Анжел Вагенштайн - Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай!

• Название: Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай!
• Автор: Анжел Вагенштайн
• Издательство: Центр книги Рудомино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-905626-69-2

Триптих Анжела Вагенштайна «Пятикнижие Исааково», «Вдали от Толедо», «Прощай, Шанхай!» продолжает серию «Новый болгарский роман», в рамках которой в 2012 году уже вышли две книги. А. Вагенштайн создал эпическое повествование, сопоставимое с романами Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества» и Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». Сквозная тема триптиха — судьба человека в пространстве XX столетия со всеми потрясениями, страданиями и потерями, которые оно принесло. Автор — практически ровесник века — сумел, тем не менее, сохранить в себе и передать своим героям веру, надежду и любовь.

---

— А как же мой паспорт? — приуныл арестованный.

— Как я уже сказал, он будет вам возвращен в надлежащем порядке. Вы свободны мистер… мистер…

— Вэн Сян! — сорвался в крик Владек, вскочил и сердито направился к двери.

— Эй, эй! А про меня ты что, забыл? — испуганно воскликнула Хильда, всего минутой раньше собиравшаяся героически отсидеть шесть суток в казематах шанхайской полиции.

Театрально вздохнув, он вернулся, схватил ее за руку и не особенно деликатно потащил за собой.

…Дожидаясь посланной за Хильдой служебной машины, они сидели прямо на тротуаре перед полицейским управлением. Она молчала, Владек раздраженно курил.

— Может, ты хоть теперь скажешь мне, кто ты такая? — вымолвил он, наконец.

— Я все та же, клянусь, кем была в Париже. Но вот обстоятельства очень, очень запутанные, Владек. Эта работа… она была моим единственным шансом уцелеть. Понимаешь?

— Нет. Даже не пытаюсь. Тебе гестапо платит?

— Боже мой, какие глупости!

— Ты же говорила, что ты еврейка? Почему же ты в таком фаворе у этих бандитов — нацистов?

— Если ты имеешь в виду барона, то он вовсе не бандит, а милый старичок, который оказал мне миллион услуг.

— Взамен… чего?

— Тебе китайский климат вредно действует на мозги! Перестань болтать глупости, ладно? Нигде в моих документах не написано, что отец с матерью были крещеными евреями. Я ведь тебе рассказывала, как из Браунфельдов мы превратились в Браунов. И как мне по чистой случайности удалось выбраться из Германии… как оказалось, только чтобы для того, чтобы влипнуть в эту авантюру! Ты что, забыл?

— Ничего я не забыл. Дальше-то что было?

— Тебе ли, швейцарцу этакому, не знать, что человек — это то, что написано в его паспорте? В кои веки раз мне улыбнулась фортуна, но рано или поздно везению всегда приходит конец. Я просто не знаю, когда… Поэтому все, что я тебе сказала, должно остаться строго между нами, Владек. Иначе мне несдобровать!

Он долго молчал, потом спросил:

— И это не ты выдала полиции мой парижский адрес?

— Господи, какая глупость! Нет! Нет, нет, и еще раз нет! Поверь мне!

— Рано мне пока тебе верить. Я все еще не знаю, кто ты такая на самом деле.

— Ну, а ты? Кто ты такой на самом деле?

— И я все тот же, кем был в Париже. Если ты еще помнишь.

— Помню. Ты был полиглотом, который вдруг бесследно исчез, никогда больше не дав о себе знать. Ты скрывался от полиции, из чего следует только один вывод: ты занимался чем-то противозаконным. Но чем именно, для меня загадка.

— Любопытно узнать, как ты пришла к своим выводам, если у меня всегда все было в законном порядке.

— Ох, ну что ты морочишь мне голову?! Чех, поляк, португалец. Теперь, оказывается, ты родился в Лозанне. Горжусь знакомством с почтенным швейцарцем, у которого все в законном порядке. Вероятно, ты скромный сыровар! Или часовщик? В любом случае, ни разу не преступил закона… Как бы не так! А я, дуреха, волочилась за тобой, как влюбленная по весне кошка!

Владек долго с мрачным видом молчал, а потом сердито ткнул в ее сторону пальцем и тоном обвинителя изрек:

— Если ты хочешь знать, я тоже был в тебя порядочно влюблен! Хочешь — верь, хочешь — нет!

Он сплюнул в уличную пыль и задумчиво растер плевок тяжелым военным ботинком.

— Ну, может, не по уши, но все-таки… даже думал о тебе, когда был уже не в Париже.

— А где?

— Где, где. Неважно. Важно, что послать тебе весточку я не мог — не было такой возможности. Да и куда ее слать, черт побери?! Я же не знал, где ты живешь.

— Зато теперь знаешь. Но ты, как я погляжу, уже не тот паренек, который швырялся туфлями с парижских мостов.

— Да и ты уже далеко не та девочка без гроша за душой, которую я там знал. Помню, как ты жевала багеты всухомятку… Кстати, как ты разрешила свои… еврейские проблемы? Ведь в убежище французы тебе отказали, так ведь? Как ты попала в Шанхай? Как стала секретаршей нациста?

— Больше, чем на три вопроса одновременно, не отвечаю. И не здесь, на этом тротуаре. И не сейчас. Если тебе интересно, всегда можешь мне позвонить. Почему-то мне кажется, что номер тебе отлично известен.

— Угадала. И я сотни раз снимал трубку, чтобы тебе позвонить, но потом клал ее обратно. А теперь уж точно позвоню: мне обязательно надо знать. Но не забывай, что ты моя должница: мало того, что из-за тебя я не только половину рабочего дня потерял, так еще и пятьдесят долларов пришлось выложить.

— А разве не сто?

— Пятьдесят с меня, пятьдесят с тебя.

— Ты взятку предложил, тебе ее и платить: в насаждении коррупции в Поднебесной империи я участия не принимаю! Впрочем, за шесть дней ареста, от которых ты меня избавил, могу дать один доллар. Шанхайский. И ни цента больше!

— Ах, так? А кто меня втянул в эту передрягу, разве не ты? На твоем месте я бы во имя Третьего рейха выложил все сто долларов.

— Так в чем же дело? Выкладывай на здоровье, я так и говорю! Если у тебя есть деньги, разумеется. Если нет — могу дать взаймы. Кстати, чем ты занимаешься в Шанхае? Только честно!

Он медлил с ответом, пытаясь убедительнее его сформулировать.

— В настоящее время я на вольных хлебах…

— Можно подумать, будто в Париже ты был сенатором. И давно ты здесь пасешься… на своих вольных хлебах?

— Три месяца. И уже знаю пять китайских слов.

— Одним словом, полиглот!

Хильда помолчала, задумчиво глядя на Владека, и, наконец, решилась:

— Знаешь, о чем спросила консьержка — ну, та толстуха, ты ее должен помнить, когда тебя арестовали? Поинтересовалась, ты, часом, не немецкий шпион?

— Вот это уж точно нет!

— Что не немецкий, я тебе верю на все сто процентов. Тут у меня нет ни малейших сомнений. И еще: я абсолютно точно знаю, что ты ни разу не сказал мне правды. Прошу тебя, когда твой швейцарский период подойдет к концу, не пытайся меня убедить, что ты — сенегалец на вольных хлебах… Кстати, я всегда считала, что швейцарских сыроваров нельзя выпускать в широкий мир без обязательного курса хороших манер. Мог бы, к примеру, предложить даме сигарету.

Владек поспешил выудить из карманов своей рубашки мятую пачку.

Хильда с недоумением уставилась на сигарету, наполовину набитую табаком, и тут же испуганно отпрянула, когда из солдатской зажигалки вырвался длиннющий язык пламени.

— Ну и аппарат! В военное время вполне может послужить огнеметом.

— Да? — рассеянно отозвался Владек и вдруг ни с того, ни с сего спросил: — А что за человек твой барон?

— А в чем дело? И ты, что ли, начитался глупостей в газетах?

— Меня ваши шуры-муры не интересуют… Ты мне вот что скажи: делится ли он с тобой своими взглядами, например, на… некоего Адольфа Шикльгрубера, более известного под именем Гитлер? Делится он с тобой такими вещами, или нет?

— С какой стати ему вступать в такие беседы со своей секретаршей? И почему тебя это интересует? Может, ты сам хочешь что-то рассказать мне о бароне? Вряд ли ты сможешь меня удивить — я знаю о нем все… или почти все.

— Ты уверена? — с отсутствующим видом пробормотал Владек. Явно, мысленно он был далеко отсюда. А потом махнул рукой: — Забудь. Не имеет значения.

— А вот и машина! Извини, что втравила тебя в историю, Вэн Сян. Ты и представить себе не можешь, как я все же рада, что снова на тебя наткнулась… Ты ведь позвонишь, правда? Пожалуйста, позвони!

Она попыталась чмокнуть его в небритую щеку, но Владек увернулся.

Перед ними остановился черный опель с немецким флажком на правом крыле — персональный автомобиль его превосходительства барона фон Дамбаха.

…Зажав в зубах сигарету и прищурив один глаз от едкого дыма, Владек смотрел вслед черному лимузину, пока тот не скрылся в потоке рикш, велосипедов и автобусов.

Постовой у входа в полицейское управление осклабился и сказал:

— Этот леди красив, очень красив леди! Йес-йес!

38

Многозначительно взглянув на ручные часики, секретарша лорда Уошборна с нескрываемым изумлением рассматривала стоявшего перед ней мужчину в военной рубахе с распахнутым воротом и огромных, как ладьи, солдатских ботинках.

— Мистер Венсан, не по служебной обязанности, а в качестве жеста доброй воли: позвольте мне обратить ваше внимание на тот факт, что господин лорд требует от нижестоящих пунктуальности.

Мистер Венсан со своей стороны удивился:

— От нижестоящих, говорите? Ох, уж эти вышестоящие! Послушайте, девушка, ваш лорд мне никакой не вышестоящий, как минимум по трем причинам. Вообще-то их больше, но и этих достаточно. Во-первых, я не солдафон британских Его Величества колониальных войск, а вольный журналист. Во-вторых, я не британский подданный, а по счастливому стечению обстоятельств — гражданин Швейцарии. В-третьих, я ничьим требованиям не подчиняюсь, кроме тех, что содержатся в законах моего кантона. Такое вот государственное устройство, не знаю, доводилось ли вам о нем слышать.