Франтишек Кубка - Улыбка и слезы Палечка

• Название: Улыбка и слезы Палечка
• Автор: Франтишек Кубка
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1963

Удивительные приключения рыцаря Палечка в Чехии, Германии и Италии от рождения в день битвы при Домажлицах до поступления на службу к славной памяти государю Иржику из Подебрад (XV век).

---

Так сказал Ян. Старики слушали, а писарь писал. Но старший заговорил слабым голосом:

— Ты стоишь перед лицом венецианского дожа и его совета Нет такого места в мире, которое имело бы такую власть на земле и на море, как Венеция. А ты шумишь здесь, как в корчме, дерзкий студент.

— Я — рыцарь Ян Палечек из Стража, подданный чешских королей! — ответил Ян.

— А этот человек — твой служитель?

— Мой слуга и друг, Матей Брадырж, участник славных боев того времени, когда мир дрожал перед именем Гуса и Табора.

— Он занимался своим ремеслом на улицах этого города без разрешения цеха цирюльников и в беседах своих марал честь дожа и его совета.

— Как может простой пражский брадобрей марать честь дожа? Ее марает только образ действий твоих бирючей, дож!

— Ты знаешь, что Падуя повинуется мне и что ты тоже, как падуанец, обязан подчиняться моим распоряжениям.

— Мой судья — ректор Академии.

— Ты смел, юноша.

— Я — рыцарь из Чехии, сударь!

— Твоя беседа занимает меня. Я редко слышу такие откровенные слова. Расскажи о своей родине и своем городе…

И Ян Палечек начал, и речь его была песней.

— Сам бог поставил мой город там, на холмах над рекой Влтавой! Прекрасен этот город, государь, и велика его слава. Пускай твой город владеет далекими просторами морскими, государь, пускай среди рабов его — и славяне и мурины, пускай корабли твои бороздят волны далекой Индии и Китая. Пускай город твой стоит на окаменелом болоте посреди вод, и появление его можно назвать чудом. Но мой город предызбран для борьбы за правду божью. Мой город каждое столетие умирает и каждое столетие родится. Он подобен птице Феникс, обновляющейся в огне. Мой город кровоточит от ран, нанесенных им самому себе во славу божью. Мой город не владеет рабами, а освобождает их. Мой город не имеет морей, но слезы нашей любви омывают его каменье. Мой город хочет правды для каждого, но правды единой, ибо правда — только одна! Мой город верит, в то время как весь мир утратил веру. Мой город ропщет, мой город клокочет внутренними раздорами, мой город раздирается междоусобиями своих сынов. Но из междоусобий, из раздоров, из веры и любви этих сынов город мой возносится к славе. Он увенчан твердыней и храмом, чей камень сливается с величием небес. Мой город поет торжественную песнь камня и силы, отваги и надежды. Это песнь божьих воинов, перед которой дрожал и будет вечно трепетать весь мир… И ты, дож!

— Ты говоришь, рыцарь, то же, что твой слуга.

— В моем городе господин и слуга говорят на одном языке.

— Я старый человек, рыцарь, и многое слышал. Но этого языка не понимаю.

— Может быть, государь, я тоже научился этому языку на чужбине. Двадцать дней сидел я на берегу вашего моря. Дивился его мощи и силе ваших вод. И чем больше дивился, тем сильней тосковал о твердой земле, откуда бьет другая вода — живая, сладкие родники, из которых возникают хлеб, и труд, и борьба.

— Ты приехал, как еретик, разрушать порядок в моем городе?

— О нет, государь. Все нездоровое отмирает само. Я приехал посмотреть на людей и научиться любить их.

— Запрети своему слуге бунтовать население своими кощунственными речами.

— Я покину этот город со своим слугой, как только ты освободишь меня.

— Ты свободен, рыцарь. Возвращаю тебе твое оружие. Венеция и я слишком стары, чтобы не снизойти к твоим молодым заблуждениям.

Дож махнул Яну рукой, на которой сверкнул большой зеленый камень. Ян поклонился. Писарь кончил писать и подал Яну его оружие, которое перед этим лежало у писаря на столе, прикрытое красным покрывалом. Ян велел Матею следовать за ним к выходу.

И в тот же день они покинули город.

XXI

Рыцарь Палечек и слуга его Матей уехали из Венеции и стали странствовать по обе стороны реки По, к северу и к югу от ее благословенных вод. Они проезжали города, долины и любовались оливковыми рощами, приближались к местечкам в горах и дивились их малым укреплениям, большим церквам и белым колокольням. Итальянская земля тоже была во многих местах изранена и побита, но дело разрушения не было здесь доведено до конца, как на их родине, в чешской земле, где за все берутся слишком серьезно.

Во многих случаях Палечек встречал и следы чешской деятельности. За сто лет перед тем и больше бывали тут король Ян и его сын Карл. Палечек находил места, о которых читал когда-то в воспоминаниях великого короля. Память о нем и его отце в значительной степени уже заглохла, а простой народ, наверно, ничего о них но знал даже в ту пору, когда они сидели в здешних крепостях, завоевывали здешние города, хватали и казнили представителей здешних могущественных родов. Итальянский народ не имел к этим делам никакого отношения.

Ян переезжал из города в город. В некоторых на чужеземцев смотрели с подозрением, в других встречали их с распростертыми объятиями. До столкновений дело нигде не доходило, и Матей своим ремеслом открыто не занимался. Седеющий слуга молодого рыцаря спокойно следовал за своим господином, прислуживал ему, беседуя с ним и все время журя его за отсутствие бережливости. Но в деньгах недостатка не было.

Много всяких приключений пережил рыцарь Палечек во время этого путешествия по итальянской земле, подобных тем, которые приносили ему столько славы и богатства на пути из родного края в Падую. Не было города, откуда он уехал бы без подарков.

Около года блуждали так Ян с Матеем, потом вернулись в Академию.

Падуя ликовала. На всех углах только и было слышно:

— Пульчетто! Пульчетто!

Люди сбежались и стали расспрашивать, куда они ездили, были ли на могиле Дитриха Веронского[82], что делается в Венеции, понравилось ли им в Удинэ, хорошо ли они доехали до Феррары, не поступил ли Ян в Болонский университет, какая разница между князьями в Чехии и в Италии, не влюбился ли рыцарь в кого-нибудь, сколько бород обрил Матей и продолжает ли он по-прежнему ворчать, понравилось ли им тосканское вино, почему они не заехали во Флоренцию, — и задавали много таких же вопросов, на которые рыцарь Ян отвечал терпеливо и весело, выпивая со студентами и бакалаврами в тавернах и в свою очередь расспрашивая их, как они тут жили, что нового в Академии святого Антония и есть ли тут еще магистры, умеющие ходить по канату. После этой встречи Ян снова сел за парту и опять начал слушать чтение из Грациана.

В то время в городе появился монах Джордано, проповедовавший на площади покаяние и пламенной речью заставлявший своих слушателей преклонять колени. На его проповедях женщины голосили и рвали волосы на голове, у мужчин текли слезы по щекам, а дети подымали такой рев, что матерям приходилось уносить их. Джордано никогда не выступал с церковной кафедры, а всегда стоял прямо среди толпы, возвышаясь над ней на две головы. Тощий, с глубоко запавшими карими глазами, костлявыми пальцами и тонкими икрами, он махал руками, словно ветряная мельница крыльями, и уста его извергали огонь, опалявший души. Монах Джордано верил, что близится приход антихриста и что только молитвой, постом, публичной исповедью и самобичеванием можно предотвратить торжество ада на земле.

Ян Палечек несколько раз присутствовал на этих удивительных сборищах падуанского населения, где дело доходило до таких проявлений отчаяния, что порой трудно было решить — не в сумасшедший ли дом ты попал. Университет на Джордановы проповеди не обращал внимания, но студенты ходили послушать человека, чье красноречие подобно полыхающему огню.

Палечек понял, что человек, оказывающий такое воздействие на мысли простолюдинов и знатных, невежественных и ученых, одарен силой вроде той, что и он, Ян. Но употребляет он эту силу на то, чтобы вселять страх и тревогу в людские сердца. И решил Ян помериться своим искусством с Джордановым.

Он встал в толпе так, чтобы глядеть монаху в глаза, и попробовал остановить взглядом поток его речи. Скоро глаза монаха встретились с глазами Яна, и Ян заметил, что Джордано начал запинаться. Глаза монаха, всегда победоносно устремленные куда то в небеса, вдруг беспокойно замигали, и сам он стал дергаться, словно кто тянул его сзади за сутану. Но он тут же собрался с мыслями и продолжал проповедь. Однако в движениях его сквозила тревога. Вскоре он заключил свою речь торжественно прочитанным «Отче наш» и ушел, тяжело дыша и густо сплевывая. Тут взгляд его опять встретил насмешливые глаза Палечка. Джордано вдруг приостановился и громко спросил толпу, кто этот молодой человек. Ему ответили:

— Пульчетто!

Монах поблагодарил и опустил глаза.

Проповеди Джордано продолжались дни за днями, недели за неделями. Церковное начальство их не посещало, но Джордано вынудил его появиться. Он высказался в том смысле, что антихрист приходит иногда в образе священнослужителя или папы, и горе сильным, от которых исходит соблазн. После этого на его проповеди стали приходить и члены капитула храма святого Антония, и магистры.