ни было, скорее машина столкнется с машиной, нежели человек встретится с человеком.

Людей мы обнаружили только в одном месте — в отеле, куда заглянули спросить насчет кемпинга. Это были пилоты российской эскадры, летящей через Лабрадор в ЮАР. Я заговорил по-русски, соскучившись по славянской речи. Они дружно окружили меня, стали расспрашивать про магазин. Я объяснил, как пройти, и сказал, что хлеба нет.

— О, б…

В Гус-Бэй мы ели котлету из карибу. По вкусу она ничем не напоминала сочную оленину, которую я помню по Ловозеру. Сухая, как опилки, да еще и пересоленная.

Паром в Наин

На карте Лабрадор напоминает горный массив, двумя вершинами обращенный к северу. Эти вершины — тупой выступ Унгавы и изящный треугольник собственно Лабрадора, разделенные, словно перевалом, заливом Унгава. Гус-Бэй лежит у основания треугольника, это самое северное поселение на Лабрадоре, куда можно добраться на машине. Дальше дороги нет, а изображенная на карте рваная линия вдоль берега — словно кто-то неловко попытался приметать сушу к воде — фарватер парома. По дороге паром заходит в порты Риголет, Макковик, Поствиль, Хоупдэйл, Натуашиш и Наин. К северу от Наина люди больше не живут (Хеброн ликвидировали в 1950-е годы). Поэтому в Наине паром разворачивается и идет обратно.

В нашем лагере с утра галдеж — даже птицы на деревьях смолкли. Кшись и Лукаш укладывают вещи. Уезжая из Торонто, они в спешке накидали в багажник массу всякой всячины, теперь нужно отобрать самое необходимое — «форд» мы оставляем в Гус-Бэй. Кто-то сравнивал северное путешествие с высокогорной экспедицией и был прав, потому что перед нами последний отрезок — словно марш-бросок на вершину. Обратный путь — спуск вниз.

Я пью зеленый чай (с медом) и чиркаю в блокноте. В отличие от товарищей мне перекладывать нечего — я давно умещаюсь в одном рюкзаке. Для меня лабрадорская экспедиция — всего лишь эпизод более длительного странствия. Ну, дошел пешком из Конды до Великой Губы, доплыл до Петрозаводска, потом на поезде до Москвы, пересадка, Варшава, оттуда самолет в Торонто. Дорога давно меня научила: меньше возьмешь — больше пройдешь.

За пару дней до отъезда на Лабрадор у меня в Конде Бережной гостил итальянский писатель-путешественник Паоло Румиз (его привезла Моника Булай[107]). Паоло недавно закончил книгу «По следам полководца» (Ганнибала) и готовился к очередной экспедиции, на сей раз из Мурманска на Босфор, чтобы описать восточные рубежи Евросоюза. Самое большое впечатление произвел на меня скромный рюкзак Румиза, в котором лежали: одна рубашка на смену, две пары носков, свитер, запасные штаны, туалетные принадлежности, полотенце и две карты. Видя мое удивление, Паоло похвастался блокнотами (сделанными на заказ) — удобными и компактными. Сказал еще, что уже давно не возит с собой книг, предпочитая в дороге читать пейзажи и человеческие лица, потому что книга подобна отцу — возьмет тебя за руку и поведет… Моника потом объяснила, что это «бзик» Румиза, который от поездки к поездке сокращает свой багаж, готовясь таким образом к последнему путешествию.

На прощание Паоло подарил мне один из своих блокнотов (в дорогу), а в нем прекрасные стихи — в качестве эпиграфа. О том, что путешествие есть строительство мостов и одновременно сжигание их за собой, не поиск устойчивости, но отказ от нее, когда все ставишь на карту, точно начинаешь жизнь сначала; путешествие — это хождение, то есть повествование, единственный наш спутник.

Паром называется «Северные рейнджеры», курсирует раз в пять дней — столько времени длится рейс. Берет на борт сто тридцать одного пассажира, из которых большинство составляют инуиты, жители прибрежных городков. Редких белых туристов замечаешь сразу — они возбуждены и вездесущи! Ступив на палубу, не могут усидеть на месте: фотографируют, болтают по сотовым, протирают оптику (очки и подзорные трубы), проверяют кредитные карты (на месте ли?), снимают и снова надевают куртки, пуховые жилетки и шапки — того и гляди, примутся искусственные челюсти вытаскивать, чистить и вставлять обратно. Ведь все эти гаджеты (сотовые телефоны, цифровые аппараты, кредитные карты) суть протезы, без которых белый человек уже не способен переживать реальность.

Рядом со мной оперлась о поручни очаровательная эскимоска (похожая на Тули с Хатиды[108]), и хотя девушка глядела вниз, на воду, я чувствовал, что она сильнее ощущает мое присутствие, чем итальянская туристка, которая щелкала фотоаппаратом у меня за спиной, то и дело задевая рукавом блузы. А погрузке не было конца. Туристы видят в этом пустую трату времени и хаос — что интересного в том, как кран перетаскивает товары со складов в грузовой трюм; в суетящейся толпе — непонятно, кто провожает, а кто плывет, не говоря уже о самом порте — фотографировать тут нечего. Другое дело — местные, для них погрузка — дело первостепенной важности, грузят ведь их сокровища (прежде всего модные сегодня квадроциклы), к тому же всегда есть интрига: кто кого провожает, а кто не пришел попрощаться — поссорились, расстались? Очаровательная эскимоска читала каждое лицо, словно книгу, а для нас это была всего лишь безликая толпа, беспорядочно клубящаяся внизу у трапа.

И рейс для нас начинается по-разному. Инуиты уселись семьями в большом салоне на палубе — багаж под рукой, дети на виду. Мы блуждаем по коридорам, толкаясь с рюкзаками в тесных проходах, ищем свои каюты, занимаем койки, раскладываем вещи и снова начинаем бродить в поисках туалета и душа с теплой водой, потом марш-бросок в столовую — ознакомиться с меню. О, fuck, за жратву придется платить отдельно, а мы думали — все включено, даже чая с собой не взяли.

Так что, плывя на одном и том же пароме, мы на самом деле движемся разными тропами, которые иногда идут параллельно и даже соприкасаются на какой-нибудь тесной лестнице — но никогда вместе! Реальность туриста очерчивают маршруты «от» и «до», это пространство плоское, словно лист бумаги или экран. Местная же реальность напоминает паутину, в которой нити плетутся вширь и вглубь, образуя многоплановый и неоднозначный мир, каждое колебание в котором распространяется со скоростью сплетни. В мире местных жителей у любой горы на горизонте своя повесть, у любого залива — легенда, а для туристов это не более чем занятные кадры, особенно если солнце живописно выглядывает из-за туч и радуга в дожде переливается.