Октавиан Стампас - Рыцарь Христа (Тамплиеры - 1)

• Название: Рыцарь Христа (Тамплиеры - 1)
• Автор: Октавиан Стампас
• Жанр: Научная Фантастика

---

Я не помню, когда вдруг увидел, что Она исчезла, что ее босые ступни не светятся предо мною чудесным сиянием, а лицо не оглядывается больше и не дарит благосклонную улыбку. В первые мгновенья я растерялся - неужто Она отказалась от меня?! - но продолжал плыть вперед в слепой вере, что Она направляла меня куда-то, где есть спасение. Волны швыряли меня назад и снова вперед, и вдруг я увидел очертания берегов впереди и вновь воскликнул славословие Ей, произнесенное некогда устами праведной Елизаветы. Из последних сил, измученный долгим плаванием в ледяной воде, я пустился плыть к берегу и долго потом боролся с озверелыми волнами, которые никак не хотели отдавать мое обессиленное тело суше. Наконец, теряя сознание, я выволок себя на неведомое побережье, отполз подальше от страшного рева пучины, прижался всем своим существом к холодной, но спасительной земле и позволил себе уйти в забытье.

Глава III

ЕЛЕНА - ЦИРЦЕЯ60 КИПРСКАЯ

К счастью, холодный ветер сменился теплым, южным, иначе я рисковал до смерти замерзнуть, лежа без сил и продрогший на земле. Я пришел в себя только на рассвете следующего дня. Туника, единственное, что оставалось на мне из одежды, да и вообще из всего моего имущества, на спине высохла, а на груди и животе еще была влажная. Но, как ни странно, никакой простуды внутри я не чувствовал. Действительно странно - в детстве я так часто простужался и подолгу болел, стоило мне лишь промочить ноги или попасть под незначительный дождик. Но с тех пор, как я переболел непонятного свойства лихорадкой в Мантуе десять лет тому назад накануне похищения Евпраксии, у меня ни разу не было никакой хвори. При этом мне приходилось попадать в такие погодные условия, при которых в детстве и юности я не то что заболел бы, а умер в течение нескольких часов. Ничем, кроме благосклонности со стороны Господа Бога, я не мог объяснить такого изменения в организме.

Вот и теперь, после долгого плавания в ледяной январской воде и после целой ночи лежания на холодной земле, будучи мокрым так, что мокрее моря, я встал как ни в чем не бывало, чувствуя свежий прилив сил и здоровый, бодрый голод в желудке. Канорус, Аттила, Гелиос - все мои кровные потери вмиг сжали мне сердце, и я застонал, как от лютой пытки. Снова упав на землю, я зарыдал, обливаясь слезами и долго был безутешен. Но надо было как-то жить дальше. Я вновь поднялся и стал оглядываться по сторонам, гадая, где я, куда занесло меня прихотью судьбы. Я стоял на живописном берегу, обрамленном темной зеленью южных хвойных деревьев. За деревьями поднимались гряды гор, на одной из которых виднелись зубчатые стены и башни какого-то замка. Должно быть, это Кипр, подумал я и зашагал в направлении замка, ибо никакого иного признака человеческого присутствия нигде не было видно. Тропа, поднимающаяся в гору, любезно вела меня вверх, плутая между деревьями, обходя валуны и скалы и лишь изредка беспокоя мои босые ступни острыми камешками. Неожиданно из-за поворота навстречу мне вышли мужчина и женщина. Они заговорили со мной по-гречески, и я одновременно мысленно поблагодарил отца, заставлявшего меня в свое время изучать сей священный язык, и проклял свою юношескую бесшабашность, мешавшую мне выучить его как следует,- я мог объясниться по-гречески, но с большим трудом.

И все же, хоть я и напрягался, стараясь понять, что говорят мне, и сооружая дикие фразы в ответ, я чувствовал, Христофор, неизъяснимое наслаждение от того что могу разговаривать с живыми людьми, а значит, жизнь моя продолжает свое течение. Они, естественно, спросили меня, кто я, откуда и что со мною произошло Я кое-как объяснил им, используя не только слова, но и жесты, причем жесты, наверное, в большей мере. Они закивали головами, говоря, что буря и впрямь была сильная, и это большое счастье, что я остался жив. Они предложили мне проводить меня до замка, а на мой вопрос, кому принадлежит сей замок, ответили, что им и окрестностями вокруг него владеет дочь кипрского деспота61, Елена, а называется замок - Макариосойкос. Немного поразмыслив, я сообразил, что это наименование означает Благословенный дом, то есть, примерно то же самое, что Зегенгейм, и это меня почему-то ужасно взбодрило и обрадовало. Я поблагодарил любезных жителей Макариосойкоса и сказал, что, пожалуй, и сам смогу добрести до ворот замка.

Недалеко же, однако, удалось мне отплыть от берегов Палестины и не очень-то я приблизился к дому,- горестно думал я, продолжая подниматься на гору. Был бы Аттила, он бы сейчас стал разглагольствовать о благе всего, что ни посылается нам судьбою, и о счастье, что мы остались живы... Тяжкое осознание того, что я потерял моего Аттилу, без которого трудно вообразить себе мою жизнь, навалилось на меня с такой силой, что я прислонился к кипарису, встал на колени и вновь горько-прегорько разрыдался.

- Аттила! Милый мой Аттила! - восклицал я сквозь всхлипы.- Прости меня, что я так часто бывал груб с тобою! Только теперь я вижу, что ты значил для меня, мой друг, мой оруженосец, мой ангел-хранитель!

- О чем так безутешно сокрушается сей молодой человек весьма мужественного вида? - вдруг донеслось до меня со стороны дороги. Слова были произнесены по-немецки, хотя и с сильным акцентом, но правильно.

Я оглянулся и увидел ослепительную красавицу в белоснежной тунике, подпоясанной золотым ремешком. Большие черные глаза и чувственные крупные губы создавали волнующий контраст с пышной золотой шевелюрой, ниспадающей по спине до самого пояса. Позади молодой женщины, чуть поодаль от нее, стояло несколько черноволосых девушек и трое мужчин, вооруженных средней длины мечами, свисающими в ножнах с их поясов.

- Вы говорите по-немецки? - спросил я красавицу. _ Да, говорю, но гораздо лучше изъясняюсь на лингва-франка,- отвечала она.- Вы, судя по всему, франк, и наверняка можете изъясняться на лингва-франка, не так ли?

- Да,- отвечал я, переходя на лингва-франка,- я именно франк, как принято называть в Византии все народы, входившие в империю Карла Великого. Мое имя Лунелинк фон Зегенгейм, я воевал против сельджуков и сарацин под знаменами Годфруа Буйонского, а теперь направлялся морем в Венецию, чтобы оттуда добраться до родных мест, расположенных на Дунае, но буря уничтожила корабль, на котором я плыл, и я лишь чудом спасся, ведомый к берегу чудесным видением образа Пресвятой Богородицы. Я потерял все - коня, оружие, имущество, а главное - моего друга, моего оруженосца Аттилу, который был со мною рядом всю мою жизнь. Именно о нем я так горестно рыдал сейчас, потому что сердце мое разрывается от горя, и я не знаю, как мне пережить утрату.

Произнеся это, я не сдержался и вновь зарыдал, ибо и впрямь все больше и больше не представлял себе, как мне жить без Аттилы. Златовласая красавица подошла ко мне и ласково погладила меня по голове. Мне стало стыдно моих слез и несдержанных рыданий, я заставил себя сжаться, вытер слезы и спросил:

- Кто вы, прекраснейшая из женщин, самая ослепительная из всех, кого я знаю, кроме моей жены Евпраксии, которая ждет не дождется своего мужа в замке Зегенгейм?

- Сказать по правде,- отвечала она,- когда я только-только увидела вас, мне хотелось устроить какой-нибудь розыгрыш и представиться не той, кто я есть на самом деле. Но вижу, у вас горе, и вам не до розыгрышей, и потому представлюсь по-настоящему. Я хозяйка здешних мест и этого замка, куда вы держите путь. Меня зовут Елена, я дочь кипрского деспота и живу здесь вдали от своего отца, поскольку не испытываю к нему должных дочерних чувств.

Я еще больше взял себя в руки и даже нашёл силы, чтобы улыбнуться Елене:

- Теперь-то я, наконец, понимаю почему Кипр считается родиной Афродиты.

- Вы улыбаетесь, это прекрасно! - сказала она, сама улыбаясь так, что казалось, пасмурный день уступил место солнечному сиянию.- Не стоит так сильно переживать, тем более, что тот, о ком вы рыдаете, с самого утра принялся ухлестывать за моей служанкой Криной, и покуда мы спускались с горы, они где-то отстали от нас. Какое безрассудство со стороны Крины!

Не успел я как следует осмыслить суть сказанного красавицей Еленой, как из-за деревьев и впрямь показался живой и невредимый Аттила Газдаг, герой никейский, дорилеумский и антиохийский, а еще больше - герой женский, ибо в этой области он выиграл гораздо больше сражений и взял бесчисленное множество крепостей, как малоукрепленных, так и неприступных. Под ручку с ним шла хорошенькая служанка лет тридцати пяти, щеки ее пылали, а в глазах виделось смущение.

- Господи. Иисусе, Аттила! - воскликнул я и, не веря глазам своим, бросился к нему на шею.

- Луне! Мальчик мой! Вы живы, господин Зегенгейм! Какое счастье! прижимая меня к своей необъятной груди, бормотал Аттила. Он захлюпал носом и расплакался.

- Как же тебе удалось спастись? - спросил я, отрываясь, наконец, от его массивных объятий.

- Это было невероятно,- ответил он, расплываясь в толстогубой своей улыбке,- До сих пор не могу поверить, что такое возможно. Нас оказалось четверо на большом обломке мачты - я, стихоплет-француз, матрос с корабля и еще один французишка, тот самый, что был сначала среди негодяев, а потом набросился на них со спины и уложил двоих, которые нападали на меня. Нас несло по морю, бросая то вверх, то вниз, несколько раз мы сваливались со своего жалкого плота, но помогали друг другу вновь забраться на него. Мы видели впереди какое-то тусклое свечение, оно, казалось, притягивает к себе обломок мачты, на котором мы сидим. Мы не прилагали никаких усилий к своему спасению, эта жалкая, переломанная, деревянная конструкция сама вынесла нас на берег, ведомая непонятным светящимся облаком. Правда, на берегу нас сильно шандарахнуло об скалу, так что оба француза лежат теперь с переломанными ребрами, а матрос так расшиб голову, что до сих пор не пришел в сознание. На берегу нас подобрали подданные прекрасной госпожи Елены, ибо нас вынесло прямо к бухте, где находится небольшая пристань, с которой вверх, к замку Макропойкос, ведет каменная лестница.