Софья Островская - Дневник

• Название: Дневник
• Автор: Софья Островская
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4448-0327-1

Жизнь Софьи Казимировны Островской (1902–1983) вместила многое: детство в состоятельной семье, учебу на историческом факультете Петроградского университета, службу начальником уголовного розыска Мурманской железной дороги, пребывание под арестом, работу переводчика технических текстов, амбиции непризнанного литератора, дружеские отношения с Анной Ахматовой и др. Все это нашло отражение на страницах ее впервые публикуемого целиком дневника, который она вела с юных лет до середины XX века, но особое место занимает в нем блокада Ленинграда, описанная выразительно и подробно. За рамками дневника осталась лишь деятельность Островской в качестве агента спецслужб, в частности по наблюдению за Ахматовой.

---

Ноябрь 13, воскресенье

Обещала mаmаn, что сейчас лягу. А уже скоро час. Но, право, так не хочется спать… Вспомнила, что дневник давно лежит без ответа. Надо хоть что-нибудь занести. О, это что-нибудь! Что именно? Что я должна записать? Новости? Извольте: умерли император австрийский Франц-Иосиф (8-го, кажется), капельмейстер Мариинки, Направник, американский бард, Джек Лондон[190]… Впечатления? Никаких. Мысли?.. может быть, и есть, но трудно себе дать в том отчет! Начиная со вторника – я все сижу дома. Жар, голова, горло, насморк – одним словом, ноябрь прекрасно повлиял на мое здоровье! Но это глупости. Зато много, очень много играю, пишу отчасти, читаю. Читаю теперь не быстро, глубоко вдумываюсь, ищу идей и типов. Останавливаюсь над удачными, особенно меня поразившими местами. Последнее – больше всего философские изречения, мысли… К моему глубокому стыду, Тургенева я очень мало знала, но, получив от мамы все его сочинения, принялась серьезно за его разбор…

Абсолютно нечего писать. Это и злит и даже немножко радует. По крайней мере, не наболтаешь пустяков, которых потом сама стыдишься. Коротко? Не беда! Лучше…

Ноября 17, четверг

Странно… Mаmаn уезжает завтра в 3.40 в имение. Papa едва уговорил. Этот отъезд случается в моей жизни третий раз (или даже четвертый? верно не помню).

Ну, что мы будем делать, mademoiselle Sonia?! Определенно не знаю. А так… право, трудно сказать! Но что-нибудь да будет! Это ясно, как день. Да, à propos… вчера papa себе усы сбрил. Право, славно выглядит! Такой себе изящный English gentleman! Это мне очень нравится. Я люблю бритые лица (но только не женоподобные, oh, jamais de la vie[191]!!). Я все продолжаю кашлять. Брат откуда-то притащил какого-то мопса… Пришелец из неведомой страны!..

Ноябрь 18, пятница

Maman уехала. Я полновластная хозяйка. Вообще день прошел без особенного скандала. Пока все прилично. Лишь у брата сделала ревизию письменного столика. Выкинула массу всяких гадостей при энергичном, но, увы, бесполезном, протесте Эдди. Самым спокойным образом уничтожила его трамвайные расписания, планы Петрограда, рисунки рельс, стрелок, остановок, его старые, истасканные, замаранные тетради, весь хлам, всю дребедень… и не обращала ни малейшего внимания на его суетившуюся, кричащую, волнующуюся фигуру. Этот Эдди… настоящий мусорщик! Противный, смешной и детский мальчишка! Сегодняшний день начался с десяти часов. Maman была очень тронута, что я для нее встала так рано. Maman ужасно чувствительна, и весь день у нее стояли слезы в глазах. Как это она покидает свою charmante petite[192]! Наконец они уехали… Брат тоже едва не распищался. Такой уж… Все это время пролетело так стремительно быстро, что, право, даже не опомнилась до сих пор. Только и думала, что о присланных из имения зайцах, о сонатах Бетховена, о тургеневской «Нови», о мажорных гаммах, о чае, меде, посуде, деньгах, газетах… глупо и несовместимо до невероятности! Да, еще много в шашки играла… скучно это и порядком надоело. Но какая-то странная привычка после чая взяться непременно за пеструю шашечницу и обратиться к брату: «Ну…» – и от него слышишь привычный вопрос: «В серьезные или в поддавки?» В нашей игре повторяются те же ходы, удачные и неудачные, те же слова, те же проигрыши. И это тоже… глупо! Вечером брат, конечно, слишком много съел сладкого супу и черносливу и имел легкие coliques[193]. Я же писала письмо в имение. Письмо в шутливом, веселом духе. Потом погасила везде свет, прошла через все комнаты. Пусто… и в комнатах и на душе! Когда maman была здесь, хоть поговоришь до поздней ночи, а теперь и этих тихих, таинственных разговоров шепотом нету… Пусто и гадко… Ничего нет… Ни грусти, ни веселья… Ничего…

20 ноября, воскресенье

Нет, положительно время моего тиранства проходит великолепно: я не открываю кредита для демократов à la Пизистрат, но все же tout va très bien[194]! Правда, судя по моим выходкам, трудно судить, что я верховная власть, а что лишь так… мелкая рыбешка!.. О, что только я не выделывала!.. За обедом хохочу, как сумасшедшая, за ужином, как безумная, за чаем… как… как, ну я прямо не знаю, как что? Облила водой брата и Михалинку, проехалась по голове брата половой щеткой, обернутой тряпкой со скипидаром, валила Эдика на пол, бросала в него туфли, подушки, валики с дивана, все время скидывала ногой его сандалии и откидывала в тридесятое царство, вечером, когда Эд лег, стала его тормошить, кидать подушки, стаскивать одеяла, бегать босиком… Ой-ой! Боже мой, чего, чего только не было! За себя стыдно, что я вскоре стану шестнадцатилетней барышней, перейду в седьмой класс.

Но сегодняшний день прошел сравнительно тихо. Или я умиротворилась, и уж это влияние спокойной, тихой погоды? Право, не знаю. Утром встала в одиннадцать, наскоро прочла газету, потом послала ее в Боровичи à mes beaux[195]! Половина первого отправилась с братом на Стрелку. Этот несчастный так важно сидит в коляске, что просто противно. Такая гадость! На Невском, конечно, масса публики. Сегодня воздух тих и очень тепел. На Неве густой, грязно-беловатый туман. Небо и вода слились в одно целое, вязкое, мокрое, противное. На Островах очень пустынно. Природа совсем замерзла; теперь она кажется более мертвой, чем зимою: обнаженные, голые деревья голубовато-черными силуэтами высятся в тумане, вода как холодная сталь с отблесками меди у берегов. И все так уныло, мертвенно-тихо, печально!.. Дороги топкие и грязные; по бокам разлагающейся лентой лежат гнилые, влажные листья, черные, блестящие с болотными искрами и теряющимися в общей массе контурами… А трава такая низкая, желтая, совершенно желтая, усеянная мелкими кусочками льда и земляными, серенькими бугорками. И глубокая, невозмутимая тишина окружила всю застывшую, бледную, унылую природу… Я люблю Стрелку, люблю Острова… Не потому, что там воздух чист и свеж и отдыхаешь душою. Нет… да, впрочем, я и сама не знаю, что меня тянет туда…

Вечером пришел Ф. Если бы мне не было скучно, я бы его не позвала. Но его присутствие меня не развлекало, лишь заставляло слушать, говорить, улыбаться, шутить, что, конечно, заставляет забыться. Надо было его видеть… надо было изучить его блаженно-счастливую физиономию… Penser seulement[196], он мне принес свои письма[197], которые не хотел посылать (почему? Это для меня загадка. Ничего особенного в них нет), говорил о законах физики и в то же время делал des yeux bêtes[198] и целовал мою руку. Фи… у него противные, неэлегантные, несимпатичные поцелуи…

21 ноября, понедельник

Сегодня встала, конечно, поздно. Иначе и быть не может. К часу вышла гулять. С братом, разумеется. На возвратном пути, на углу Жуковской, встретила éperon[199]. Испугалаcь; неожиданно стало жарко. Но… с’est déjà fini[200]! Потом пришла m-elle Jeanne. Только с блеском проиграла ей мои любимые гаммы и принялась за сонату, как в передней звонок; мне письмо, требуют ответа. Выхожу. Михалина указывает на мальчика, который ни за что не хотел отдать ей письмо. Беру конверт, сначала решительно ничего не понимаю, потом лишь… Коля в Петрограде; откуда, почему? Да разве я знаю. Молчал Бог знает сколько времени. Ответила, конечно. Я люблю получать письма; сегодня целых три получила: от тети, мамы и К. И вчера два (которые, к моему стыду, еще не прочтены!).

Я жду завтра… я хочу это завтра.

Потому что… ведь maman возвращается.

Суббота. Декабря 10

О, Боже! Когда же это кончится? Когда прекратится это мертвящее, подавляющее волю и мысль влияние той атмосферы, которая окружает меня в данный момент? Когда же? Все чаще и чаще приходится повторять этот вопрос. И все больше, все глубже врезывается он в сознание. Иногда мне кажется, что все это кошмар, такой дурной, гадкий сон… о, Боже… ведь под конец это нестерпимо! Где же выход? В чем он? Когда… когда?

Какой плотный, какой скользко-жуткий туман лжи, натянутости, боли и страданий заволакивает мир для меня. Почему я не способна жить, чувствовать и желать спокойно, счастливо и красиво? Почему я даже ничего не сознаю, ничего не желаю, ничего не чувствую? Ах, это так больно… так очень-очень больно! И за что? Нет, нет, это уже слишком! Это душит, теснит, ослабляет и отнимает у человека все индивидуальное, свободное, честное «я». Маска величия, пышности, спокойствия и счастья… А там? Как это ужасно сознавать свое бессилие… пустоту… бессмыслицу. Как слепая, идешь ощупью и так страстно, так безумно жаждешь найти животворный, счастливый луч… А кругом… мрак… мрак… тишина… молчание! И в этой жуткой тишине сколько таится невысказанных слов, мыслей, желаний… И в этом молчании, холодном и неприступном, сколько невыплаканных слез, непрозвучавших аккордов оскорбления и боли!.. И никто не знает, никто… Кроме тебя, Неведомый! В жизни меня ждут две крайности: две больные, непонятные крайности… Как это ужасно… Но… тише! Молчите все… слова, сердце, воля! Каменная, холодная маска, вечно спокойная улыбка… Я жду вас.