Виталий Федоров - Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

• Название: Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969
• Автор: Виталий Федоров
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2015

В этой книге автор рассказывает нам историю своей жизни. Он рос босоногим мальчишкой в глухом удмуртском селе, но мечтал водить поезда.

Виталий Hиколаевич Фёдоров бережно сохранил в памяти и перенёс на бумагу общую атмосферу тридцатых-шестидесятых годов двадцатого века, уделяя особое внимание мелочам быта. Описал то, какое влияние на судьбы простых людей оказала война, как в их жизнь вмешивалась большая политика.

В книге использованы фотографии из личного архива автора.

© Автор Виталий Фёдоров

© Редактор Владимир Фёдоров, e-mail: [email protected]

© Корректор Ольга Давыденко

---

В сентябре уже пора копать картошку. Её в нашем огороде было около двадцати соток. А работников было не густо. Сестра Венера уже училась во втором классе, но заставить её что-нибудь сделать по хозяйству, пока она не выполнила школьное домашнее задание, было трудно. Мне нужно было что-то придумать, чтобы успеть выкопать картошку до заморозков. И я пошёл на хитрость. После уроков вышел из школы и начал бегать по площади до тех пор, пока мне не стало жарко. Забежал в больницу к знакомому врачу и, едва отдышавшись, начал ему жаловаться на жар и головную боль. Он поставил мне градусник. Я по наивности думал, что если мне жарко, то и градусник покажет высокую температуру. Оказалось с точностью до наоборот. Если подмышками влажно, то прибор показывает температуру даже ниже нормальной. Об этом я узнал намного позже. Врач посмотрел на градусник, а потом заглянул мне в глаза и участливо спросил:

– Зачем тебе нужна справка?

– Копать картошку, – ответил я напрямую.

– Так бы сразу и сказал. – Он выписал мне на три дня справку, где говорилось, что по болезни я не могу посещать школу. Я его поблагодарил и радостно побежал домой. Врач действительно знал, как трудно нам живётся, и решил помочь.

Картошку мы выкопали вовремя и засыпали в подполье. Оттуда зимой брали на еду и частично на корм для скота, а часть оставляли на посадку. Землю в огороде пахали лошадьми. Весной сажали под плуг и окучивали, тоже используя лошадь. Лишь копать приходилось полностью вручную деревянными лопаточками.

* * *

Осень выдалась морозная и бесснежная. Лёд на реке уже начал крепчать, но мы на него ещё не ступали, ходили в школу по плотине (хотя зимой санная дорога идёт по льду метров двести). И на этот раз мы, пятеро мальчишек, возвращались из школы по плотине. Вдруг один из нашей ватаги зашёл на гладкий, сверкающий на солнце лёд. Был это Викентий – отчаянная голова и, как оказалось, безрассудная. Никто его примеру не последовал. А он прошёл пару десятков шагов над руслом реки, где глубина была больше пяти метров. И тут случилось то, чего мы все боялись – лёд под ним сломался, и Витя оказался в воде. К счастью, при погружении в воду он успел раскинуть руки в стороны и удержаться за кромку льда. Мы с Серафимом без слов кинулись в одну сторону, но не на лёд, а в лесок рядом с плотиной, чтобы найти какую-нибудь жердину (большую палку). Мне почти сразу удалось обнаружить высохшее сучковатое деревце, которое хоть и с трудом, но обломилось. Серафим, сам не свой от возбуждения, почти силой вырвал у меня из рук палку и пошёл спасать друга. Если мы с Витей дружили в 6–8 лет, когда жили по соседству, то Серафим был дружен с ним уже в школьные годы. Они сидели за одной партой и ходили в школу всегда вместе.

Серафим с корявой жердиной пошёл осторожно по льду, затем лёг и ползком двигался к Вите, который молча держался за кромку льда. Серафим протянул ему конец жердины. Витя вцепился в неё одной рукой, а другую всё ещё держал на льду. Но когда «спасатель» потянул на себя, Витя схватился за жердину обеими руками. Лёжа на животе и пятясь осторожно назад, Серафим потихоньку вытаскивал своего друга. Витя сам старался помочь ему. Он лёг на край полыньи грудью, ногами оттолкнулся от противоположного края льдины, и оказался на льду. Серафим ещё метров пять тянул его волоком, не вставая сам. Лишь потом поднялся на ноги и протащил ещё несколько шагов. Почувствовав под ногами надёжный лёд вблизи берега, встал на ноги и Витя. Так они друг за другом и вышли на плотину.

Витя стоял перед нами весь мокрый, с него по одежде стекала вода. Он дрожал от холода и пережитого страха. Единственное, что он сказал: «Когда держался за края руками, ноги течением поднимало ко льду». Почему-то это его удивило. Сообразив, что если он будет стоять на месте, то замёрзнет (на улице-то был мороз), он припустил бегом домой. Мы рванули за ним. Одежда на нём быстро начала леденеть, шуршала при каждом движении и стала как панцирь. Двигаться ему становилось всё труднее. Я предложил ему зайти к нам отогреться и переодеться. Мы жили на краю деревни, а до его дома было ещё далеко. Но он отказался и направился домой, хотя дорога от нашего дома шла вверх и его «панцирь» мешал ему двигаться. Серафим пошёл сопровождать товарища.

На другой день как ни в чём не бывало Витя шагал в школу. Никакого разговора о вчерашнем происшествии ни в деревне, ни в школе не было. В настоящее время была бы Серафиму награда «За спасение утопающих», благодарность и премия. А тогда он довольствовался лишь благодарностью товарища да молчаливым уважением тех, кто знал о случившемся. Я завидовал хладнокровию и восхищался правильными действиями Серафима. Небольшая ошибка, и они могли бы утонуть оба. Я ставил себя на его место, ведь тоже мог бы оказаться там, если бы Серафим не отнял у меня «средство спасения».

Так мы и жили в те трудные годы: спасали в беде друг друга, строили всем колхозом дома для погорельцев, пахали огороды, заготавливали дрова на зиму.

Глава 15. ПОСЛЕВОЕННЫЕ ГОДЫ

Зима 1945–1946 гг не принесла на улучшения как в питании, так и в «обмундировании». Обуты мы все были в лапти, которые промокали от любой сырости, хотя многие пытались к их подошвам приколачивать деревянными гвоздями кожаные латки. Это придавало подошве некоторую прочность, износостойкость и небольшое утепление. А весной, в сырое время года прикрепляли к подошве лаптей специальные «каблуки» четырёх-пяти сантиметров высотой, но не как у дамских туфель – под пяткой, а ещё и под носком. Два таких «каблука» прикреплялись к лаптю лыком через вырез.

Дядя Семён Суслов знал наши беды с обувью и как-то письмом попросил, чтобы мы собрали дублёной кожи животных – пусть даже кусочки – и принесли ему. Он был мастер на все руки! Мы с мамой собрали всё, что у нас было, и кое-что взяли у родственников. В весенние каникулы я отправился в Балезнино дня на три. Встретили меня хорошо. Дядя Семён сразу взялся за работу. Дни я проводил с двоюродными сёстрами и братьями. В лапту на этот раз не играли, так как на улице ещё не весь снег растаял и была слякоть.

На второй день я пошёл в гости к тёте Марусе. В этот раз она меня угостила красной рыбой – кетой. Я у них переночевал, а утром мы с двоюродным братом Женей отправились к Сусловым. От дома тёти Маруси до Сусловых довольно далеко, но дорога была относительно сухая, к тому же в этом направлении вела железнодорожная ветка – тупик в лесхоз. По ней больше ходили пешеходы, нежели поезда. Во всяком случае я ни разу не встречал там поезда. С Женей мы решили двинуться в путь не пешком, а проехать на детском трёхколёсном велосипеде! Нас не смущало, что велосипедик был мал уже и Женьке, не говоря уже обо мне. Он крутил педали, а я пытался подъехать, стоя на задней оси. Велосипед не вынес такого обращения, потерял равновесие, и мы упали. К счастью, велик не сломался. Мы поднялись и, смеясь, пошли пешком, неся своего «коня» на руках. Мы добрались до места, разглядывая пейзаж по сторонам – сплошные штабеля брёвен. Женя денёк погостил у Сусловых и, забрав своё транспортное средство, ушёл домой. На велосипеде этом позже каталась сестра Жени – Галя.

Дядя Семён в «мужском» разговоре со мной предложил мне несколько папиросок, сказав:

– Пойдёшь в армию, всё равно курить будешь!

– Наверное, – согласился я. Мне уже был знаком вкус табака, ведь я баловался ещё в десятилетнем возрасте. Но папиросы были для ребят нашей деревни чем-то необыкновенным. Даже пепел папироски съедали, завернув в листок подорожника – какая глупость! Но так было. В последние года два я не курил, но от папирос отказываться не стал.

Время было вечернее. К нам подошла Алевтина и предложила мне пойти с ней в кино. Я с радостью согласился. Около кинотеатра её ожидал прилично одетый молодой человек интеллигентной наружности. Аля меня с ним познакомила. Его звали Виктором. Он уже купил билеты, а о «третьем лишнем» не догадывался. Пришлось ему вторично подходить к кассе. Моё место оказалось отдельно от них, но я был рад любому. Я уселся на своё место и увидел и услышал то, чего никогда ещё в жизни не доводилось – звуковое, настоящее кино! До этого в деревне я пару раз видел только немые фильмы. Рукоятку киноаппарата там вращали вручную желающие, а киномеханик иногда сам давал к фильму комментарии. Кино, на которое я попал в Балезино, было индийским и называлось «Маленький погонщик слонов». Я был в восторге!

Мои спутники после окончания фильма подошли ко мне и предложили ещё один билет на другой сеанс. Я согласился и даже обрадовался, что ещё одну киноленту посмотрю. Увы, фильм оказался тот же самый. Это меня удивило и чуточку огорчило. И всё равно я смотрел с интересом и досидел до конца. Зато хорошо, «на многие лета», запомнил сюжет.

Этот сеанс был последним, и люди выходили из кинотеатра и сразу расходились по домам. Было уже около полуночи. А моих «спонсоров» и след простыл. Я решил их не ждать (что тут ждать, одному возле кинотеатра?) и отправился домой к Сусловым. Шёл по железнодорожному полотну, мимо штабелей древесины. Вдруг вспомнил о папиросах в кармане. Лучшего места и времени покурить не придумаешь! Сел на одно из брёвен и закурил. Сижу, пускаю дым, понемногу балдею и слышу чьи-то шаги. Оказалось, это сестра Аля шагает одна. Я и папиросу не затушил, увидев её. Она же удивилась и обрадовалась. Удивилась, что я курю. А обрадовалась – меня нашла. Мы же с ней вдвоём ушли в кино и должны были вместе вернуться. Аля стала допытываться: