Октавиан Стампас - Рыцарь Христа (Тамплиеры - 1)

• Название: Рыцарь Христа (Тамплиеры - 1)
• Автор: Октавиан Стампас
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Какая превосходная коллекция! - восхитился я.

Елена повернулась ко мне, глядя на меня с некоторым вызовом во взгляде, и промолвила:

- Мы находимся наверху самой высокой башни замка, той самой, что возвышается над остальными. Сюда никто, кроме меня, не заходит. Здесь - мой мир, мое святилище. В этих сосудах - ценнейшие ароматы, собранные со всего мира моими предками. Отец приказал в свое время уничтожить их, но мне удалось спасти бесценное сокровище и перевезти его сюда. Вот, взгляните.

Она взяла одну из амфор, извлекла из нее три каких-то красных горошины и бросила их в огонь. В комнате сделалось намного светлее, а затем солнечные зайчики побежали по стенам, и на сердце почему-то стало легко и весело.

- Дайте мне вашу руку, граф Зегенгейм,- с улыбкой сказала Елена.- Как вы себя чувствуете?

Я подал ей руку, и тепло от ее тонких, чудесных пальцев побежало по всем моим жилам.

- Я чувствую себя неестественно радостно,- сказал я. - Так значит, хозяйка Макариосойкоса - волшебница? Колдунья?

- Колдуньями у вас, франков, называются те, кто творит беззаконие и чародействует во имя Сатаны,- возразила мне Елена, кладя мою руку себе на талию.- Мне:же вовсе не нужен дьявол, как, кажется, и я не нужна ему. Я бы хотела, чтобы вы считали меня не волшебницей, а, как я сама себя определяю, кирой калкоссой, то есть, повелительницей меди. Предки древнейших критян имели скелет состоящий не из костей, а из меди. Поэтому наш остров так сказочно богат месторождениями меди - это скелеты моих предков, ушедшие в землю. Не случайно римляне называли медь Cyprus, то есть, кипрский металл, да и вы, германцы, переняли это слово и называете медь Kupfer. В этих сосудах всевозможные составы, в каждый из которых в качестве компонента входит медь. Где больше, где меньше, но везде. И я - единственная, кто может управлять ими. Это я, да, именно я, спасла Аттилу и остальных трех человек, сотворив светящееся магнитное облако, которое и выволокло обломок, мачты, за который они держались, на берег.

- Вот как? - изумился я.- А как же, по-вашему, спасся я?

- Этого я не знаю и не стану врать. Мне ни к чему лишний раз хвастаться,- отвечала она, беря мою вторую руку и тоже кладя ее себе на талию.- Поцелуйте меня, Зегенгейм, и я покажу вам на что я способна.

Я склонился и поцеловал ее в губы, чуть коснувшись.

- Так холодно! - вздохнула она.- Вы все еще не мой пленник. Ну что же, смотрите.

Она стала ходить вокруг треножника, глядя в огонь и совершая магические движения руками. Золотые вьющиеся волосы ее трепетали, тело плавно и красиво извивалось, глаза горели волшебным пламенем. Подхватив за длинную и высокую ручку один из киафов, она достала из него несколько синих кружочков и бросила их в огонь. Белый дым огромными клубами заполнил комнату, а когда он развеялся, я увидел, что все вокруг стало белое, все, кроме обнаженного тела красавицы Елены, на котором появился легкий медный оттенок. Взглянув на себя, я увидел, что и на мне нет одежд, и что я тоже обрел такой же точно легкий медный оттенок. Она отступила к одной из кроватей, стоящих под окнами, возлегла на нее и протянула ко мне руки. И я пошел к ней, чувствуя себя пленником, не способным сопротивляться.

Глава IV

ВСЕ ЕЩЕ В ПЛЕНУ У ЕЛЕНЫ

На другой день я проснулся в своей комнате и долго не мог припомнить, что же такое происходило вчера вечером. В глазах мелькали какие-то солнечные зайчики, что-то кружилось, тело горело от каких-то прикосновений, но в голове было туманно, и сколько я ни напрягался, вспомнить ничего так и не мог.

Выглянув в окно, я увидел свинцовые тучи, море, по которому гуляли черные волны, увенчанные белыми султанчиками пены, и тоска наполнила мое сердце, когда я представил себе, какое огромное расстояние отделяет меня от Зегенгейма, где сейчас, быть может, моя Евпраксия точно так же проснулась поутру и смотрит в окно, не едет ли ее крестоносец. А он, заброшенный на далекий остров Кипр, не чает, как выбраться отсюда, не ведает, когда представится возможность совершить побег.

Одевшись, я вышел из своей комнаты с горькой усмешкой, подумав о том, что мне, как пленнику, даже не полагается иметь свой меч. Аттила, гибель которого я так скорбно оплакивал всего каких-нибудь несколько дней назад, показался мне отвратительным, когда я увидел, как из его комнаты выпархивает Крина и, делая вид, что не замечает меня, убегает прочь. Я отправился на террасу, намереваясь сказать что-то решительное Елене, хотя еще не знал, что именно. Я застал ее там. Она стояла и смотрела на море. Услышав мои шаги, оглянулась и встретила меня нежной и многозначительной улыбкой.

В эту минуту, Христофор, я едва не застонал, как от дикой боли, потому что мне четко и ясно вспомнилось все, чем закончился вчерашний вечер, и чем наполнена была прошедшая ночь. Сделав над собой усилие, я принял воинственную позу и строгим взглядом посмотрел на хозяйку замка.

- Что так не весел мой рыцарь? - спросила она, приближаясь ко мне и глядя прямо мне в глаза нежным, пленительным взором черных глаз.- Хорошо ли спалось вам? Какие сны вы видели? Не смею надеяться, но может быть, вам снилась дочь кипрского деспота?

- Меня угнетает мое состояние,- промолвил я.- Я обучаю ваших воинов искусству владения мечем, а сам не имею собственного оружия. Я рыцарь и не могу быть безоружным. Готов сослужить любую службу за то, чтобы вы дали мне хотя бы какой-нибудь меч.

- А вот что? - вскинула она свои темные, прямые брови.- Надо же, какое совпадение. А ведь я как раз собиралась перед завтраком подарить вам меч.

Она хлопнула в ладоши и приказала подбежавшему слуге принести то, что "приготовлено для графа Зегенгейма". Через минуту слуга вернулся, неся в руках роскошные ножны, из которых торчала красная рукоятка.

- Вот ваше оружие,- взяв у слуги меч и протягивая его мне, сказала Елена.- Крепче этого меча трудно сыскать на всем белом свете. Он сделан из особого сплава, секрет которого знаю только я, кира калкосса, повелительница меди.

Взяв из ее рук меч, я вынул его из ножен. Металл красного оттенка явно имел в себе в качестве компонента медь. На лезвии я заметил надпись, сделанную по-гречески:

Это значило то же, что Канорус по-латыни, то есть - певучий. Чувство благодарности шевельнулось в моей груди и, прижав руку к сердцу, я низко поклонился и произнес благодарственные слова.

- Разве где-нибудь еще одаривают пленников подарками? - засмеялась Елена.

Вечером того дня я рассказывал об осаде Мантуи войсками Генриха и о той дивной зиме, которую мы провели с Евпраксией в Каноссе, ожидая прихода войны сюда. После моего рассказа Елена отвела меня в сторону от остальных и сказала:

- Вы так нежно рассказывали о своей Евпраксии, будто между нами ничего не было. Неужто на вас не подействовала прошедшая ночь? Неужто мое искусство оказалось бессильно?

- Вы можете применять любое искусство и владеть моим телом, но никогда не доберетесь до моей души,- сказал я в ответ.

- И вы не любите меня?

- Вы прекрасны, вы обворожительны и не можете не притягивать мужчин. Но я люблю другую.

- Это мы еще посмотрим,- сказала Елена, нахмурившись.- Следуйте за мной.

- Нет,- отказался я.- На сей раз я не подчинюсь вам.

- Ну что ж, и это мы еще посмотрим,- вспыхнув, промолвила хозяйка Макариосойкоса.

Я отправился в свою комнату и лег спать, но среди ночи проснулся от нестерпимого желания куда-то идти. Одевшись, я в полубреду дошел до двери, ведущей на башню, поднялся по лестнице и очутился в круглой комнате, где в чаше треножника горело пламя и все светилось белым сиянием, и нагая красавица с пышной золотой шевелюрой возлежала на ложе, протягивая ко мне свои руки.

На другой день подарком мне явился щит из такого же красноватого металла, как и подаренный накануне меч. С внешней стороны он был обтянут кожей, а в самом центре я увидел начертанное красной краской:

Я был удивлен и не знал, какими словами мне благодарить Елену. Она сказала, что с нетерпением будет ждать вечера, когда я снова начну рассказывать о своей жизни. Вечером мы вновь сидели на террасе. Стихотворец Гийом на сей раз присоединился к нам, и как раз вовремя, ибо я начал с того места, на котором закончил свою историю, когда мы плыли на корабле и когда Аттила ворвался в каюту и страшным голосом объявил, что разбойники хотят захватить корабль.

Мне пришлось рассказывать о скорбных событиях того года, когда войска Генриха все же подошли к Каноссе и начали осаду неприступного замка. В тот год Евпраксия ждала от меня ребенка, зачатого нами счастливой и тревожной зимой в Каноссе. Он должен был родиться осенью, но появился на свет раньше времени, в августе, и прожил всего три дня. Провизии в Каноссе было на три года осады, голодать нам не приходилось и Евпраксия не видела никаких иных причин смерти младенца, кроме греха, в котором мы продолжали пребывать, живя вместе, как муж и жена, в то время, как брак Евпраксии с Генрихом еще не был расторгнут. Она была близка к помешательству, настолько сильно подействовала на нее гибель нашего малыша. А ведь это был мальчик, и мы хотели назвать его Ярославом в честь великого и могущественного деда Евпраксии, Киевского князя, сделавшего Русскую державу одной из самых крепких и грозных в мире. Мы так ждали его, я обожал беременную Евпраксию, наслаждаясь ежедневными наблюдениями за ростом ее живота, таящего в себе новую жизнь, жизнь моего ребенка. Этим счастливым ожиданием были наполнены весна и лето. Летом, когда началась осада, родилась и тревога, но Каносса была неприступна и до сих пор ни разу никому не удавалось взять этот замок приступом.