Софья Островская - Дневник

• Название: Дневник
• Автор: Софья Островская
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4448-0327-1

Жизнь Софьи Казимировны Островской (1902–1983) вместила многое: детство в состоятельной семье, учебу на историческом факультете Петроградского университета, службу начальником уголовного розыска Мурманской железной дороги, пребывание под арестом, работу переводчика технических текстов, амбиции непризнанного литератора, дружеские отношения с Анной Ахматовой и др. Все это нашло отражение на страницах ее впервые публикуемого целиком дневника, который она вела с юных лет до середины XX века, но особое место занимает в нем блокада Ленинграда, описанная выразительно и подробно. За рамками дневника осталась лишь деятельность Островской в качестве агента спецслужб, в частности по наблюдению за Ахматовой.

---

Управдомша о выборах:

– Пихнула их обоих в конверт. Не знаю, милая, кого. А потом зализала и пустила в бадейку…

Управдома на днях выслали. За какое-то восстание как будто. Не знаю. Видно, вышлют и семью. Девочки трогают и тревожат. Что с ними будет?

А почему я никогда не думаю, что будет со мною?

Верить, верить… для веры нужны стимулы? Нужны. А если их нет?

16 декабря, четверг

Ночью долго не могу заснуть.

О, Жизнь, какую расплату ты требуешь от меня?

Занимаюсь концентрацией воли. Думаю, успокаивая:

«Так лучше, так гораздо лучше… И так надо, надо, надо».

Действует плохо. Но все-таки действует. И то хорошо.

Живу как в бреду, сознавая свои бреды: иногда кажется, что линия безумия приближается вплотную. Но безумия от разума, от логики, от дифференциального исчисления.

Никогда еще не было мне так трудно, как теперь.

26 декабря, воскресенье

Давно не было такой снежной, такой метельной зимы. Снег падает каждый день. Холодно. В газетах пишут, что за эти месяцы выпало больше снега, чем за всю прошлогоднюю зиму.

У меня тоже никогда не было такой зимы, как эта. Метели, метели… выдержу ли их до конца?

Елка. Белые анемоны в большой нарядной корзине.

Серии марок и граммофонных пластинок. Вино. Много важных деловых разговоров, в которых настоящее и будущее (и оттого, что в этих деловых разговорах, определяющих мою линию жизни, есть элемент будущего, – очень хорошо и очень страшно). Взрывы тоски и злобности. Точка приложения творческой силы и воображения совершенно другая, нежели в те давние (а может, и недавние?) годы, когда она называлась: литература. Фантастические планы стали планами реальными, не потеряв ничего из своего фантастического авантюризма. Мысли стали делами; искусство становится жизнью; книги пишутся в жизни и на жизнях.

От привычного окружения ушла очень далеко: где-то живет безработная Анта, где-то стенографирует и развлекается Киса, где-то встает на новые пути Ксения.

31 декабря, пятница

Сумасшедший день, день святых безумий.

Последний день 1938 года, вероятно, будет другим.

Я влюблена в мое безумие.

1938 год

Ночь на 1 января, 3 часа утра

Нет слова «никогда». Нет рубежей. Нет времени.

Встреча Нового года – как всегда. Шампанское. Старка. Слушаю музыку. Стихов не читаю, вопреки обыкновению прежних лет. Очень плохое самочувствие: Т° 38 гр., боли в боку, задыхания. Руки дрожат. Бреды, бреды…

А дальше что?

Если бы и дальше были те же бреды… о, если бы…

5 февраля, суббота

В дневнике Ван Гога есть слова:

«Garde aux lendemains de fêtes! Garde aux mistrals d’hiver»[448]. Читаю это как предостережение.

Такая радость – и такая тоска, тоска…

«Gard aux lendemains de fêtes!»

Почти весь январь дома: больна. Редкие встречи с теми людьми, которые называются «друзья» и «знакомые». Работа: диссертация для Андрияшева[449], физиология рыб для Петергофского института[450], высшая математика – для Киреевского (новый клиент, пришедший не из делового мира, а «через знакомых» – странный: недурен собой, старомоден, целует руку, почтительно-разговорчив, вызывает яростную неприязнь мамы, интуитивную, неизвестно за что). С работой – очень хорошо. С особой нежностью делаю переводы для Андрияшева: талантливый, тихий юноша, у которого должно быть большое будущее.

16 февраля, среда

Сегодня – очень странный день. Ничего не случилось, ничего не произошло. Все было так же, как и вчера.

Странность заключается в том, что в моей комнате, около пианино, в поздние сумерки я услышала неожиданное и странное – да, да, очень странное: о неполноценности. Двойная реакция – мгновенная: биологическая (-) и ментальная (+). То, что, несмотря на удивление, успеваю отметить эти реакции, удивляет меня также. Ощущение шока, не давшего внешнего эффекта. Моего голоса нет. Я не говорю ни слова. Скажу я, вероятно, позже – что-нибудь скажу, много позже.

В прошлом году (1937), в день шестого ноября (воскресенье) мною было написано на листке откидного календаря следующее:

«Мысли о физической немощи, о том, что комплексная радость не может восприниматься физически, что шлагбаум к этому – недуг и боль, физическое состояние и комплекс прошедшего, приведший к неполноценности».

21 февраля, понедельник

Много думаю о словах, услышанных 16-го. Много думаю – неожиданно для себя. Но не говорю ничего.

Мне нужно очень многое увязать и объяснить, исходя из правильности этих слов, объяснить не в сегодняшнем дне, а во вчерашнем. И понять. Потому что все, понятое вчера, эти слова делают непонятным сегодня. Но пока я буду молчать.

Чудесный вечер. Много смеха во время послеобеденного кофе. Шампанское. Ликер моей собственной выдумки. Из японского зонтика сооружается лампа.

«А где-то далеко, на острове Готланд…»

26 февраля, суббота

В прошлом году в этот день я лежала на диване больная и слушала пьесу Клоделя: «Annonce faite à Marie»[451]. Голос, однако, звучал все время – где-то очень глубоко, во мне. В прошлом году – в этот день – я написала на календарном листке «Не убий».

И через минуту: «…но с перерывом…»

Нет. Нет. Нет. Смерти с перерывом не бывает. Все умирают один раз – и навсегда. Если же бывает возрождение – или даже Воскресение, то умершее возрождается – или даже воскресает – уже другим. Это то же самое и не то же самое.

Воскресший Лазарь[452] был тот же и не тот.

Март, 1-е, вторник

После очень тяжелого дня в большом одиночестве, когда были пройдены все ступеньки.

19 марта, суббота

Восточные ветры опустошительны. Очень трудное настроение и состояние.

Думаю о том, что из меня бы вышла незаурядная актриса.

Чтение: о Дизраэли, английские уголовные романы, «Лже-Нерон» Фейхтвангера[453]. Читаю много и, читая, отмечаю, что я читаю, что это книга, что чтением занята именно я.

Март, 31-е, четверг

Улицы. Нева. Я живу в моем городе. Это мой город. Я здорова. Я больна. Круги моей жизни сошли с ума. Окружности их лопнули. Резко изменились скорости и пространства. Произошли механические и геометрические катастрофы. Я очень спокойна. Я очень много улыбаюсь. Я подхватываю обломки крушений и быстро (с закрытыми глазами) строю новые круги. Ведь жить надо. Мне жить надо, а не кому-то другому. Вот – строю, строю…

Май, 28, суббота

Дождь. Холодно. Весна в этом году поздняя и не теплая. На днях в Павловском парке смотрела на еще голые ветви дубов и лип. Трава молодая, легкая; в ней – ветреница. Цветет черемуха. Если долго лежать на спине и смотреть в небо, то за голубым ясно видится черное. И это черное очень близко. Но замечают его близость немногие. Лучше верить в вечность лазури: проще.

Если бы писать каждый день – и обо всем… Какая интересная получилась бы книга. И сколько проклятий рухнуло бы на ее автора… А какой-нибудь умный Фрейд приступил бы к изучению его личности «по данным собственноручных записей и свидетельских показаний».

Получился бы забавный винегрет!

Радуюсь новой любви в моей жизни – к Маяковскому. Портрет его на письменном столе. Смотрю на него, улыбаюсь – понимаем друг друга. Ненависть, товарищ? Ненависть. Ну, что ж… Таланту любви цвести не время.

Май, 29-го.

Утром – прекрасные большие слова. Слушая, думаю:

«Мое, мое… мой… моя…»

Потом диспансер. Рентгены, требования анализов, растерянность врачей. Мне весело и все равно.

Врач: «Каждому человеку дается материала на одну жизнь. Некоторые получают больше, но это исключения. Вам же вообще дано меньше, чем на одну жизнь. Почему же вы живете так, словно у вас запаса хватит на пять жизней? Вы растрачиваетесь и сгораете».

Растрачиваю? Сгораю? Пусть. Мне все равно.

Июнь, 6-го, понедельник

Прекрасная погода. Букинисты. Выставка грузинского искусства[454].

Июль, 5-го, вторник

Город Пушкин. Дождь. Аллеи Александровского парка. Гнедич. Розовое варьете. Разговоры о Гумилеве, о Мартине Лютере, об итальянском Возрождении и о мистификации. Совсем как в прошлом году. Но это не прошлый год. Это – сегодня.

В теле – глухая боль и глухая радость.

Распятая птица.

Ночью – красный месяц, исчезающий в туманах страшных гнилых испарений.