Огюстен Кошен - Малый народ и революция (Сборник статей об истоках французской революции)

• Название: Малый народ и революция (Сборник статей об истоках французской революции)
• Автор: Огюстен Кошен
• Издательство: Айрис-пресс
• Жанр: Науки: разное
• Год: 2004
• ISBN: 5-8112-0014-5

Впервые на русском языке публикуются работы французского историка Огюстена Кошена, посвященные истории Французской революции, в которых сделана попытка объяснить механизм подготовки революции путем обработки умов и формирования общественного мнения, лояльного к идеям коренного переустройства общественного строя.

Изучая провинциальные архивы второй половины XVIII в., автор обнаружил, что еще задолго до революции во Франции действовало множество философских клубов и обществ, возникших под влиянием идей французских «просветителей». В этих обществах в бесконечных словопрениях о «свободе, равенстве и братстве» вырабатывалась особая порода людей — Homo ideologicus, мыслящих социальными штампами и оторванных от реальной жизни. Позже именно эти люди стали главными действующими лицами избирательной кампании в Генеральные штаты и заняли все руководящие посты в новых органах власти. Дальнейшее известно: казнь короля, гонения на Церковь, грабежи, передел собственности и массовый террор под крики о «благе народа», а в конечном итоге — гибель самых ярых революционеров от рук бывших соратников.

Книга составлена по материалам издания: Augustin Cochin. Les Sociétés de Pensée et la Démocratie (Plon. 1921). Представит интерес для тех любителей истории, которые стремятся познать истинные движущие силы исторических событий.

---

105

лишь исповедуемых принципов, но не известных качеств, который определяется лишь логикой, но не опытом избирателя; наконец, по числу и сложности голосований, являющихся переизданиями этих пороков, — по всему этому можно сказать, что этот указ силой навязывает избирателям философскую социальную ориентацию и точку зрения.

Но, в конце концов, это была лишь первая половина большой выборной работы, ее отрицательная часть. После того как материал собран и подготовлен, нужно воздвигнуть здание; после того как расстроился порядок духовный, надо, чтобы утвердился механический порядок. В обществе мысли этот второй этап происходит сам собой, с течением времени, силою вещей, благодаря автоматической и постоянной работе по отбору и вовлечению, которая вытесняет непокорных, замещая их «чистыми». Но не так дело обстоит в ассамблеях избирателей. Чтобы за несколько недель обратить к Справедливости и Просвещению целую шумную толпу непосвященных избирателей, нужно сознательное и активное вмешательство братьев, нужны цель, план, интрига. Да, это очень тяжкий труд. Общество здесь находится в положении только что разведенного огня, в который кто-то неуклюже свалил разом целую повозку дров: как бы хорошо эти дрова ни были поколоты, сухи и готовы для горения, они, того гляди, своей массой задушат огонь, который должны поддержать; и как раз это не замедлило произойти в некоторых сенешальствах, например в Бресте, где 30 избранников обществ потонули в потоке крестьян, то же произошло и в Морлэ.

Но главное препятствие в другом: это положительное, открытое вмешательство, как мы говорили,

106

не в обычаях и не в духе этого общества. Ему не позволено выходить на сцену, выставлять вперед своих людей; это скорее прием партии, отзывающийся личным интересом, столь же противным духу обществ, признающих лишь всеобщее, как и интересам машины, которая будет испорчена, если покажется на глаза. И даже если бы она на это согласилась, то не смогла бы: ведь посвященный, агент внутреннего кружка — это не лидер, не тот человек, которого можно выставлять напоказ, который может нравиться и увлекать. Таков прокурор Ренна, который полгода вел напряженную борьбу, опубликовал 20 памфлетов, составлял наказы, провоцировал волнения, руководил ассамблеями, и чьего имени не знал никто в Бретани.

Но что же делать? Время торопит. Без сомнения, есть все основания надеяться, что народ-суверен, настроенный соответствующим образом, потеряет из виду своих обычных руководителей, свои подлинные интересы и положение, а это уже много. Остается лишь помешать тому, чтобы он голосовал наугад, оградить его от частных происков, одним словом, увериться в том, что процесс идет в заданном направлении, как говорил один из свидетелей этой работы. И эта задача не из тех, которые машина может взять на себя, по крайней мере, непосредственно. Она не может противопоставить свое влияние чужому, свою программу чужой.

Однако она выбралась из тупика изящно как никто, благодаря одному приему, впрочем, классическому в «королевском искусстве», аналоги которому можно найти во всех великих кризисах: методу исключения. Вот его механизм.

Когда общество не может прямо заставить назначить своих людей, ему остается лишь один выход:

107

заставить исключить всех других. Такова цель кампании, затеянной за полгода до того. Основной тезис соответствует самым чистым принципам: у народа, мол, есть прирожденные враги, которых он должен запретить себе брать в защитники: это люди, которым невыгодно его освобождение, то есть в первую очередь привилегированные, но также и те, кто от них зависит, — судейские чиновники, десятинные арендаторы или цензитарии, какие-либо агенты. Этот тезис, выдвинутый с ноября 1788 г., вызвал бурю: какой адвокат, прокурор, практикующий врач не имеет хоть одной повинности перед сеньором? Сколько торговцев пожалованы дворянством? И кто, кроме них, в состоянии представлять третье сословие, и особенно деревни? Лучше уж тогда отказать ему в праве избирать, нежели исключать всех избираемых.

Но общество, как и следовало ожидать, крепко держалось и достигло своих целей: что касается принципов, то здесь оно было в своей сфере; здесь не было ничего, что не соответствовало бы разуму и свободе, не было бы неопровержимо, как настоящая логика. Кампания была проведена братьями с энтузиазмом, какого требовало общественное благо и не расхолаживало личное благо; не то чтобы, конечно, большая часть их не попала под исключение — почти все они судейские и чиновники сеньоров — но каждый знает, что общество воздаст должное его заслугам. Если естественно, что оно исключает профанов, в чьих чувствах оно не уверено, то столь же справедливо, что оно избавляет от исключения тех братьев, патриотизм которых ему известен; и оно может себе это позволить без упрека в пристрастности: ибо никто вне его не будет иметь желания или даже средства разоблачить эти исключения.

108

Так и случилось: закон об исключении, изданный обществом и примененный машиной, послужил — простите за тривиальное сравнение — ситом для просеивания толпы избираемых: в него отправили всех, во имя принципиальной свободы, но оставили лишь братьев — тех, кого знали по внутренним кружкам и в ком были абсолютно уверены.

Я не могу здесь вдаваться в подробности этой операции, очень тонкой и сложной, и приведу вам из нее лишь один типичный пример, пример предвыборной работы в Ренне, который позволит проиллюстрировать кое-какими фактами несколько абстрактное рассуждение.

После полугода политической агитации победа «коммуны», то есть философской группы в Ренне сначала обеспокоила власти[43]. Приезд делегатов от приходов успокоил их. Все эти крестьяне, пишет граф де Тиар, военный комендант провинции, — «добрые люди, очень преданные королю, и если в их наказах и есть нелепые вещи, то это дело рук единственно священников и судейских». Да, их более 800, то есть на одного философа приходится по 20 крестьян или профанов[44]. Что может сделать за несколько дней щепотка патриотских дрожжей в этой огромной массе аморфного вещества?

109

Это неправильный расчет, как мы уже говорили. Машина не боится толпы, наоборот. Ей нужно лишь, чтобы толпа была свободной, то есть разобщенной, неорганической, и это для нее как нельзя лучше. Реннское сенешальство было в Бретани самым обширным и разношерстным. Кроме трех епархий — Доля, Сен-Мало и Ренна, оно захватывало также епархии Ванна, Нанта, Сен-Бриек и даже Трегье. Многие избиратели приезжали за 40–50 лье. Большей частью крестьяне, они являлись туда без руководителей, без наставлений, даже не зная друг друга, сбитые с толку и ошеломленные. Нет ничего странного в том, что Тиар находит ассамблею «шумной, неумной и часто пьяной».

Было ли более податливое тесто для этой машины, чем это народное месиво? И тем не менее братья считают, что оно еще не вполне готово. Потому что сквозь сито местного надзора прошло значительное количество сеньориальных чиновников[45], людей достаточно осмотрительных, чтобы расстроить план, оспорить решение, даже заручиться каким-то количеством голосов[46], и которые, однако, находились здесь без согласия — то есть против воли — Израиля. Нужно было в первую очередь и любой ценой устранить эти инородные тела, которые могли лишь испортить механизм; и братья занялись этим сразу же, классическим способом: блокировать ассамблею своим собственным малым народом, этим штабом бунтов и петиций, закаленным

110

и проверенным за полгода социальной работы[47]; затем снова и снова пропустить голосующую массу сквозь решето исключений, пока просеивание не станет безупречным.

Операция эта завершается, согласно обычному порядку, в два приема.

Утром 8 апреля один из шестнадцати жителей Ренна выдвигает предложение исключить сеньориальных чиновников; другой, Дефермон, предлагает исключить Друэна, королевского прокурора. Это первый акт, официальный: утверждение принципа. Он вызвал, как всегда, бурное сопротивление.

А как же наши доверители! — кричат исключенные; а воля короля! — настаивает сенешаль Бори; ему возражают: воля народа, она одна — закон; несчастный так и не оправился от этого. Что до исключенных, то их доверителей тут нет, а их коллегам крестьянам нет никакого смысла поддерживать их. И если они в большинстве против патриотов-депутатов, то не против патриотического народа, который тоже здесь и который не привык сдерживать ни свой язык, ни кулаки. К тому же речь идет не о том, чтобы голосовать, но чтобы только обсудить предложение.

После трехчасового волнения сопротивление ослабевает. Некоторые исключенные во главе с сенешалем заявляют, что отказываются от того, что-

111

бы быть избранными, с тем чтобы им разрешили голосовать. Это означает поражение; и самые смелые идут на переговоры. Но патриоты ничего не слушают: они терпят Бори, и только его; остальные должны выйти сейчас же, особенно Друэн, королевский прокурор: он стесняет свободу собрания. Друэн, как и другие, отказывается от своего избрания, но делает вид, что остается. Сразу же оскорбления превращаются в смертельные угрозы. Его окружают, толкают; сенешаль и несколько депутатов защищают его своими телами и с большим трудом провожают до дверей. В тот же вечер он пишет министру, что подает в отставку. Тем временем исключенные напуганы и покидают партию, большинство безусловно. Только тогда состоялось голосование, и закон об исключении был ратифицирован «почти единогласно свободными и компетентными членами», комментирует Ланжюинэ несколько дней спустя, что на языке непосвященных означает «патриотическим меньшинством». Но в конце концов этого голосования оказалось достаточно, чтобы ответить в следующие дни на легальные демарши и предупреждения исключенных[48].