Михаил Озеров - От Гринвича до экватора

• Название: От Гринвича до экватора
• Автор: Михаил Озеров
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1984

В основе книги Михаила Озерова "От Гринвича до экватора" — жизненный материал, почерпнутый в результате поездок писателя, публициста-международника (Индия, Шри Ланка, Вьетнам, Кампучия и др.). Большой раздел книги посвящен современной Великобритании. Немалый интерес представляют главы, рассказывающие о ФРГ, Италии, Испании, США, Австрии, Голландии.

За первое издание книги М. Озерову присуждена премия Ленинского комсомола 1982 года.

---

Я знал, что за минувшие годы на жизнь Тхам Тхюи Хань покушались не раз, и невольно с тревогой взглянул на нее. Она поняла:

— Да, меня могут убить. Но я не боюсь. Раньше на меня смотрели лишь как на куклу, дорогую красивую игрушку. Теперь же относятся по-другому.

Она не договорила, встала и ушла в другую комнату. А вернулась с пластинкой в яркой зеленой обложке. Я взял диск. На меня смотрела улыбающаяся Тхань Нга.

— Эту пластинку выпустили неделю назад. — На глазах Тхам Тхюи Хань появились слезы. — Знаете, что сказала моя подруга, когда получила по почте чистый лист бумаги — «похоронку»? «Умереть на своем посту — большое счастье». Я не забуду ее слов.

Ныне Тхам Тхюи Хань снимается во многих фильмах. Она руководит и театром «Роза», в репертуаре которого среди прочих пьес — произведения Чехова. И еще играет во всех спектаклях, в которых участвовала Тхань Нга, в том числе о сестрах Чынг.

В десять раз прекраснее

Я совершенно случайно подошел к этой хижине, мог бы подойти к той или вон той, что подальше. У входа сидели трое. Кампучийка, хуацяо (так называют лиц китайской национальности) и вьетнамец — бывший солдат марионеточной армии. Они из одной бригады.

«Сюда бы тех, кто шумит о преследованиях нацменьшинств во Вьетнаме!» — подумал я.

— Мы три года работаем вместе, — сказал хуацяо, — Тут четыреста китайцев, а то и больше.

— И около ста кампучийцев. Мои сыновья тоже здесь работают, — вступила в разговор женщина.

Когда я спросил, не сталкиваются ли они с какой-нибудь дискриминацией, женщина молча покачала головой, а хуацяо удивился:

— Раньше я торговал в Сайгоне сигаретами. Разве это сравнишь с тем, что делаю теперь? И пользу приношу, и зарабатываю больше, чем прежде.

— А что скажете вы? — обратился я к бывшему солдату. — Вы тоже из Хошимина?

— Да. Отец работал шофером такси, мать продавала на рынке овощи. В семьдесят втором, мне было тогда шестнадцать, меня забрали в армию. Был ранен. Но потом родители перевели меня писарем в штаб полка.

— Родители?

— Они подкупили капитана, который занимался личными делами солдат. За шестьсот донгов и две бутылки вина он назначил меня писарем. Когда Сайгон освободили, солдаты стали разбегаться кто куда. Одни спрятались в джунглях — боялись возмездия, другие поспешили домой. Я вернулся в Сайгон.

— И как отнеслись к вам?

— Шесть дней я был в центре по перевоспитанию, слушал лекции, смотрел фильмы. Потом решил поехать сюда. Нас, первых добровольцев, было человек двести. Прежде всего домики стали ставить. Никто не считался: агроном ты, или инженер, или, как я, солдат. Сам директор был и землекопом, и штукатуром, и плотником. Потом землю начали возделывать. Трудное оказалось дело — ее никогда прежде не обрабатывали. К тому же мин и снарядов было полно. После войны в Хошимине полмиллиона мин обезвредили. Теперь тут большое хозяйство. Выращиваем рис. Снабжаем Хошимин овощами, фруктами. И скот разводим. А мне недавно знаете что доверили? Идеологическую работу! Да, я, бывший солдат марионеточной армии, веду семинар! На следующий год собираюсь поступать в художественное училище. Хочу стать архитектором.

Директор госхоза под Хошимином — участник двух войн Сопротивления: против французов и американцев. Пятнадцать лет провел за решеткой, из них шесть на Пуло-Кондор в «тигровой клетке».

Не знаком ли он с товарищем Нги из Шолона, ведь их судьбы удивительно похожи? Нет, он такого не помнит, — в тюрьмах на юге страны томилось почти четверть миллиона революционеров.

Ходим по ананасовым плантациям и полям маниоки, по улицам поселка. Госхоз расширяется. Растет новое общежитие, сооружают электростанцию.

— Это школа, — объясняет директор. — Правда, здание неказистое: крыша из пальмовых листьев, стены из бамбука, но главное — ребятишкам есть где учиться. А здесь думаем построить Дворец культуры. И Дворец бракосочетания обязательно построим — у нас много молодежи, каждый месяц играем свадьбы.

Но, созидая, люди не забывают и об опасностях. На этих страницах упоминалось имя Чан Хынг Дао. По улице, названной в его честь, мы добирались в Шолон (впрочем, в каждом вьетнамском городе есть улицы, площади, парки, заводы, кинотеатры, носящие имя полководца), сказанная им фраза «Мы научились бороться и побеждать» стала крылатой. А однажды я побывал на посвященном ему празднике.

Ханой покидаю рано утром. Да, проницательный читатель прав: сейчас пойдет описание дороги. Но как иначе: в любом краю от Гринвича до экватора проводишь в пути (за рулем автомобиля или рядом с водителем) немалую часть времени. К тому же справедливо говорят: дорога — лицо страны.

Куда ни глянешь — рисовые поля, на них работают крестьяне. Круторогие буйволы тянут деревянную волокушу. А вон трудится наш трактор «Беларусь». Часто попадаются базары: чешуйчатые ананасы, ле тхи, с торчащими, как у ежа, колючками, горы помидоров, моркови, фасоли, перца чили, палочек сахарного тростника…

Повсюду катток (парикмахерская), вьетнамские фигаро стригут и бреют прямо на обочине, как в «Тихом американце» Грэма Грина: «…под деревьями орудовали цирюльники».

Машина то карабкается к вершине очередной горы, то резко спускается вниз. Водопады обдают машину мелкими брызгами. Поля, дальше густой лес, а еще дальше горы, тоже зеленые, вздымающиеся под самые небеса. Воздух чист, словно горный хрусталь.

Велосипеды во Вьетнаме

Дорога становится все оживленнее. Одни идут пешком, другие едут: в грузовиках, на мотоциклах, запряженных буйволами, но больше всего на велосипедах — Вьетнам есть Вьетнам! И скоро мы уже ползем еле-еле.

Куда же движется нескончаемый поток людей?

В местечко Ванкиеп к северу от Ханоя, где Чан Хынг Дао провел свои последние годы.

В центре площади — поминальный храм. Вокруг — колонны юношей в доспехах, с мечами, лица разрисованы краской. Это артисты, так семьсот лет назад выглядели воины Чан Хынг Дао.

Люди держат флаги и транспаранты, картонные фонари, на которых золотистой краской сверкают серп и молот. Взрываются хлопушки, играет музыка. В руках ребятишек пляшут игрушечные драконы с маленькой головкой и грандиозными туловищами, во Вьетнаме они считаются защитниками человека, наделены добродетелью.

Пожалуй, самый красочный момент торжества — фейерверк. Впервые «дерево фейерверков» — по-вьетнамски «кэй фаохоа» — вспыхнуло в 1288 году в честь одной из побед Чан Хынг Дао, и с тех пор это непременная принадлежность многих праздников.

«Кэй фаохоа» поджигают у самого основания, и дерево озаряет все вокруг мириадами огней.

Продают книги о Чан Хынг Дао. А по радио цитируют слова, которые он сказал королю. Когда государь спросил, что делать, если на страну нападут, полководец ответил: «Враг воюет числом, наше же искусство состоит в том, чтобы малым одолеть великое… Важно, чтобы армия была единой и дружной, жила одними помыслами. Надо беречь силы народа, чтобы иметь крепкие корни, которые прочно удерживают дерево».

Уехать из Ванкиепа оказалось непросто: хотя было уже шесть вечера, поток народа не иссякал, и наша машина с трудом двигалась вперед. Позже я прочитал, что торжества продолжались четыре дня, в них участвовало почти два миллиона человек…

Покинув Ванкиеп, отправляемся дальше на север. И вот уже вьетнамокитайская граница. В феврале 1979 года здесь шли бои, и я не узнаю Лангшон, веселый зеленый город, в который приезжал раньше. Тут был кинотеатр, в нем шел наш фильм «Блокада». Теперь груда кирпичей. А где библиотека, в которой хранилось почти сто тысяч книг? Поднимаю с земли обгоревшую обложку, на ней по-вьетнамски написано: «Карл Маркс. Капитал».

Нет больше в Лангшоне больницы, нет детского сада, нет сотен жилых домов. Словно черный флаг траура — классная доска над руинами школы.

Однако в Лангшоне я не только видел развалины. Люди восстанавливали город. Ремонтировали мосты, чинили электропроводку, сеяли рис на очищенных от мин полях. Возобновилось регулярное движение поездов между Ханоем и Лангшоном (кстати, это была первая во Вьетнаме железная дорога, она открылась в 1902 году), наладили телефонную и телеграфную связь.

С гордостью рассказывали жители о своем крае. О том, что тут низвергается один из крупнейших в стране водопадов — Банзыок и растут самые лучшие персики (персиковые деревья пользуются у вьетнамцев особым уважением, они — символ радости и счастья, на Новый год ими, подобно нашим елкам, украшен каждый дом); что в провинции родилось народное ремесло — изготовление изделий из парчи тхокам, которое теперь известно повсюду (на ярмарке в Лейпциге тхокам была удостоена специального приза); что в окрестностях Лангшона обнаружили скелет древнего антропоида, обитавшего 500 тысяч лет тому назад.