Елена Квашнина - Работа над ошибками (СИ)

• Название: Работа над ошибками (СИ)
• Автор: Елена Квашнина
• Издательство: СамИздат
• Жанр: Современные любовные романы

Этого не могло быть. Этого не должно было быть. Этого не должно было быть никогда. Не могли усилия многих лет пойти прахом. И все-таки факт оставался фактом. Записка, которую я комкала в руке, подтверждала рассказ Лидуси… По ее словам, Иван вернулся. И вернулся, кажется, насовсем. Эта новость просто раздавила меня. Повергла в оцепенение. Человек, из-за которого вся моя жизнь пошла наперекосяк, который столько лет висел надо мной дамокловым мечом, вернулся. Неизвестно, сколько еще бед он принесет мне своим появлением, сколько еще слез прольется на мою подушку…

---

Из школы, из института — домой. От одних проблем к другим. Хорошо, кое с чем помогали Лукины. Например, со шмотками. У Сани на предприятии еженедельно бывали распродажи, и мне не надо было тратить время на поиски ширпотреба, одежды, обуви. А цены весьма умеренные. Кроме того, Саня сумел взять машину — подержанный «москвич». Если куда надо — без проблем. Еще они с Лидусей получили садовый участок в шесть соток по Савеловской железной дороге. Мы вместе начали его осваивать. Теперь было куда выехать летом. Иногда казалось, жизнь постепенно устраивается, входит в наезженную колею. Но так казалось недолго. Генаша пил и пил. Порой мне хотелось убить его, порой — себя. Считала: это моя вина, что он так пьет. Бабушка с Никитой и Лидусей протестовали. Советовали не изводиться. Всем хорошо известно, что Широков с шестнадцати лет идет по этой дорожке. Если бы не я, он спился бы еще раньше. Меня уговоры близких успокаивали мало. В редкие минуты, когда у Генаши начиналось просветление, я унижено просила его лечиться, лечь в стационар, зашиться, на худой конец. Он соглашался. Тянул несколько дней. И снова уходил в запой. В конце-концов я плюнула на него. Если приходил домой пьяным, молча кормила его обедом, укладывала спать. Себе стелила на полу. Разговаривала с ним вежливо, по-хорошему. Но только в меру необходимости. Казалось, вот закончу институт, сдам госэкзамены, тогда станет легче. Хоть в чем-то будут руки развязаны. И за мужа возьмусь крепче. Ничуть не бывало. Только вечера немного освободились. Больше стала общаться с сыном и бабушкой.

Димка подрастал. Начинал понимать многое. Однажды бросился за меня заступаться. Это когда у Генаши начался приступ пьяного гнева. Он сначала припомнил мне все мои грехи, потом полез драться. Димка выскочил вперед, прикрывая меня собой, и кричал, захлебываясь словами:

— Не тложь, маму, не тложь… Ты плохой! Мама холосая!

Генаша замер от потрясения. Затрясся. Полез, вдрызг пьяный, к Димке:

— Что ты, сыночек? Что ты? Я не хотел…

Мы с бабушкой с трудом прекратили эту безобразную сцену. Увели малыша в маленькую комнату, долго успокаивали.

— Довольно, — решила бабушка. — Разводись!

Я уныло согласилась. Хотела только нормально отпраздновать Димкино пятилетие.

Отпраздновали. Так хорошо, что поговорить с Генашей о разводе не успела. Он ушел в запой. Гудел больше месяца. Догуделся! Однажды вечером шел с Кантемировской от друзей, таких же алкашей, как он сам. Переходил Пролетарский проспект. И его сбила машина. Насмерть. Машина умчалась. Никто из видевших аварию номера не запомнил. Это чепуха, что пьяных бог бережет. Генашу вот не поберег. Или это бог мне посочувствовал?

Я была в состоянии оцепенения. Не плакала. Ходила, что-то делала, разговаривала. Первый раз за последние годы почти не принимала участия в похоронах. За меня работали другие. Бабушка старалась во всем опекать. Слыхала краем уха, как она на кухне говорила Сане и Никите:

— Ничего, ничего. Это у нее пройдет. Просто потрясение большое.

Странная у меня бабушка. Какое же потрясение? Всего-навсего резкая смена ощущений. Раньше, словно на скором поезде мчалась: давай, давай, быстрее, быстрее… А теперь — как будто с этого поезда соскочила. Стоп! Приехали. Что дальше? Понимала — вот она, свобода. А как ей распоряжаться, свободой этой? — не понимала. Почему-то возле меня все время отиралась свекровь. Ей казалось, я умираю от горя. Того и гляди, беда какая стрясется. Вот и караулила, чтобы эту изобретенную ею беду предупредить. Сама она держалась отлично. Вздыхала изредка, вытирая белым платочком слезинки в уголках глаз. По мужу в свое время Татьяна Ивановна убивалась гораздо больше, чем сейчас по сыну. И никаких признаков стенокардии. Вот странно. Может, она давно решила для себя, что Генаша добром не кончит? Заранее отгоревала по нему? Мне все это было тяжело и неприятно. Тем не менее, именно свекровь стояла со мной, когда гроб с телом мужа вынесли из подъезда и поставили у автобуса, чтобы все желающие могли посмотреть в последний раз, проститься. Именно она поддерживала меня под локоть на кладбище.

Потом я стояла возле засыпанного цветами холма. Тупо смотрела на рыжую глину, виднеющуюся из-под цветов. Думала. Для чего мучалась эти шесть лет? Для того, чтобы Генаша так бездарно закончил свою жизнь? В этом моя вина. Моя. Не надо было выходить за Широкова замуж. А если вышла, должна была полюбить. Заставить себя забыть Ивана и полюбить Генку. Он бы тогда не пил. Или все равно пил? Да и сердцу не прикажешь. Не слушает оно наших приказов, сердце-то… Уж я это хорошо знаю. Выходит, виновата, что муж погиб. Только я одна и виновата.

Все столпились поодаль. Ждали меня. А мне не хотелось никуда идти. Все стояла, смотрела, думала. Не могла заставить себя пошевелиться. И надо было в тот момент, чтобы меня никто не трогал, чтобы оставили в покое… Нет, именно свекровь, очевидно, посчитавшая себя самым близким человеком, вышла из толпы, смело взяла меня за руку и потащила за собой, приговаривая:

— Ну, будет, деточка, будет… Ты дома поплачешь и полегчает. Ты вон какая молодая. Тебе еще жить и жить. Поплачь лучше, поплачь.

В тот момент мне хотелось ударить ее чем-нибудь тяжелым. С чего это она вдруг стала такой смелой, настырной? Может, муж и сын подавляли ее натуру? А теперь некого было стесняться? И почему близкие не догадались прогнать ее от меня подальше? Хотя бы та же Лидуся? Наверное, боялись нарушить приличия. Она ведь одно из главных действующих лиц, мать новопреставившегося. Вероятно, поэтому и бабушка, и Никита, и остальные старались делать вид, что не замечают, как она потихоньку весь день таскала купленную не на ее деньги водку на лестничную клетку. Там толпились бывшие Генашины собутыльники. Никита с Саней или мой отец периодически их разгоняли. Они через некоторое время опять возвращались. Сползались, как тараканы. И свекровь снова тайком выносила им бутылки.

Потихоньку отметили девять дней и сорок. Дальше бабушка наладила мою свекровь домой. И правда, что у нас-то жить? У нее квартира в соседнем подъезде. Не на краю света. Да и дела у свекрови были. Она ходила в общественницах при церкви. При какой? Понятия не имею. Ездила куда-то в Коломенское. Подолгу там пропадала. Зато меня она постепенно оставила в покое. Кстати, весьма вовремя. Я начала понемногу приходить в себя. И, по своему дрянному характеру, могла со всей силой сорвать на ней свое раздражение.

Прежняя жизнь закончилась. А новая все никак не начиналась. Я отдала свекрови вещи покойного мужа, его фотографии. Затем мы с бабушкой и Лидусей выскребли всю квартиру, сделали перестановку мебели. В доме стало лучше, светлей, уютней. Но ничего нового не происходило. Я не знаю, чего хотела. Уже устала чувствовать свою вину перед Генашей. Устала казнить себя. Хоть капелька радости мне бы не помешала. А радость я связывала только с Иваном. И я ждала Ивана. Сама случайно видела письмо Лидуси к брату, где она сообщала о смерти Генаши. Вот и ждала. Думала, теперь он появится. Если любит, то приедет за мной. Бегала на каждый звонок в дверь или по телефону. На улице внимательно вглядывалась в прохожих. Стала чаще заходить к Лидусе. И разок не вытерпела, осторожно спросила, что пишет ее брат? Когда собирается навестить близких? Лидуся виновато отвела глаза в сторону.

— Пишет, что не приедет. Не собирается. У него свои дела.

Но почти сразу оживилась, стрельнула в меня глазами и задала встречный вопрос:

— Кать! Ты способна один раз в жизни ответить честно?

— Способна, — замялась я, немного встревоженная Лидусиной интонацией.

— Ответь, Димка чей сын? Широкова или Ванечки?

Странно, что Лидуся поинтересовалась этим впервые за столько лет. К чему бы это? Вообще-то, именно она имела право знать правду.

— Ивана, — не слишком охотно созналась я.

— Я так и думала, — почему-то расстроилась Лидуся.

Она весь вечер уговаривала меня, уверяла, дескать, никто не будет знать правду, кроме нее и, разумеется, тети Маши. Ведь имеет право тетя Маша знать про внука? Будут у Ивана еще дети или нет, никому не известно. Неизвестно так же, вернется ли когда-нибудь домой сам Иван. А тут целый внук. И под самым носом. Утешение-то какое?!

Мне было и смешно, и грустно слушать Лидусю. Кто-кто, а уж тетя Маша хорошо знала, чей Димка сын. Догадалась по неуловимым для остальных признакам. Прямо она мне об этом не говорила, но намекать намекала изредка. И откровенно проявляла свою любовь к малышу. Что изменится, если Лидуся поставит ее в известность? Я уступила. Если рядом со мной не будет Ивана, то пусть хотя бы будут его близкие. На том и порешили. Главное, чтобы Димка ничего не знал.

Для себя я постановила: Ивана мне больше не нужно. Не ждать его. Не страдать. Не плакать. Появится — прогнать вон. Надо было вовремя возвращаться. А найдется хороший человек по сердцу, выйти замуж. Лидусе я об этом, конечно, не сказала. К чему? Она радовалась племяннику, тому, что мы теперь родня.