Антон Макаренко - Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1»

• Название: Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1»
• Автор: Антон Макаренко
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-88010-305-8

В настоящее издание включены художественно-педагогические произведения автора, отражающие его взгляды на проблемы социума, на формирование социально зрелой личности, а также побуждающие читателей следовать социально одобряемым моделям поведения.

Произведения А. С. Макаренко неоднократно издавались с 1934 года, были переведены на многие языки народов мира.

Составителем – доктором педагогических наук С. С. Невской, которая принимала участие в издании восьмитомного собрания сочинений автора, вышедшего еще в 1985 году, – внесены дополнения в ранее опубликованные работы автора на основе архивных материалов и исследований, и в полном объеме настоящее издание выпускается впервые.

* * *

Свидетельством международного признания А. С. Макаренко стало известное решение ЮНЕСКО (1988), касающееся всего четырех педагогов, определивших способ педагогического мышления в XX веке.

Это – Джон Дьюи, Георг Кершенштейнер, Мария Монтессори и Антон Макаренко.

---

Ваня оглянулся растерянно, но скоро догадался, в чем дело. Аккуратно, не спеша, подкатил штанину, получилось хорошо. Ваня продолжал работу. Скуластый хозяин был занят своим клиентом, но все время посматривал на работу Вани, а когда клиент Вани ушел, он сделал ему одно замечание.

– Зачем мази много кладешь? Он не понимает, говорит: «Чисти», – а на самом деле мази не нужно. Туда, сюда – и готово. А ты намазал!

К Ване подошел новый клиент, потом еще один. Ваня работал охотно, с радостью, но руки и спина у него заболели почему-то очень скоро, и он был доволен, когда наступила передышка.

– Деньги давай, – сказал скуластый, не глядя на Ваню. – Ох ты, черт, спать хочется. У тебя есть документ?

У Вани было тридцать копеек. Ему не жалко было этих денег, но почему-то раньше ему не приходило в голову, что их придется отдавать, поэтому он немного удивился требованию и переспросил:

– Тебе деньги отдать?

– А как же? Ха! А кому ж отдавать?

Он взял тридцать копеек и небрежно бросил в свой ящик. А из ящика достал три копейки.

– На. Я тебе буду платить по копейке с гривенника. Хочешь?

– Как это: по копейке?

– По копейке, хочешь? Буду тебе платить за каждого.

– Мне будешь платить?

– Ну да, за работу. Тебе нужно платить или не нужно? А документ у тебя есть?

– Какой документ?

– У тебя нет документа? Видишь, тебе и по копейке много. А если спросят: какое право имеешь чистить, тогда что будет?

– А я скажу, что нету документа.

– Он скажет! Подумаешь! А он возьмет ящик, и ты пойдешь… знаешь?

– Я никуда не пойду.

– Да, не пойдешь! Юрка, посмотри за ним, а я пошамать…

Их сосед в общем ряду – Юрка – кивнул головой, ответил нехотя:

– Посмотрю.

– И посчитай, сколько он наработает.

– Считать мне некогда, сам считай.

– И не надо. Все равно, если спрячешь, найду. Все равно найду, понимаешь? – Он стоял перед Ваней и теперь, во весь рост, казался выше и основательнее. На нем были хорошие брюки навыпуск и новые ботинки. Ване стало не по себе перед его настойчивой угрозой, Ваня отвернул лицо в сторону, прошептал:

– Ничего я прятать не буду.

Скуластый отправился по улице. Юрка повернул к Ване лицо, сказал недружелюбно:

– По копейке взялся! Ходит тут всякая шпана!

Ваня ничего не ответил. Юрка еще два раза посмотрел на него, задумался, плюнул с осуждением через свой ящик, сказал своему соседу слева:

– Спирка таки нашел дурака. По копейке!

Подошел клиент. Юрка застучал щетками:

– Пожалуйте, гражданин. Почистим шевровые!

Но гражданину, видно, не понравилась развязность Юрки, тем более что ботинки у него были вовсе не шевровые. Он поставил ногу к Ване.

– Да он и чистить не умеет, он приблудный! Жалеть будете!

Ваня ощущал неприятную робость перед Юркой. Он нахмурил брови механически, без увлечения закончил работу, положил гривенник в ящик. Юрка с презрением наблюдал за ним, а когда клиент ушел, снова пристал:

– По копейке! Это разве можно! И у нас работу отбиваешь. Ты отсюда уходи.

Ваня не стал спорить. Он сложил коробки и щетки в ящик, спрятал туда же бархотку, протянул Юрке тринадцать копеек. Юрка удивленно засмеялся:

– Вот дурак! А это твои три копейки, зачем отдаешь?

– Не хочу, – сказал Ваня.

– И не надо. А только ты дурак: сейчас же уходить! Садись, я ничего не буду говорить, чисти себе.

Ваня снова присел на скамейку. Юрка помолчал, посвистел:

– Ты беспризорный?

– Нет, я еще не был беспризорным.

– А как же ты?

– Я чистил, а у меня украл один.

– Ящик украл?

– И ящик, и щетки. И десять рублей.

Юрка принялся натирать собственные ботинки.

– В этом городе зевать нельзя. Вот в Тамбове, там другое дело. А здесь обязательно украдут. А только ты напрасно по копейке. Надо по пять копеек. И то ему сколько прибыли будет. Спирка – он шкура. Ох, и шкура! По копейке!

Последний в ряду слева, большой, неповоротливый, скучный, бросил[125]:

– Спирька меня целое лето эксплуатировал, сволочь! Целое лето, так и то по три копейки платил.

– По пять нужно, – сказал[126] Юрка.

Большими стаями пошли клиенты, разговоры прекратились. Ваня не успевал разогнуть спину, одна нога за другой менялись на подставке, гривенники прибавлялись в ящике. Но сейчас Ваня не испытывал прежней трудовой радости, лица клиентов его не интересовали, и он с клиентами не разговаривал. Наконец он так устал, что щетки еле-еле двигались у него в руках, чаще стали вырываться. Возвратился Спирька с папиросой в зубах, увидел группу ожидающих, закричал весело:

– Вот пришел мастер первой категории! Пожалуйте!

Еще с полчаса все пятеро разгружали очередь. У Вани вспотел лоб и стало болеть в груди. Когда последний клиент бросил ему гривенник, Ваня даже не поднял монету, она так и осталась лежать на асфальте. Потом Спирька сказал:

– Давай выручку!

Не считая, Ваня передал ему серебро.

– Ого! Рубль шестьдесят! Здорово! А больше нет?

– Нет.

– А ну, выверни карманы.

Ваня вывернул.

– Значит, тебе шестнадцать копеек. На. Видишь, и заработал.

Юрка, положив руки на колени, обратил глаза к Спирьке. Глаза выражали негодование. Негодование выражали и другие пацаны, но только последний в ряду, неповоротливый и скучный, сказал:

– А все-таки, Спирька, паскудно ты поступаешь[127].

Спирька воинственно направил на него скуластое лицо[128]:

– Что ты сказал? Что ты сказал?

Последний ничего не ответил, но Юрка подтвердил тихо с улыбкой:

– Не слыхал? Правильно сказал! Это называется, знаешь как?

– А как? А как?

– Это называется исплотация! Исплотация! Что ж ты ему по копейке! Так же только буржуи делают, исплотаторы.

Спирька гневно завертелся на асфальте, покалывал взглядами Ваню, но с наибольшим возмущением обращался к последнему в ряду:

– А по скольку ему давать? Он и чистить не умеет. А гуталину сколько изводит? Ты видел? А если тебе, Гармидер, жалко, так и плати ему сам. Пожалуйста, плати хоть по десять копеек.

Гармидер по-прежнему скучно смотрел в сторону и ничего не сказал. Спор поддерживал Юрка.

– Гармидер не исплотатор, у него и ящика лишнего нету.

– Ага! У него нету! И у тебя нету! Так вам хорошо говорить! А я гуталин должен покупать? А щетки стоят? А бархат стоит? А за ящик ты не платил четыре рубля, не платил? Так тебе легко!

Юрка далеко плюнул прямым, как стрела, броском.

– Мне легко, у меня свой ящик. И ты себе чисть. А второй ящик – это исплотация значит.

– Заладил, как сорока: исплотация, исплотация! Какой пионер, подумаешь! Его никто не держит, пускай себе идет куда хочет. И документа у него нет. Он поймается, а мой ящик и весь припас пропали!

Юрка еще раз далеко плюнул, поднялся, потянулся, зевнул.

– Как себе хочешь. А только при советской власти…

– Ох, советская власть! Скажи, пожалуйста!

– Да, советская. Как себе хочешь. А только мы не позволим. Плати ему по пять копеек с гривенника.

Спирька заверещал на всю улицу:

– По пять копеек?

– По пять копеек!

– По пять копеек без документа?

– Ну… если ящиком рискуешь, плати по три копейки. Гармидеру платил по три и ему по три.

Спирька вдруг неожиданно сдался, перестал кричать, захохотал, хлопнул Юрку по плечу.

– Да я и плачу ж по три. Чего ты взъерепенился?

– И плати по три.

– А по сколько ж? Это я пошутил, что по копейке. Думал, посмотрю, как он работает, а может, он убежит. Очень мне нужно: исплотация! Пускай себе чистит. Это я на смех, а вы тут целый митинг завели!

Спирька долго посмеивался, поглядывал острыми глазами на всех. Гармидер не обращал на него внимания и скучно глядел в сторону. Юрка снова уселся за свой ящик, улыбался понимающе, наконец, сказал:

– Да чего ты представляешься? Что, мы не знаем? У тебя этот ящик целый месяц даром стоит. А тут нашелся пацан, другой бы обрадовался, если разумный человек, а ты жадничаешь: по копейке.

– Вот чудаки! Жадничаю! Пошутил я, это верно. Пожалуйста: по всей справедливости расчет. Начистил ты на три гривенника, потом еще на пятнадцать гривенников.

– На шестнадцать, – поправил Юрка.

– Ну да, на шестнадцать. Значит, на девятнадцать разом. Вот тебе еще по две копейки с гривенника – тридцать восемь копеек. Целую кучу денег заработал.

Ваня в течение всей этой истории сидел неподвижно на скамейке и слушал. Заработок меньше всего его занимал. Его захватила неожиданная глубина проблемы, поднятой чистильщиками. Еще так недавно Ваня учился в школе, в четвертой группе. В школе говорили об Октябрьской революции, о поражении буржуев, о гражданской войне. Все это, казалось Ване, давно прошло, как вдруг он сам сделался предметом эксплуатации. Спирька в его глазах вдруг перестал быть чистильщиком, соседство с ним стало неприятным. Но когда Спирька высыпал на его руку тридцать восемь копеек, Ваня с радостью увидел и другую сторону проблемы: теперь у него было пятьдесят семь копеек, да еще до вечера оставалось много времени… Съеденный вчера последний кусок бабушкиного хлеба перестал быть печальным воспоминанием. Сегодня он поужинает не иначе, как замечательно влажной, вкусной колбасой с мягкой булкой. Ваня с большим удовольствием набросился на новый ботинок, очутившийся на подставке, и легко принял дополнительное требование Спирьки: