Эдуардо Мендоса - Правда о деле Савольты

• Название: Правда о деле Савольты
• Автор: Эдуардо Мендоса
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

Эдуардо Мендоса — современный прогрессивный испанский писатель. В романе «Правда о деле Савольты» автор вскрывает классовые противоречия, лежащие в основе капиталистического общества; разоблачает мир стяжательства, показывает связь буржуазии с милитаризмом, гонкой вооружения, терроризмом.

---

Немесио словно окатили ушатом холодной воды. Он не ожидал подобной встречи и стремглав покинул управление. Убийство Савольты могло сыграть для него роковую роль. «Савольта, Савольта», — твердил он про себя. «Где я слышал это имя»? Утренний холод проветрил ему мозги и помог вспомнить слова человека со шрамом: «Через неделю мы снова встретимся, и ты скажешь, кто его убил и почему, что произошло на предприятии Савольты и какая там каша заварилась». Что связывает Савольту с Пахарито де Сото? И не вызвано ли убийство Савольты смертью Пахарито де Сото? Занятый своими размышлениями, он добрался до знакомых кварталов. Телеги развозили мелкие товары в только что открывшиеся магазины. Женщины с корзинами шли на рынок и возвращались оттуда. Таверна еще пустовала. Немесио постучал ладонью по прилавку.

— Да ниспошлет вам господь бог добрый день! Есть тут кто-нибудь?

Ему пришлось немного подождать, прежде чем появился парень в фартуке, неся в руках тяжелую бочку.

— Чем могу сложить? — спросил он.

— Я хотел бы повидать хозяина.

— Хозяина? Да он еще дрыхнет, как боров! — ответил слуга.

— Я к нему по очень важному делу. Разбудите его.

— Будите сами, если вам жить надоело, — дерзко огрызнулся парень и указал на узкую сырую лестницу, которая вела во внутреннее помещение.

— Хорошенькое воспитание, нечего сказать, — ворчал Немесио Кабра Гомес, поднимаясь наверх. Звуки ни с чем несравнимого концерта привели его через коридорчик к низкой двери, плохо прилаженной к петлям. Немесио легонько постучал в нее согнутыми пальцами. Концерт продолжался. Немесио толкнул дверь и вошел.

Спальня хозяина таверны являла собой темпов, затхлое чердачное помещение, где из мебели не было ничего, кроме стула, вешалки и кровати, на которой в данный момент спал хозяин рядом с женщиной сомнительного поведения. Вглядевшись в темноту, Немесио увидел бородатого мужчину со сросшимися на переносице бровями. Его волосатые, могучие руки обнимали рыжую женщину с пышным бюстом, торчащим из-под одеяла.

Немесио на ощупь обошел кровать, приблизился к мужчине и потряс его за плечо. Видя, что он не просыпается, Немесио окликнул его по имени, похлопал рукой по щеке, а затем вылил содержимое стоявшего на полу стакана ему в лицо, полагая, что там вода, но в нем оказалось вино.

Как нередко случается с людьми, погруженными в глубокий сон, пробуждение было резким, и взмахом руки хозяин таверны отбросил Немесио к стене.

— Что такое? Кто здесь? — испуганно вскрикнул он.

— Это я, не бойтесь, — ответил Немесио.

Хозяин таращил глаза, признав непрошеного гостя.

— Ты?

Женщина тоже проснулась и пыталась, как могла, прикрыть свое обнаженное тело.

— Простите, что помешал, но у меня очень срочное дело. Иначе бы я не посмел…

— Вон отсюда! — гаркнул хозяин таверны.

Женщина то ли спросонок, то ли от испуга или стыда плакала.

— Дон Сегундино, ради пресвятой девы прикажите ему уйти! — умоляла она.

Хозяин порылся под подушкой и вытащил оттуда револьвер. Немесио отступил к двери.

— Дон Сегундино, не горячитесь, речь идет о жизни и смерти.

Хозяин выстрелил в воздух, Немесио опрокинул стул, уронив лежавшие на нем вперемешку мужские брюки и нижние женские юбки, подпрыгнул, выскочил в коридор и пулей слетел с лестницы.

— Я же говорил вам, — пробормотал слуга.

Но Немесио уже и след простыл. Он бежал по улице, лавируя среди женщин и корзин, преграждавших ему путь.

Я осушил третью рюмку коньяка, зажег уже не помню какую по счету сигарету (сигары мне никогда не нравились), глубоко затянулся и посмотрел на Леппринсе. На меня вдруг напала усталость, и только усилием воли я заставил себя не уснуть в кресле прямо в казино.

— Так говоришь, все упирается в деньги, — проговорил Леппринсе раздумчиво.

— В деньги?.. Ах да, конечно. Я едва свожу концы с концами, где уж тут думать о женитьбе.

— Друг мой, за деньгами дело не станет. Хочешь еще коньяка?

— Нет, нет, не надо. Я и так слишком много выпил.

— Тебе плохо?

— Нет, просто немного устал. Я вас слушаю.

— Как ты догадываешься, я уже думал о материальной стороне этого вопроса. У меня есть к тебе предложение. Правда, не знаю, стоит ли теперь говорить… Ты можешь превратно истолковать мои слова. Хотя одно никак не связано с другим. И не имеет никакого отношения к твоей женитьбе на Марии Кораль… напротив, мне бы не хотелось, чтобы ты подумал, будто я тебя уговариваю.

Он сделал жест, который мог означать все, что угодно, и погасил сигару в пепельнице, которую слуга тут же заменил другой, безупречно чистой. Затем, удостоверившись в том, что его никто не слышит, продолжал:

— Но то, что я скажу тебе сейчас, должно остаться сугубо между нами. Нет, нет, я в тебе не сомневаюсь, — опередил он мое желание заверить его в этом. — То, о чем я скажу, еще не решено окончательно, я хочу, чтобы ты это понял и у тебя потом не было разочарований. Видишь ли… несколько различных политических группировок — не стану пока их называть — предложили мне выйти на широкую политическую арену. Каждая из них пыталась заманить меня в свою партию. Но у них ничего не вышло. Видя, что меня не уломать, они изменили тактику. Одним словом, они хотят сделать меня алькальдом Барселоны. Да, да, не удивляйся, алькальдом. Нет надобности объяснять тебе, какая на меня взвалится ответственность. Сам понимаешь. Я еще не дал им своего согласия, но, опережая события, могу тебе признаться, что собираюсь выставить свою кандидатуру на предстоящих выборах. И думаю, без ложной скромности, сумею сослужить хорошую службу городу, а стало быть, и стране. Я иностранец и притом совсем недавно приехал сюда. Казалось бы, мне это должно помешать, но, в действительности, мне это только поможет. Народ уже сыт по горло всеми существующими партиями и политиками. Я же человек новый, ни с кем не связан, ни от кого не завишу, понимаешь? В этом моя сила.

Он смолк, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели на меня его слова. Честно говоря, я не среагировал должным образом. Все, что он говорил, проходило мимо моего сознания. Просто я решил: раз Леппринсе говорит, значит, так оно и есть, и воздержался от высказываний.

— Все это только преамбула к тому, что я намерен тебе предложить. Возможно, подчеркиваю, возможно, я займусь напряженной подготовкой к предстоящим выборам, но так, чтобы не пострадали остальные мои дела. Во всем должен быть порядок. Поэтому я надумал создать некое учреждение… что-то вроде секретариата, который будет заниматься исключительно моей политической деятельностью. Для создания такого секретариата и руководства им необходим преданный мне человек. И лучшей кандидатуры, чем ты, мне не найти.

— Позвольте, — встрепенулся я, пробуждаясь от своей спячки. — Насколько я вас понял, вы хотите втянуть меня в политику?

— В политику? Нет, во всяком случае в том смысле, в каком это понимаешь ты. Я хочу, чтобы ты делал для меня ту же работу, какую ты сейчас делаешь для Кортабаньеса.

— Но тогда мне придется уйти из конторы?

— Конечно. А тебе жаль?

— Нет… Просто я подумал о Кортабаньесе. Мне не хотелось бы его обижать. Как бы там ни было, я многим ему обязан.

— Рад слышать это. Твои слова лишний раз доказывают, что ты человек порядочный, а главное, положительно отнесся к моему предложению.

— Я этого не говорил.

— Ну, ну, насчет Кортабаньеса не беспокойся. Я все улажу.

Он резко поднялся, расслабил мышцы лица, потянулся, делая вид, что устал так же, как я, и зевнул.

— Ты заразил меня. На сегодня хватит. Мы еще вернемся к нашему разговору. Подумай как следует и не отказывайся. Ах да, совсем забыл, — проговорил он, доставая из кармана бумажник и вынимая из него визитную карточку, — здесь мой адрес. И запиши номер моего рабочего телефона, чтобы ты мог найти меня в любое время дня и ночи.

Лимузин отвез нас в город. Мы проговорили о многом, но ни о чем не договорились.

IV

Мы поженились весенним утром в самом начале апреля.

Зачем я это сделал? Что побудило меня принять столь безумное решение? Не знаю. Даже теперь, после стольких лет раздумий, мои собственные поступки кажутся мне непостижимыми. Любил ли я Марию Кораль? Думаю, что нет. Скорее всего, я принимал за любовь (моя жизнь соткана из бесконечной сумятицы чувств) страсть моей молодой, неподвластной мне плоти. Сыграли немаловажную роль мое одиночество, недовольство жизнью, сознание того, что бесцельно уходят молодые годы. Отчаянные поступки свойственны людям, склонным к меланхолии. Но окончательное решение заставили меня принять неопровержимые доводы и обещания Леппринсе.

Леппринсе, будучи человеком неглупым, не мог не замечать вокруг себя несчастных и старался в меру своих возможностей (а их у него было не так уж мало) помочь им. Но только в меру. Он не относился к числу мечтателей, стремившихся переделать мир, и не испытывал вины за их страдания, хотя и считал себя в глубине души ответственным за них. Именно поэтому он и решил протянуть руку помощи Марии Кораль и мне. Для него это было наилучшим выходом из положения: Мария Кораль и я вступаем в брак (разумеется, если он добьется нашего согласия), и тогда все проблемы цыганки мгновенно разрешаются, не запятнав доброго имени Леппринсе, а я оставляю работу в конторе Кортабаньеса и поступаю на службу к Леппринсе, где мне будут платить жалованье, достаточное для того, чтобы прокормить будущую семью. И, таким образом, Леппринсе обеспечивает нас, не прибегая к благотворительности, поскольку моего заработка хватит на все наши нужды. Леппринсе оказывает нам услугу, а не дает денег. И волки сыты, и овцы целы. Выгоды, которые извлекает для себя Мария Кораль, настолько очевидны, что о них нет надобности говорить. Что же касается меня, конечно, без вмешательства Леппринсе я бы никогда не отважился на подобный шаг. Да и что, собственно, я терял? На что мог рассчитывать человек в моем положении? Самое большее, на какую-нибудь паршивую, плохо оплачиваемую работенку, на жену, подобную Тересе (чтобы сделать ее такой же несчастной, какой сделал свою жену бедный Пахарито де Сото); или же на soubrette[26] из тех, за которыми Перико и я увивались на улицах и танцах, а потом я доходил до исступления от их пустопорожней болтовни. Жалованье я получал нищенское, мне едва хватало его на жизнь, а семья требовала больших расходов. Перспектива же вечного одиночества ужасала меня и ужасает даже теперь, когда я пишу эти строки…