Джозеф Хеллер - Голд, или Не хуже золота

• Название: Голд, или Не хуже золота
• Автор: Джозеф Хеллер
• Издательство: АСТ; Фолио
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-237-00858-7

Брюс Голд, которого в первой строке этого романа попросили написать книгу о жизни еврея в Америке, в последней строке задает себе вопрос: «С чего же начать?» Голд лукавит: он достаточно умен и не может не понимать, что уже стал автором (а точнее — соавтором Хеллера) вместившегося между этой просьбой и этим вопросом романа «Голд, или Не хуже золота».

Но, как и любое истинное явление искусства, роман выходит за рамки заданной темы и рассказывает, как и любое истинное явление искусства, о жизни человека в этом мире.

Введенные в роман реалии политической жизни США 70-х годов позволили Хеллеру подвергнуть деятелей современного истеблишмента уничтожающей критике, что он сделал с присущим ему блеском.

---

Рывок к дверям столовой мог бы разрушить дом, будь он сооружен с меньшим запасом прочности. Голд пролетел через кухню и остановился у бара рядом с Максом, которому пришлось скосить глаза, чтобы его увидеть. Максу с его диабетом вообще нельзя было пить. Мешки под его грустными глазами имели синеватый оттенок, а его апатичный и похоронный вид свидетельствовал о том, что он сдался.

— Как дела, Макс? — церемонно спросил Голд.

— Отлично, отлично, Брюс, очень хорошо, хорошо, — сказал Макс. — Хотя, может быть, не так уж и хорошо. Норма в Сан-Франциско развелась с мужем и думает, что хочет вернуться в университет, чтобы получить степень, после того как она возьмет еще полгода отпуска. Она была в Лос-Анджелесе неделю или месяц назад и завтракала или обедала с Джоанни. Кажется, они поссорились или поспорили. Она говорит, что Джоанни низко с ней поступила.

— Джоанни не могла с ней низко поступить.

— Возможно, Норма была чересчур чувствительна в тот момент. — Макс, занервничав, поспешил сменить тему. — Мы опять видели твое имя в газетах, Брюс. Роза эту газету у себя на службе всем показала. Может быть, если стоимость почтовых отправлений возрастет, мы получим хорошую прибавку, как ты думаешь? — спросил этот болезненный, угрюмый, хилый человечек, который некогда занял второе место в штате на конкурсе поступающих на государственную службу в почтовое ведомство и обрел однодневную славу, когда его фотографию и несколько строк о нем поместили в бруклинском разделе нью-йоркской Санди Ньюс. — Как ты думаешь, ведь это было бы справедливо? — Когда-то он давал Голду десятицентовики. — Сегодня удачная вечеринка, правда?

Вечеринка была отвратительная; Мьюриел как хозяйка была настоящим деспотом, между ней и Идой весь вечер происходили стычки, и Голд нашел себе убежище в одном из многочисленных уголков с телевизором; телевизорами был напичкан весь дом. Настроение его ухудшилось еще больше, когда к нему подошла дочь Мьюриел и попросила выступить у нее в школе.

— Моя учительница не знает, о чем вы будете говорить, но она сказала, что все будут рады вас послушать.

— Пожалуйста, Чири, скажи ей, что сейчас я не выступаю, — тактично ответил Голд.

Старшая из двух девочек, Симона, оделась поярче и еще до начала обеда отправилась смотреть телевизор к жившей через улицу подружке, с которой они вместе сидели на голодной диете.

— Вам эта новая сумочка тоже нравится, дядя Брюс? — спросила младшая, тоненько рассмеявшись нервным и глуповатым смешком. — Мне ее тоже мама купила, но она не хочет, чтобы папа знал, так что, пожалуйста, не говорите ему. Или вам другая больше нравится с этими туфельками?

— Лучше покажи ее своей тете Розе или тете Эстер, — ответил он после продолжительной паузы. Голду было больно видеть, как Мьюриел настраивает дочерей против отца, и он испытывал сочувствие к Виктору. Как и Мьюриел, обе девочки были сильно нарумянены и носили большие кольца и множество тонких браслетов на обеих руках. — Они в этом разбираются лучше меня, и я знаю, они будут рады.

— Они обе такие старые. — Девочка скорчила недовольную гримасу. — Я лучше посижу здесь с вами и поучусь жизни. Вы молодой. Мама не любит тетю Джоанни. Мы ее много лет не видели.

— Ты все равно должна поговорить с ними, Чири, — пожурил ее Голд, — и с дедушкой тоже. Все они очень тебя любят. И ты не должна смеяться над своим отцом, особенно разговаривая с посторонними. Он и правда очень добрый человек.

Противная девчонка прервала его пренебрежительным жестом.

— Он, может, даже и не замечает. Вам эта юбка больше нравится с этими туфлями и блузой, или голубая лучше, дядя Брюс? Мама хочет, чтобы мы прилично выглядели, когда выходим куда-нибудь с ней и ее друзьями. — У девчонки была неприятная манера закрывать рот ладонью и хихикать, прежде чем сообщить что-нибудь такое, что, по ее мнению, представляло большой интерес. — Теперь по субботам мы часто ходим куда-нибудь с ней и Симоной. А иногда я с ними даже на скачки хожу, но она не хочет, чтобы папа об этом знал, так что, пожалуйста, не говорите ему. У мамы много знакомых мужчин и женщин, и с ними интереснее, чем с папой, но она не хочет, чтобы он знал, так что, пожалуйста, не говорите ему. Вы куда?

Голд сказал, что идет к остальным и засеменил прочь с жалкой улыбкой и мрачным предчувствием, что совсем не за горами тот день, когда, по слезной просьбе Виктора, ему придется объяснить Мьюриел разницу между сучкой и блядью и привести примеры того, как можно быть одной, не становясь другой. А ничего не понимающий Виктор будет умолять его убедить Мьюриел спасти его брак, его детей и его дом. Голд видел, что Мьюриел в пятьдесят два подражает Джоанни в восемнадцать, а в основе неослабевающей неприязни, которую она все еще питает к своенравной младшей сестре, лежит зависть, а не осуждение.

В большой комнате, где собралась вся семья, Голда ждало безрадостное зрелище; Ида и Мьюриел горячо спорили о наградах Академии, а его отец, сгорбившись, как злобный упырь, сидел над переключателем телевизионных каналов и издавал варварские звуки перед гигантским экраном, перескакивая с одной программы на другую в тщетных поисках старых кинофильмов с усопшими актерами, которых он близко знал.

— Ты где был?

Грубость этого вопроса сильно разозлила его.

— У меня разболелась голова.

— Где?

— Хороший вопрос, — восхищенно сказала мачеха Голда.

Голд безмолвно осыпал проклятиями эту хрупкую фигурку. В другом углу комнаты развивались события, чреватые куда более опасными последствиями, и Голд замер, услышав, как Эстер, Роза и Гарриет убеждают Белл всякий раз сопровождать его в Вашингтон. И тогда, но только на одно мгновение, Голд понял, что́ происходит, когда дымится чердак, и в это мгновение он мог бы дать Ральфу исчерпывающее определение.

— Жена всегда должна быть рядом с мужем, — с дрожью в голосе говорила Эстер.

— Хотя бы ради того, чтобы приглядывать за ним, — коварно подчеркивала Гарриет.

Белл отвечала уклончиво.

— Мне там не понравится. В Вашингтоне высокая преступность.

— Ничуть не выше, чем в Нью-Йорке.

— К нашей преступности я привыкла. А там я никого не знаю.

— Брюс представит тебя всем своим друзьям, — сказала Роза. Голд почувствовал, что для него наступило время тактично вмешаться в этот разговор.

— Не надо ее заставлять, если она не хочет.

— Ну, видите, как я ему там нужна? — горько сказала Белл и вспыхнула, проявив свое несогласие с Голдом, что случалось крайне редко. Остальные женщины разом вздохнули, и Белл, окинув взглядом сочувственные лица, отвернулась.

— И потом, — в порыве изобретательности сказал Голд, фальшиво улыбнувшись, — сначала мне нужно съездить в Мексику. Да. С секретной культурной миссией.

— В Мексику? — Пелена, казалось, спала с глаз Сида, и он выпрямился, устремив на Голда проницательный, внимательный взгляд. — В Мехико-сити?

— В Акапулько.

— В Акапулько? — Это слово вырвалось у Гарриет ревом первобытной волны. — А что там такое в Акапулько?

— Акапулько, — ответил Голд лекторским баритоном, — быстро становится новым культурным центром всей страны. Моя командировка туда засекречена, и я не могу о ней говорить.

— В таком случае поговорим о чем-нибудь другом, — сказал Сид, словно приходя к нему на помощь, и Голд почувствовал лихорадочное облегчение. — Поговорим о геологии. Так стервятники слепы или нет?

Удар ногой в пах вряд ли мог бы привести Голда в состояние более близкое к истерике. Он почти не сдерживал себя.

— Сид, — с места в карьер напустился он на брата, и ничто на свете не в силах было его остановить, — у нас осталось совсем немного праздников, и целых шесть семей хотят играть на них роль хозяев, так что застолий нам осталось всего ничего. Только Рождество, День благодарения[124], два вечера еврейской Пасхи, потом Рош Гашана[125] и, может быть, Пурим[126], а время от времени христианская Пасха и Новый год, изредка дни рождения по воскресеньям или годовщины, и это почти все, если не считать свадеб и похорон, и осталось, слава Богу, совсем немного бар мицва. И ты делаешь это каждый раз, да? Так вот, если ты сделаешь это еще раз, Сид, еще один раз, слышишь, ты, жирный, никчемный, обожравшийся, ленивый, самодовольный сукин сын…

— Виктор! Убей его! Он хочет загубить мой праздник!

— … то эта семья…

— Не трогайте его! — взвизгнула Белл.

— … то эта семья, ты, недоношенный старый хер, может больше никогда не собраться на обед, ты, паршивый, хитрый, гнусный ублюдок!

— Я убью его! — заявил его отец, вспомнив о своих патриархальных привилегиях; слишком быстро вскочив на ноги, он принялся потирать подогнувшуюся коленку. — Вы двое, быстро подведите меня к нему!

— Мьюриел, Мьюриел, — возопил Голд, молельно сцепив руки. — Извини, что порчу твой вечер, но неужели ты не понимаешь, что он делает? Он и тебя никогда не любил. Всю мою жизнь он занимался этим. Он завидует, вот почему. Ида, объясни же ты ей, — жалобно попросил он и тут же, посерев лицом, отказался от этой идеи, вспомнив, что с точки зрения дипломатии выбирает наихудшего из имеющихся адвокатов. — Мьюриел, это не имеет отношения к геологии, и стервятники не слепы! Сейчас он начнет мучить меня какими-нибудь дурацкими силлогизмами, а я ничего не смогу доказать! — Голд всхлипнул и замолчал.