Анжел Вагенштайн - Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай!

• Название: Двадцатый век. Изгнанники: Пятикнижие Исааково; Вдали от Толедо (Жизнь Аврама Гуляки); Прощай, Шанхай!
• Автор: Анжел Вагенштайн
• Издательство: Центр книги Рудомино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-905626-69-2

Триптих Анжела Вагенштайна «Пятикнижие Исааково», «Вдали от Толедо», «Прощай, Шанхай!» продолжает серию «Новый болгарский роман», в рамках которой в 2012 году уже вышли две книги. А. Вагенштайн создал эпическое повествование, сопоставимое с романами Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества» и Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». Сквозная тема триптиха — судьба человека в пространстве XX столетия со всеми потрясениями, страданиями и потерями, которые оно принесло. Автор — практически ровесник века — сумел, тем не менее, сохранить в себе и передать своим героям веру, надежду и любовь.

---

Но радость — сестра грусти. Это, или что-то подобное, попыталась выразить словами и жестами соседка-китаянка, научившая Эстер Левин печь рисовые лепешки, когда увидела, как та старательно выдирает и бросает в пламя страницы из толстой тетради. В эту сомнительную мудрость старуха свято верила добрую тысячу лет. И хотя она не всегда выдерживала проверку жизнью, в случае семьи Вайсбергов доказательство ее верности было налицо: тревожные новости из большого мира совпали для них со счастливым событием — преданный Шломо Финкельштейн сумел наконец-то осуществить их давнюю мечту. Он нашел им дом, причем за довольно приемлемую цену.

Впрочем, не дом, а маленький домик из необожженного кирпича неподалеку от завода металлоконструкций, который сдавали родственники давно сбежавших в горы местных жителей. Он состоял из двух комнатушек и низенькой пристройки, служившей кладовкой. После 37-го года его занимала японская пара профессиональных поваров, которых теперь нанял модный и дорогой японский ресторан, находившийся в Международной концессии на западном берегу Хуанпу. Вот она, та самая каморка, тот самый спичечный коробок, о котором Элизабет мечтала месяцами, да еще вдвое больше! Прямо хоромы! К тому же, Шломо умудрился соорудить в пристройке почти настоящий душ из бензобака грузовика, сгоревшего во время бомбежки. Крошечный оазис среди всеобщей разрухи и смрадной нищеты Хонкю, этот, по-японски чистенький, домик с цветными занавесками на окнах располагал даже кое-какой мебелью, оставленной счастливым семейством, которое на прощание отвесило новым обитателям тысячу ритуальных поклонов.

Сбылась мечта Элизабет о собственном уединенном уголке, поставив, с другой стороны, под угрозу банкротства и без того тощий семейный бюджет. Конечно, коммунальные спальни с их атмосферой не то зала ожидания, не то казармы, были отвратительны, но за них не надо было платить. Об этом заботились монахини под началом аббатисы Антонии. Теперь же первого числа каждого месяца приходилось вносить арендную плату, и какой бы скромной по сравнению с европейскими стандартами она ни казалась, рост ее, как уже говорилось, был неудержим и пугающ.

Поэтому Элизабет решительно подавила остатки своей гордости и комплексов, когда Шошана, супруга ее работодателя Йонатана Басата, попросила ее найти подходящего еврея в помощники их садовнику. В последнее время среди богатых еврейских семей Шанхая входило в моду нанимать прислугу из числа недавно прибывших и оказавшихся в безвыходном положении немецких евреев. Иногда «багдади» испытывали искреннее сочувствие, но нередко ими двигало пустое тщеславие и желание пустить пыль в глаза. Хотя китайская прислуга во многих случаях была более эффективной, да и значительно более дешевой, со слугами-евреями можно было говорить по-немецки, а это считалось признаком высокого социального и культурного статуса. Именно поэтому еврейские семьи средней руки в прежней Австро-Венгрии нанимали своим детям швейцарских гувернанток…

Элизабет без колебаний предложила на освободившееся место своего мужа. Так или иначе, лучше это, чем унизительная милостыня. Отвечая на вопрос о его профессии, она пробормотала что-то неопределенное, кажется, «служащий». Про то, что Теодор — знаменитый скрипач, она даже не заикнулась. Зачем создавать семье Басат моральные затруднения? Как-никак, им требовался не исполнитель Сарасате, а помощник садовника! Вот так член Прусской академии искусств, душа Дрезденской академической филармонии виртуоз Теодор Вайсберг стал помощником старого садовника, виртуоза в выращивании цветов и овощей Ву Лаодзяня.

Красные муниципальные автобусы, доехав до набрежной Хуанпу, совершали поворот кругом и возвращались обратно. Они не ходили на ту сторону реки: у населения Хонкю не было обыкновения пользоваться городским транспортом, поскольку и необходимых для этого денег тоже не было. Для Элизабет и Теодора рикши были чересчур дороги, а такси — вообще за пределами досягаемости. Поэтому каждое утро еще на рассвете семья Вайсбергов отправлялась пешком из окрестностей завода металлоконструкций в Хонкю по мосту над сточным каналом Сучоу, потом по Гарден бридж через Янцзы, который вел к Английскому саду, и, пройдя пять километров, вовремя прибывала в дом номер 342 по проспекту Кардинала Мерсье. Там каждый из них брался за свою работу: Элизабет преподавала детям немецкий язык и музыку, а Теодор разбрасывал удобрения, окапывал клумбы или полол сорняки в саду.

…Как-то утром Шошана Басат, задумчиво облокотившись на перила веранды, наблюдала за работой старого садовника и его помощника.

— Господин Вайсберг, можно вас на минутку? — крикнула она по-немецки.

До Второй мировой войны все образованные евреи вне зависимости от того, в каком уголке мира они жили и какой язык там преобладал, как правило, более или менее владели немецким, считавшимся тогда «самым еврейским» из иностранных языков. Госпожа Басат прилично говорила по-немецки, хотя в Европе никогда не бывала. Самым дальним и волнующим ее путешествием было посещение Иерусалима и земли ее далеких предков, в то время носившей имя британского протектората Палестины.

Обращение «господин» к человеку из обслуги не было принято в Азии, даже когда разговор шел на немецком. Здесь пропасть между хозяевами и слугами, богатыми и бедными, азиатами и европейцами была настолько глубока, что впору было вспомнить рабство, не совсем еще отошедшее в прошлое. Но госпожа Басат испытывала к этому скромному, стеснительному и, несомненно, высокообразованному европейцу неподдельное уважение. Вне зависимости от того, принадлежали они к интеллигенции или нет, большинство «немцев», как здесь называли недавних переселенцев-евреев, вынуждены были соглашаться на любую работу, чтобы уцелеть. Госпожа Басат с одобрением отмечала, что Теодор не важничает, а с исключительным старанием, хотя порой и неловко, делает свою черную работу помощника Ву Лаодзяня, их дряхлого садовника, чья реденькая бородка и вислые усы придавали ему сходство со средневековым мандарином. Лаодзянь был сыном и внуком садовников Ву, которые служили поколениям семьи Басат еще со времен императрицы Цу Ши, и даже с еще более раннего времени, предшествовавшего Опиумной войне. К работе он приступил совсем юным, когда еще были живы отец и дед Йонатана — Менахем и Иерохам Басат, так что в их доме старик числился наравне с наследственной фамильной мебелью.

Теодор прислонил лопату к дереву и подошел к веранде, почтительно сняв потрепанную соломенную шляпу.

— Да, госпожа Басат!

— Глядя на вас я подумала, что, вероятно, вы и ваша великолепная, обладающая столькими талантами жена, вели в Германии совершенно иную жизнь… Наверно, более осмысленную?..

— Вы правы, сударыня: иную и определенно более осмысленную.

— Откровенно говоря, мне из-за этого немножко неудобно перед вами… Вы заслуживаете лучшей участи.

— Ну что вы, госпожа Басат! Вам совершенно не из-за чего чувствовать себя неудобно — наоборот, я вам бесконечно признателен… Вы же знаете, как нелегко найти постоянную работу в Шанхае…

— Да, да, конечно, нелегко, — задумчиво сказала она, но чувствовалось, что мысли ее витают где-то далеко. Без всякого перехода она вдруг спросила: — Как вы проводите шабат? Я имею в виду, отмечаете ли вы шабат, как все добропорядочные евреи?

Теодор растерялся: что значило в представлениях госпожи Басат быть добропорядочным евреем? Он помнил, как в раннем детстве навещал вместе с родителями бабушку в берлинском районе Далем. Помнил дрожащую руку, зажигавшую свечи в пятницу вечером, плетеный хлеб — халу, который после благословения отец разламывал, торжественно давая каждому по ломтю… Даже помнил позолоченный изнутри серебряный бокал, и как сводило судорогой горло от глотка густого красного вина, который ему разрешался вопреки возрасту… «Шабат шалом» — «Мирной вам субботы». Да, те субботы были мирными. Но много воды утекло с тех пор в Шпрее, а вместе с ней утекли целые десятилетия. Субботний мир канул в прошлое! «Добропорядочные евреи»! Что она имеет в виду?

— Вы бы не согласились поужинать с нами нынешней пятницей? — продолжала госпожа Басат. — Нам было бы очень приятно, тем более, что у сына день рождения. Встретим вместе субботу… К сожалению, мы не можем пригласить старого Лаодзяня. Все-таки, он китаец и не нашей веры, понимаете?

Теодор счел за лучшее не объяснять, что Элизабет тоже «не нашей веры». Да и к какой вере принадлежал он сам, еврей по матери и по отцу, который довольно редко и далеко не по религиозным поводам переступал порог исторической синагоги на Брюлше-Террасе в Дрездене?

— А позже к нам присоединятся и другие гости. В этой стране, знаете ли, светская жизнь начинается поздно, после десяти вечера. Надеюсь, будет весело.