Анжел Вагенштайн - Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай!

• Название: Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай!
• Автор: Анжел Вагенштайн
• Издательство: Центр книги Рудомино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-905626-69-2

Триптих Анжела Вагенштайна «Пятикнижие Исааково», «Вдали от Толедо», «Прощай, Шанхай!» продолжает серию «Новый болгарский роман», в рамках которой в 2012 году уже вышли две книги. А. Вагенштайн создал эпическое повествование, сопоставимое с романами Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества» и Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». Сквозная тема триптиха — судьба человека в пространстве XX столетия со всеми потрясениями, страданиями и потерями, которые оно принесло. Автор — практически ровесник века — сумел, тем не менее, сохранить в себе и передать своим героям веру, надежду и любовь.

---

Она подошла к статуе Будды, с любопытством в нее всмотрелась, взяла из сваленной в углу груды бамбуковую дощечку с молитвенным текстом, со всех сторон оглядела ее и положила обратно. Хильда медленно обходила пагоду, стук ее каблучков звонко отдавался под сводами постройки.

— Значит, вот вы где молитесь… — наконец проговорила она.

— Да, другой возможности не было …

— Ваших прихожан не смущает, что здание было храмом другой конфессии?

— Какое это имеет значение? Было время, люди обожествляли деревья, источники, скалы. Потребность в молитве существовала всегда. Где молиться — вопрос второстепенный. Что важнее: помещение или сама молитва, надежда на то, что она будет услышана?

— Вот вы говорите, деревья и скалы… Но я со школы помню из уроков религии примерно такой текст: «Я — твой Бог. И нет других богов, кроме меня». Я не очень перевираю?

— Это люди писали.

— Что ж выходит, что он все-таки не единственный, этот ваш Бог?

Раввин задумался и ответил не сразу, чуть-чуть с грустинкой:

— Откровенно говоря, уже не знаю. Ну чем китайцы хуже нас? Или, скажем, индийцы, полинезийцы? Почему их боги должны считаться неистинными, и только наш — аутентичным и единственным? Вера — очень человеческая потребность. Ну, и оставим человека в покое — пусть каждый верит так, как ему нравится, и в кого ему нравится. Людская доля тяжела, и если вера приносит облегчение, зачем же лишать человека его последнего убежища?

— И неважно, какой он веры?

— Неважно, как она называется и в каком храме ей служат. И без того на долю смертных выпадает более чем достаточно испытаний. Зачем же взваливать на них еще одно, которое, быть может, вынести всего труднее: сомнение в истинности их богов? Тут иногда и сами боги бессильны помочь… Или усложняют нашу и без того сложную жизнь. Но не будем забывать, что у богов тоже свои проблемы: возрастные… надо научиться их понимать и прощать.

Раввин беззвучно рассмеялся при этой мысли.

— Хороший вы человек. Я, правда, слаба в теологии, но даже мне ясно, что вы куда великодушнее и терпимее, чем религии по отношению друг к другу. Помнится, когда вы были у нас в представительстве, вы назвали себя служителем Бога. А теперь оказывается, что их так много и они такие разные… Какому же из них вы служите?

Лео Левин развел руками.

— Моему. Каждый служит своему Богу. Если Он — истина, справедливость и любовь к ближнему, то я Его слуга.

— А если Его вообще нет?

— Тогда люди могут рассчитывать непосредственно на меня, не обращаясь к небесному начальству. Что, звучит слишком еретически для раввина?

Хильда промолчала, а Лео Левин продолжал машинально вытирать руки: он ждал, чтобы гостья сказала, наконец, что привело ее в Хонкю. Маловероятно, чтобы она предприняла свою экспедицию в это пользующееся дурной славой место только для того, чтобы осмотреть странную синагогу, эклектически вобравшую в себя элементы буддистской пагоды, и поболтать на богословские темы, давно заболтанные до изнеможения. Пауза затянулась, и ребе Левин не выдержал первым:

— И все-таки, фройляйн Браун… чем обязан?

Вздрогнув, она вышла из задумчивости:

— Ах, да! Наш бюллетень поступает регулярно?

— Разумеется. Большое вам спасибо, это для нас оконце, позволяющее хоть как-то быть в курсе европейских событий. Пусть даже… как бы это сказать, весьма специфическое оконце…

— Другими словами, нацистское?

— Что ж, можно и так сказать…

— Тут нечему удивляться. Бюллетень издается не просветительской организацией.

— Я понимаю, — согласился раввин. — Тем не менее, спасибо: с вашей стороны было очень мило…

И в воздухе снова повисло неловкое молчание. Оглянувшись по сторонам, Хильда наконец собралась с духом и решила говорить без экивоков.

— Господин Левин, вы наверняка догадываетесь, что я здесь не для того, чтобы расспрашивать о бюллетене. Хотя, если кто-нибудь из ваших меня видел и узнал, я вас прошу именно так объяснить мой визит… Мне очень жаль, но я принесла дурные вести, которые, как мне кажется, вам следовало бы узнать первым. Как быть дальше, вы сумеете сообразить без моих советов… тем более, что у меня их нет.

Во взгляде раввина читались напряжение и тревога, но поскольку Хильда опять умолкла, он деликатно напомнил:

— Я вас слушаю…

— Помните, посол потребовал, чтобы вы составили списки всех немецких евреев в Шанхае? Вы это делать отказались и правильно: это ваше право. Но в ближайшее время вы поймете, зачем им такие списки понадобились. Наши… я хотела сказать, германские власти, которые продолжают считать вас гражданами Рейха, потребовали у японцев превратить часть Хонкю в гетто. В гетто для евреев, прибывших из Германии и Австрии.

В первый момент Лео Левин никак не отреагировал, он даже не сразу понял смысл сказанного.

— Что… что все это значит? — пробормотал он.

— Вы не знаете, что значит гетто?

— Увы, слишком хорошо знаю. Но не могу понять — гетто здесь, в Хонкю?! Нет, невозможно: вы имеете представление, что это за квартал?

— Все возможно. Я не имею представления о Хонкю, зато знаю людей, принявших это решение. Они не поколеблются его выполнить. Не могу вам сказать точно, когда и как. Но когда они возьмутся за дело, никаких сомнений у вас не останется.

Раввин безмолвно смотрел на Хильду, а она ровным, лишенным эмоций тоном продолжала, будто зачитывала коммюнике своего босса фон Дамбаха на брифинге для журналистов:

— Здесь предполагается введение строгого режима: передвижение ваших людей вне гетто будет сильно ограничено… Власти определят границы этого гетто и будут строго контролировать их соблюдение. Это касается всей вашей общины и, без сомнения, принесет вам новые страдания… или испытания, называйте, как хотите.

Лео Левин сглотнул.

— Это невозможно… это чудовищно! Гетто! Боже мой, гетто — в середине двадцатого века…

— В Европе середины двадцатого века происходят вещи пострашнее гетто.

— Но ведь Шанхай — открытый город, его международный статус гарантирует…

— Ребе, идет мировая война, и никто никому ничего уже не гарантирует! — холодно прервала его Хильда. Она хотела было еще что-то добавить о нарушениях международных гарантий и статусов, но передумала и лишь молча махнула рукой.

Раввин убежденно сказал:

— Британские власти этого не допустят! Этого они не потерпят!

— Вы так уверены? Вот и напрасно. Начнем с того, что никаких британских властей здесь скоро не будет. Вы что, забыли, что Англия и Япония находятся в состоянии войны?

Хильда снова остановила долгий взгляд на Будде, словно ожидая, чтобы он тоже высказал свою точку зрения на события. Но тот безмолвствовал, обдумывая сложившийся казус с прежней загадочной улыбкой на устах. В конце концов Хильда пояснила:

— Вот это и было целью моего визита. Увы, помочь ничем не могу, но я считала, что надо вас предупредить. Чтобы то, что последует, не обрушилось на вас как гром среди ясного неба… Поверьте, мне очень жаль.

И тут его осенило: просто она не так все поняла! Что-то услышала, а остальное вообразила. Дикая, ни на чем не основанная надежда? Может быть… ну, а вдруг?!

— Скажите, а это не выдумка… ну, насчет гетто и прочего… этих типов из Юдая Кенку? Может, они просто решили нас попугать…

— Увы, нет. Мне правда очень жаль, но нет, не выдумка.

Левин искоса, с недоверием взглянул на Хильду. Теперь его стали одолевать другие сомнения. Он недоверчиво поинтересовался:

— Как так получилось, что вы решили поставить меня в известность? Нет, правда: по какой причине? Ну же, начистоту? Ведь вы — секретарь барона фон Дамбаха, не так ли?

Хильда только пожала плечами.

— Каждый ищет свой путь… ну, скажем… к Храму. Хотя, на мой вкус, это звучит слишком напыщенно. Хотите начистоту? Пожалуйста: я не верю в клише: храмы, небесные истины… их единственное предназначение — заслонять вполне земные мерзости. Впрочем, это не имеет значения… Я решила поставить вас в известность, чтобы вы знали. Такой ответ вас устраивает? И пожалуйста, передайте от меня самый сердечный привет господину Вайсбергу, он по-настоящему большой музыкант! Оказывается, он даже здесь организует симфонические концерты. Ну не странно ли? Это в вашем-то положении!

— Что же тут странного? Концерт — это тоже проявление решимости уцелеть. Вполне еврейская традиция.

— Наверно, вы правы. Жалко, что я не могу на них ходить. С удовольствием послушала бы хорошую музыку, о которой в этом городе давно забыли! Так вы передадите маэстро Вайсбергу привет? Скажите ему, что Потсдам и цветущие яблоневые сады вдоль берегов Хафеля ему не приснились — они там, и он их еще увидит. Пусть не теряет надежды… А теперь мне пора, пожалуйста, не провожайте. И прошу вас, никому ни слова о том, откуда у вас информация. Сами понимаете… я сделала то, чего делать, мягко говоря, не рекомендуется.