Голиб Саидов - Чётки

• Название: Чётки
• Автор: Голиб Саидов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• ISBN: 978-5-4474-0423-9

Предлагаемое читателю произведение, сложно отнести к строго определённому жанру. Его можно было обозвать и автобиографической повестью, и мемуарной литературой, и… Впрочем, пусть читатель сам рассудит – ему видней…

Есть только, небольшая подсказка от автора: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Мф. 7:7)

---

Впрочем, и до настоящих слез его тоже можно было довести легко. С этим успешно справлялся его сын (мой отец). Просто, как и у каждого нормального человека, у дедушки было своё слабое место. И этим слабым местом был… его родитель. Вернее, упоминание о нём. Но проходил этот номер только после нескольких стопок, выпитых вместе с сыном. Мой отец работал в редакции, которая, находилась недалеко от дедушкиного дома, и поэтому, обедать папа приходил к своему родителю. Тот заранее ждал своего единственного сына, приготовив плов и предварительно остудив водку в морозильнике. И вот, после двух-трёх стопок, отец, как бы случайно и незаметно сводил тему обсуждаемой беседы в «нужное русло», вспоминая, как бы вскользь, о том, «каким хорошим, трогательным и удивительно заботливым был у него дедушка» и т. д. и т. п. Родитель отца, в таких случаях, не заставлял себя долго ждать: слезы искреннего раскаяния, текли по щекам шестидесятипятилетнего старика, и их нельзя было остановить. При этом, дедушка сидел совершенно точно так же, как и давеча, когда его ругали, и точно также сотрясалось его тело, и точно также «ходил ходуном» его живот, но при всем этом разница была очевидна: перед вами сидел глубоко скорбящий по своему отцу человек, несчастный и чересчур глубоко осознающий свою вину перед родителем. Всем взрослым вокруг почему-то делалось смешно и весело. Отца это забавляло, и он смеялся со всеми. И только мы – маленькие внуки – разделяя дедушкино горе и желая хоть как-то помочь ему, умоляли нашего отца прекратить. В конце этого спектакля дедушка, незаметно для себя и окружающих, тоже переходил на смех, что делало финал весёлым и оптимистичным.

Удивительное дело! Но это же самое «оружие» потом так же исправно работало и против самого нашего родителя, когда дедушки не стало. Только на месте дедушки сидел мой отец, а «заправлял» всем ходом пьесы уже мой брат. Либретто же и фразы оставались прежними. Что значит – всесильная роль настоящей классики!

Прошло уже более четверти века с тех пор, когда дедушки не стало, но я, почему-то, до сих пор хорошо и отчётливо в деталях помню тот день – 11 марта 1967 года. Меня разбудили очень рано, ещё затемно. Отец с мамой о чем-то тревожно перешёптывались, собирая в узлы непонятные мне вещи. Какая-то тяжёлая и мрачная атмосфера царила в доме, и на душе было неприятно. Потом, уже в дедушкином доме, я помню множество знакомых и незнакомых мне людей со скорбными лицами. Помню женщин в белых платьях с белыми же косынками (традиционный траурный цвет), стоящих и причитающих в отведённой для них части дома. Помню, как я со страхом подошёл к окну, за которым лежал завёрнутый в саван мой дед.

А ещё очень хорошо помню, как бабушка подойдя ко мне, с укоризной произнесла: «Плачь, твоего дедушки больше не стало. Плачь, ну почему же ты не плачешь?»

Мне было стыдно, что в такой день я не плачу вместе со всеми, но я ничего не мог с собой поделать. В горле стоял какой-то большой ком и мешал мне плакать.

И ещё один фрагмент стоит перед глазами: когда дедушку опускали в могилу, отец, вытирая платком слезы, как-то сосредоточенно смотрел, словно отмечая для себя – правильно ли кладут могильщики тело деда и удобно ли будет последнему там лежать.

Бусинка двенадцатая – Две истории

История куропатки

«Родовое гнездо». Бухара, 2014 г. Фото автора.

В раннем детстве у моего прадеда Саида была куропатка. Да, да – обыкновенная живая куропатка, за которой он трепетно ухаживал: чистил клетку, кормил, вовремя менял для неё воду.

Так уж, случилось, что однажды она «умудрилась» вырваться из клетки и улетела: то ли дверцу забыли закрыть, то ли ещё по какой причине…

Шестилетний мальчик, коим на тот момент являлся мой прадед, этот факт воспринял как настоящую трагедию. Горе ребёнка было безутешным.

В 70-х годах XIX столетия отец ребёнка (мой прапрадед Юсуф) купил дом и для росписи главной залы нанял мастеров по живописи и миниатюре, которые принялись расписывать стены и ниши согласно канонам и требованиям живописи своего времени.

Прадед Саид помогал мастерам по мере сил своих: он держал баночки с разведёнными красками и, по требованию мастеров, подавал и менял их. При этом он продолжал плакать и сокрушаться о своей невосполнимой потере. Тогда один из мастеров, желая хоть как-то утешить мальчика, сказал ему:

– Не надо плакать. Хочешь, я сейчас-же верну твою любимицу в дом? – и в ту же минуту принялся писать изображение куропатки, которую разместил в левой части центральной ниши. А чуть позже, для уравнения композиции, пририсовал справа и ласточку.

С того времени прошло почти полтора столетия. Прадеда моего давно уже нет на этом свете, а куропатка всё ещё продолжает красоваться на прежнем месте, воскрешая к жизни трогательную и немножко печальную историю относительно недавнего прошлого и навевая на грустные философские мысли о бренности человеческого существования…

История невесток

Если первая история умиляет своей трогательной наивностью, то вторая заставляет нашего читателя в некотором роде пересмотреть свои стереотипы, касающиеся Востока и восточной женщины в частности.

Достоверно известно, что у прадеда Саида было четверо детей: трое сыновей и одна дочь Адолат, которая умерла молодой в возрасте 27 лет. Имена сыновей также начинались на букву «А». Старшего звали кори-Ахмад, среднего – кори-Ахад и младшего – просто Абдулло-махсум. Приставка «кори» означала, что обладатель сей приставки в совершенстве владеет Кораном и, естественно, знает его наизусть. Можно себе представить, как высоко чтили в такой семье моральные и нравственные ценности ислама. В описываемый период все трое сыновей были уже женаты и, следовательно, у прадеда было три невестки. Если старшая из них была уже, что называется, с опытом: знала все тонкости этикета, правила ведения домашнего хозяйства и вообще вела себя сдержанно, то младшие невестки считали, по-видимому, что ещё можно позволить себе кое-какие шалости и некоторую вольность в своих поступках. Особенно ярко эти качества были выражены в характере самой младшей невестки, то есть моей бабушки. Благо родом она была горной таджичкой («куистони») и, вероятнее всего, кровь вольнолюбивых горцев никогда не остывала в её венах.

Среди многочисленных ремёсел, коими в совершенстве владел мой прадед Саид, следует упомянуть ещё одно – виноделие. В верхней части дома (боло-и-хона) хранились многочисленные глиняные кувшины (хум) с приготовленным вином (май) и различными напитками (шарбат).

Однажды, когда прадед, по обыкновению, в очередной раз молился в квартальной мечети «Дўст-чурогоси», что находилась прямо напротив дверей дома, до его слуха донеслись крики невестки (моей бабушки). Надо ли объяснять, что такой проступок по всем нормам шариата и правилам мусульманского общежития мог расцениваться только как неслыханная дерзость и чуть ли не вызов обществу. Не говоря о том, что честь семьи была крепко подорвана. Поэтому прадеду пришлось прервать молитву и срочно возвратиться домой, дабы выяснить причину случившегося.

Оказалось, что обе младшие невестки прадеда, пробравшись в верхнюю часть дома и, перепробовав по глотку из каждого кувшина, прилично захмелели. Самую младшую невестку так захватил кураж, что она стала бить ладошками в стены дома и, притоптывая и смеясь, кричать: «Дузд даромад, ду-узд!!» («Воры зашли, во-оры!!»)

За эту провинность, прадед наказал невестку по всей строгости: он запретил ей выходить из своей комнаты и на неделю запретил носить ей обед. Тем не менее, средняя невестка из жалости и солидарности, тайком от домашних, потихоньку носила «передачки» моей бабушке.

Бусинка тринадцатая – Отец

Отец – Бахшилло. конец 70-х гг. ХХ в. Фото из семейного архива автора.

Мой отец поровну поделил свою жизнь между семьёй и не менее родной его сердцу редакцией «Бухоро хакикати» («Бухарская правда»), которой он отдал более 30 лет своей жизни, проработав в ней сначала в должности ответственного секретаря, а затем заместителя редактора этого главного рупора местного обкома партии.

Назвать его высококлассным репортёром или известным журналистом я бы, всё же, поостерегся, хотя на лацкане его пиджака постоянно красовался значок – члена союза журналистов СССР, которым он, кстати, очень дорожил, хотя и старался не показывать виду. Зато он был, что называется, настоящим газетчиком и очень гордился этим. То есть, он был тем ремесленником (в лучшем смысле этого слова), который умел и любил «делать» газету. Ни одна полоса не попадала в окончательную вёрстку, не пройдя отцовской правки.

Следует отметить, что в советскую эпоху очень тщательно следили не только за грамматическими и орфографическими ошибками, которые в иные времена могли стоить места, а иногда и головы (знаменитое «главнокомандующий», с опущенной буковой «л» и т. п.), но и за политкорректностью. Важность цензуры невозможно было недооценивать ибо, этой адской машине в «брежневские» времена не могло ничто противостоять. Не менее важны были нюансы совершенно иного характера, а именно: в каком порядке следует перечислять в газете фамилии членов Политбюро ЦК КПСС, какую фотографию помещать на «главную», как быть, если главных новостей сразу несколько и ещё многое другое. А поскольку, «мышиная возня» в Кремле никогда не затихала, то и угадать – как правильно «расположить фигуры» – было под силу далеко не каждому. Здесь требовался аналитический склад ума и немалое мужество – возложить на свои плечи серьёзную ответственность за принятое решение с тем, чтобы затем держать ответ перед идеологическим отделом ЦК.