Елена Квашнина - Работа над ошибками (СИ)

• Название: Работа над ошибками (СИ)
• Автор: Елена Квашнина
• Издательство: СамИздат
• Жанр: Современные любовные романы

Этого не могло быть. Этого не должно было быть. Этого не должно было быть никогда. Не могли усилия многих лет пойти прахом. И все-таки факт оставался фактом. Записка, которую я комкала в руке, подтверждала рассказ Лидуси… По ее словам, Иван вернулся. И вернулся, кажется, насовсем. Эта новость просто раздавила меня. Повергла в оцепенение. Человек, из-за которого вся моя жизнь пошла наперекосяк, который столько лет висел надо мной дамокловым мечом, вернулся. Неизвестно, сколько еще бед он принесет мне своим появлением, сколько еще слез прольется на мою подушку…

---

Я волоком втащила супруга в прихожую. А там уже вдвоем с бабушкой уложили Генашу на диван. Все лицо его было в крови. И голубая рубашка на груди запачкана крупными кровавыми пятнами, а на спине и боках — землей. Бабушка понесла рубашку и майку в ванную. Замачивать в холодной воде с порошком — верное средство. Я устроилась рядом с Генашей. Поставила на пол таз с водой. Мокрым полотенцем вытирала ему лицо, смывая кровь и грязь. Присматривалась внимательно. Особых повреждений на лице у Генаши не замечалось. Немного распухли губы и нос. Еще под глазом синяк обозначился. Повезло Генаше. Пожалел его Ванечка.

Генаша поскуливал. Тихо, словно про себя, матерился. Мне было скучно его слушать. Заглянула к Димке. Поцеловала спящего сына. Пожелала бабушке спокойной ночи. Постелила себе на полу возле дивана. Пьяный муж всегда вызывал у меня непреодолимое отвращение. Легла. Хотела вспомнить весь день. Обдумать происшедшее, заглянуть в себя. Но, видимо, сильно устала. Уснула мгновенно.

На следующий день Иван, как и обещал, нанес визит. В свое любимое послеобеденное время. Генаша был на работе. Вчерашнее помутнение рассудка у него прошло. Жизнь вошла в привычную колею. Да и новый день с беспощадной яркостью высветил бессмысленность моих надежд. Наверное, поэтому меня не покидало чувство, что я делаю нечто запретное. Сидела как на иголках. Зато бабушка ощущала себя излишне раскованно. Давно я не видела ее тв отличном настроении. Она достала свои лучшие чашки из китайского фарфора. И все сетовала, что одна чашка разбилась при переезде. Чашку, конечно, склеили. Но пить из нее уже нельзя. Да и вид не тот. Потом бабушка притащила бутылку кубинского рома, подаренного ей Никитой. Налила нам в чай этого рома чуть не по столовой ложке. Я пропустила момент, когда у бабули на плечах оказалась шалька из черных кружев, а волосах старинный черепаховый гребень. По всему было видно — Иван произвел огромное впечатление на мою бедную бабку, уставшую от Генашиных выбрыков. Она мило болтала с ним минут сорок. Совсем забывшись, пересыпала свою речь французскими выражениями. Иван только вздыхал жалобно. Я тихонько ему переводила. Бабуля конфузилась от того, что ставила нашего гостя в неловкое положение. Изящно извинялась. И через минуту снова забывалась, переходя на французский. Потом она, театрально всплеснув руками, вспомнила, что неплохо бы перед ужином прогулять Димку. Иван спросил, сколько лет моему сыну? Я безбожно солгала, убавив его возраст на месяц. У бабушки при этом вытянулось лицо и глаза полезли из орбит. Иван этого, кажется, не заметил. Все равно. Я глянула на бабушку так, что она мигом собрала Димку и увеялась вместе с ним на улицу.

— У тебя замечательная бабушка, — заметил Иван, как только захлопнулась входная дверь.

— Угу, — согласилась я.

— И отвратительный муж.

— Что поделаешь? Какого Бог послал.

— Бог послал? — Иван усмехнулся. — Четыре года назад мне казалось, ты сама его выбрала. Хотя… Столько времени прошло. Я мог и напутать.

Он вдруг перегнулся через стол. Положил свою ладонь на мою руку. И заговорил мне в лицо. Жарко, горячо.

— Кать! Плюнь ты на этого алкаша-похметолога. Разводись!

Я онемела. Смотрела ему в глаза. Прямо в его серо-синий перламутр. Не могла понять, что это с ним? Иван продолжал настойчиво:

— Поженимся, Кать! А? Я Димку усыновлю.

Странные мысли замелькали в моей тупой башке. Иван хочет усыновить родное детище. Может, сказать ему тогда, что Димка от него, а не от Широкова? Нет, не поверит. Ему не докажешь. А если докажешь, то будет еще хуже. Развернется и уйдет. Не простит мне такого обмана. Что касается усыновления, то это он сейчас красиво говорит. А потом наступит момент, когда он меня попрекнет Димкой. Терпеть подобные выходки от Широкова я могла. Спокойно выслушивала пьяные оскорбления, что нагуляла пацана, что Димка — пащенок Ивана. Но услышать нечто подобное от Ванечки?

— А ты сможешь смотреть на моего сына, как на своего? — спросила, закусив губу. — Сможешь не попрекать нас Широковым? Только честно!

Сжавшись от страха, ждала ответа. Про себя молилась неизвестно кому: «Пусть скажет „да“! Ну пусть скажет…». Иван опешил. Сел на место. Прикрыл глаза. С минуту молчал, обдумывая мои слова. Совещался сам с собой. Потом распахнул свои невозможные очи, взглянул прямо. И честно ответил:

— Не знаю… Нет, наверное… Нет, не смогу.

Ну, вот. А туда же. «Разводись… поженимся…». Не боль, нет, горечь захлестнула мою душу. Лучше я при своем останусь. Отвернулась к окну. Произнесла, не глядя на Ивана:

— Давай забудем про это, Иван. У тебя своя жизнь, у нас с Димкой своя.

— «Но я другому отдана. Я буду век ему верна…» — пробормотал Иван, поднимаясь.

— Что? — вскинулась я.

— Так. Ничего. Школьные уроки по литературе вспомнились.

Он направился в прихожую. Я за ним. У дверей он остановился.

— Ну, хоть поцелуй меня на прощание.

Не стерпела. Подошла к нему. Прижалась. Как будто из дальнего странствия воротилась наконец домой, так хорошо мне было в его сильных, горячих руках, так спокойно. И теплый, чуть солоноватый привкус его губ показался знакомым до боли, до слез. Ох, как мне не хотелось, чтобы этот поцелуй кончался. И он все длился, длился, пока хватало дыхания. А потом Иван сам разжал мои руки. Сказал на прощание:

— Эх, Катька ты, Катька!

Ушел, с силой захлопнув за собой дверь. Я медленно опустилась на пол у порога. Без чувств, без мыслей. И сидела так до возвращения бабушки с Димкой.

Бабушка сразу же поинтересовалась, ушел ли Иван? Сообщила, что Иван ей очень понравился. Это именно такой мужчина, который мне нужен. Мы бы с ним выглядели красивой парой. Вот- вот. Выглядели бы. Я отмолчалась. Бабушка прекрасно все поняла. Больше ни о чем в тот день не спрашивала и никаких соображений не высказывала. А на следующее утро предложила, пока хорошая погода, съездить всей семьей на Борисовские пруды. Без Генаши, разумеется. Тому надо было на работу.

Я нехотя согласилась. Отпуск все-таки. Можно и съездить. С другой стороны, хотя Лидуся и сообщила накануне вечером по телефону об отъезде Ивана, мне не верилось. Вдруг не уехал? Вдруг передумает и зайдет? Необходимо было увидеть его еще разочек. Самый последний. Впрочем, надеждой себя не тешила. Поэтому повезла бабушку и сына купаться.

Купался-то, собственно, один Димка. Плескался на мелководье, играл камушками и щепками. Повизгивал от удовольствия. Мы с бабушкой сидели на травке неподалеку, приглядывали за ним, беседовали.

Бабушка все еще была под впечатлением от Ивана. И совсем он не такой, как я о нем рассказывала. Не наломала ли я в свое время дров? Поторопилась за Генашу выйти. Не к Генаше надо было бросаться, а к Ивану идти и правду рассказать. Скорее всего, мы с Иваном просто не поняли друг друга. Ну, не знаю, что я тогда должна была понять? Мне было прямо сказано: «Жениться не буду». Да и вообще, чего теперь вспоминать? Все равно не исправить. Бабушка качала головой, считала: Иван тогда нарочно так говорил, не хотел показывать, как сильно любит.

— Ведь он тебя любит. Это сразу видно. И ты его любишь.

Люблю, не люблю… Какая теперь разница? Жизнь нас развела. Вот и все. На том мы с бабушкой и остановились. Иногда она вспоминала Ивана. Очень деликатно. Я делала вид, что не обращаю внимания. Тем более, что жить становилось все труднее. Тут уж не до воспоминаний.

Генаша пил. После похорон Василия Сергеевича многие Генашины собутыльники дразнили его:

— Слышь, Ген? Расскажи людям, как тебе Ванька Лукин по морде съездил!

Генаша бесился, лез драться и пил все больше и больше. Зарабатывал он много, однако почти все пропивал. Мне пришлось взять кучу часов в школе. Впереди были госэкзамены. Я заканчивала институт. А тут еще Лидуся. При Андропове она пару раз попала в облаву в универсаме. Схлопотала крупные неприятности на работе. И я взялась ходить по магазинам за две семьи.

Моя профессия позволяла мне оказаться у прилавка в рабочий полдень. И отстаивать бесконечные очереди. Кроме того, товары повышенного спроса, вроде гречки, масла, колбасы выбрасывали на прилавки почему-то днем. К вечеру почти ничего не оставалось. Пустые полки. Все выгребали «мешочники». «Мешочниками» их называл Саня Мирный. Мы прекрасно понимали жителей Подмосковья, у которых в магазинах валялись только плавленые сырки трехлетней давности и макаронные изделия всех видов и сортов. Понимали и, тем не менее, злились на них. Они толпами приезжали в Москву. Причем, днем. В очередях занимали сразу по несколько мест. Продукты брали мешками, выгребая все, что есть. В результате, например, сливочное масло больше, чем по 3ОО г, на руки продавщицы не давали, если конечно случался завоз масла. То же и с колбасой, мясом, сыром. Только нормы разные. Меня правда ситуация быстро научила хитрить. Я стала поступать, как «мешочники». Занимала в одной очереди пару мест и мчалась в другую. Впрочем, проблемы добычи продуктов утомляли, но не больше. Проблемы в школе злили. Я считалась молодым специалистом. Кто не знает, что на молодых специалистов сыплются все шишки? Не уследила за классом во время урока — сама убирай кабинет. Забрали у тебя стулья и парты для праздника — обратно тащи их на своем горбу. Прогулял ученик урок — виновата ты, не смогла заинтересовать. И преподаватель ты плохой. И классный руководитель никудышный. И документацию вести не успеваешь. И так далее, и так далее… На педсоветах ты главное пугало. Если кто из старых учителей делился опытом, то делал это эпизодически и потихоньку. Я проходила школу выживания, сцепив зубы, глотая незаслуженные обиды и упрямо прогрызая свое место под солнцем. Одновременно старалась учиться главному — преподавать свои предметы и любить учеников. Получалось это медленно, с трудом, с неожиданными срывами.