Алексей Меняйлов - Катарсис. Подноготная любви (Психоаналитическая эпопея)

• Название: Катарсис. Подноготная любви (Психоаналитическая эпопея)
• Автор: Алексей Меняйлов
• Издательство: Крафт+
• Жанр: Психология
• Год: 2005
• ISBN: 5-93675-099-X

В мировой культуре присутствует ряд «проклятых» вопросов. Скажем, каким способом клинический импотент Гитлер вёл обильную «половую» жизнь? Почему миллионы женщин объяснялись ему в страстной любви? Почему столь многие авторы оболгали супружескую жизнь Льва Толстого, в сущности, оплевав великого писателя? Почему так мало известно об интимной жизни Сталина? Какие стороны своей жизни во все века скрывают экстрасенсы-целители, скажем, тот же Гришка Распутин? Есть ли у человека половинка, как её встретить и распознать? В чём принципиальное отличие половинки от партнёра?

Оригинальный, поражающий воображение своими результатами метод психотерапии помогает найти ответы на эти и другие вопросы. Метод прост, доступен каждому и упоминается даже в Библии (у пророка Даниила).

В книге доступно изложен психоанализ половинок (П. и его Возлюбленной) — принципиально новые результаты психологической науки.

Книга увлекательна, написана хорошим языком. Она адресована широкому кругу читателей: от старшеклассников до профессиональных психотерапевтов. Но главные её читатели — те, кто ещё не успел совершить непоправимых ошибок в своей семейной жизни.

---

— Я готов. Слушаю, — сказал Ал.

— Я полюбила… — начала Галя и замолчала…

«Ничего себе! — не то чтобы удивился, а скорее ужаснулся Ал. — Уже в любви мне признаётся… Один раз-то ведь только и проводил до дому…» Он помнил то необыкновенное ощущение, что они родные-родные, тогда, после перекрёстка, и знал, что это ощущение возникло не из-за того, что ему так показалось, а большей частью потому, что ей было так.

— Да, я полюбила, — тяжело вздохнув, продолжила Галя, — полюбила и люблю… одного человека… Это совершенно необыкновенный человек! Когда он пожелал креститься, то захотел сделать это в озере, как апостолы. Наняли священника и поехали. А ливень шёл — стеной. Приехали на озеро — дождь враз прекратился — солнце светит, — всё с б`ольшим воодушевлением восторга говорила Галя, — а совершили крещение, вернулись к машине, — опять ливень. И опять стеной…

Галя говорила и говорила, не останавливаясь. Когда свечечки наполовину сгорели, она две из них притушила, оставив одну, а когда та догорела дотла, зажгла один из двух оставшихся огарков.

Ал сначала вслушивался в смысл слов, потом на слова перестал обращать внимание, а вслушивался только в интонации. Потом и их перестал слушать, а погрузился в какое-то странное и непонятное состояние. В одном академическом издании он читал о девяти кастах жрецов, которые существовали на территории Руси ещё до того, как мечом начали насаждать якобы христианство. На протяжении трёхсот лет при каждом значительном неурожае, если в фаворе были христианские священники, то за неурожай резали или изгоняли их и начинали преклоняться перед языческими жрецами, а при следующем неурожае начинали гнать уже этих жрецов и преклонялись перед священниками. Так на Руси продолжалось триста лет почти везде. И одной из девяти известных каст были облакопрогонители. Ал об этом знал, насчёт государственного христианства нисколько не заблуждался, и поэтому рассказ Гали его нисколько не поразил (если вообще этот просвет в ливне не был простой случайностью, или нанятый священник был облакопрогонителем!), и её восторженная интонация восприятия ему не передалась. Более того, чем больше он слушал, тем меньше ему нравилось всё то, что он слышал. Было во всём этом что-то нехорошее, нечистое. Да и не было ничего из того, о чём эта женщина ему рассказывала. Не в том смысле не было, что те события, о которых она рассказывала, не происходили, а в том, что внутренний смысл их был совершенно иной. Всё было вроде бы похоже, но… Ал бы и сам не смог объяснить, на каком основании он решил, что за всем тем, о чём ему рассказывала эта женщина, было нечто тёмное, злое, обман какой-то, может быть, именно то самое неизвестное оккультное, дух того сообщества, которому одно время Галя помогала.

— Так, — прервал Ал Галю на полуслове. — Достаточно. А теперь мне нужно, чтобы ты села так, чтобы голова у тебя не висела. Пододвинь табурет к стене и к ней прислонись.

— Это зачем? — опешила Галя.

— Психотерапия. Вернее, пока только обследование.

Она покорно, без каких бы то ни было столь свойственных женщинам ужимок, придвинув к стене табуретку, выполнила просьбу Ала. Чтобы оценить это её движение, надо знать, что из тех многих психо- и биотерапевтов, обитавших при и вокруг Центра, многие из которых предлагали ей продемонстрировать на ней своё образование и навыки, она ни одного до себя не допустила.

— А это не больно? — с некоторой полуиронией всё-таки сказала она.

— Нет, конечно, — вздохнул Ал. — А сама-то как чувствуешь — могу я тебя обидеть?

— Ты — нет.

— Откуда такая уверенность?

— Так…

— Ну и прекрасно. Тогда прислоняйся к стене и закрывай глаза.

— Закрыла.

— Сейчас мы обратимся к твоим внутренним ощущениям. Как ты скажешь: тебе удобней это делать с открытыми глазами или с закрытыми?

— С закрытыми.

— Обрати внимание на свои ноги. Что надо сделать, чтобы им было удобно?

Галя чуть раздвинула ноги.

— Всё — хорошо, удобно.

— Где — на уровне тела — твоя основная проблема?

— …В груди.

— А она в виде чего?

— Она?.. Это… Это — камень.

— А сколько он весит, этот камень? Меня интересует внутреннее ощущение.

— Тяжёлый.

— А всё-таки, сколько?

— Килограммов десять.

— А какой он? Опиши. Какие у него края?

— Неровный. И края острые.

— Однородный? Он по составу однородный или есть какие вкрапления? Слоистость? Или ещё что-нибудь?

— Однородный.

— А он притягивает к себе твою энергию?

— Нет.

— Он тебе нужен, этот камень? Он — твой, или тебе чужд?

— Чужд.

— Мешает?

— Да.

— Скажи, а давно у тебя этот камень?

— Давно.

— Сколько лет?

— Десять.

«Та-ак… — подумал Ал. — Это явно не её Центр с облакопрогонителем… Но, может, она ошиблась в сроке?..»

— Тебе его кто-то подложил?

— Да.

— Мужчина или женщина? Ощущение? — Ал затаил дыхание: так важен был для него её ответ.

— Женщина.

«Та-ак… — облегчённо вздохнул Ал. — Главная её проблема отнюдь не эта якобы любовь… Но зачем в таком случае она мне о ней рассказывала?..» Самое простое объяснение, что эта исповедь была действительно исповедь, ему в голову не пришло.

— То есть это полностью чуждый тебе камень, и ты хочешь от него избавиться, я правильно понял?

— Да.

— Как от него избавиться?

— Выбросить.

— Прекрасно. А через какое место ты его выбросишь?

— Отсюда. — И Галя показала на ямочку у основания шеи.

— Прекрасно. Будешь делать?

— …Не получается, — сказала она через некоторое время.

— А почему? Что-нибудь мешает? Где-то держит? Посмотри внимательно.

— Держит. Сбоку верёвочкой привязан.

— А как от неё освободиться?

— Перер`езать.

— Так. Будешь перерез`ать?

— Уже. — Галя глубоко вздохнула от облегчения, как будто не с души её, а с груди свалился камень не меньше десяти килограммов.

— Камень?

— Вышел.

— И где он? Ты его видишь?

— Нет. Выбросила в форточку.

— Хорошо. А теперь посмотри: где у тебя другая наиболее для тебя значимая проблема?

Далее выяснилось, что и следующая её проблема была с Центром не связана. Возраст её оказался — пять лет, т. е. появилась она задолго до её «любви». Предмет оказался в голове, и от него тоже Галя избавилась через ямочку у основания шеи. Вид и значимость выявленных предметов говорил о том, что на самом деле сердце сидевшей перед Алом женщины вопреки её словам было свободно — что Алу было чрезвычайно приятно. Но раз свободно, раз проговаривание «большой любви» не было работой с травмой, то в таком случае получалось, что этот рассказ был орудием для достижения каких-то целей. Или это был некий заученный урок (заученный в том смысле, что она с другими этим рассказом что-то достигала), или… или она хотела чего-то добиться от него, Ала. Что она выгадывала?

— Какое ощущение в голове? — ровным голосом продолжал он.

— Очень хорошо. Приятно. Вроде как голова посвежела.

— А в груди?

— Хорошо. Тепло. Спокойно.

— Будем заканчивать?

— Да.

— Можешь открывать глаза.

С минуту они сидели молча, смотря на пламя последней догорающей свечи. Ал решал, что делать. И вдруг вспомнил, что у него есть прекраснейшее оправдание сбежать: он же ведь её предупредил, что сегодня лекция!

Ал размашистым движением руки поднёс часы к глазам.

— Ох ты! — воскликнул он. — Ещё чуть-чуть — и я опоздаю! Собираемся! Быстро!

Галя подхватила табуретки, отнесла их на кухню и стала споро одеваться. Ал, уже одетый в свою заслуженную — чтобы не сказать старую — синюю куртку, шагнул к Гале и ласково, но твёрдо обхватив ладонями её лицо, заглянул ей в глаза. Нет, если какими они и были, то только не опасными. Сложные, непонятные, и для него — честные. И вновь, как вчера на перекрёстке, он почувствовал, что она необыкновенно родная-родная. И он, торопясь избавиться от этого небезопасного, наверное, чувства, наклонился и поцеловал её в лоб.

Они вышли и молча, очень быстрым шагом — так, что она едва за ним поспевала, — бросились к метро.

…Каким бы ни казался этот поцелуй в лоб малопримечательным и с происходящим не связанным, но именно он стал для неё наиболее сильным переживанием первого периода — почти двухмесячного. Именно с него она позволила себе начать осмысление происходящего…

VI

На Хаббардовских курсах они встретились через день — уже после окончания их пары.

— Ну как? — первым делом спросил Ал. — Как самочувствие после психотерапии?

— Отлично! — ответила Галя. — То есть настолько хорошо, что я даже не ожидала, что возможно столь сильное изменение самочувствия. Спасибо.