Мулуд Маммери - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Мулуд Маммери
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-002227-4

В сборник произведений одного из основоположников современной алжирской литературы Мулуда Маммери включены романы «Забытый холм», «Опиум и дубинка» и «Через пустыню». Их герои — жители горных деревушек Кабилии, смелые борцы за национальное освобождение, туареги Сахары, представители алжирской интеллигенции — непосредственные участники социальных преобразований, происходящих в стране в последние три десятилетия.

---

По совету матери Ибрагим выучил несколько молитв и теперь неуклонно пять раз в день, повернувшись в сторону Мекки, обращался к милосердному аллаху с молитвой на арабском языке, хотя и не понимал в ней ни слова.

Вскоре истек срок возврата первого долга начальнику. Денег у Ибрагима не было, но начальник проявил неожиданную доброжелательность: решено было причислить проценты к ссуде и составить новую расписку, по которой Ибрагим обязывался вернуть деньги через три месяца, одновременно с погашением второго долга. А чтобы брат не возмущался, узнав о такой льготе, решили повысить проценты до тридцати и распространить это на всю сумму долга.

Ибрагим жил случайными заработками, покупал и перепродавал на базаре всевозможное старье: мать его торговала яйцами, Секура опять стала прясть шерсть. Теперь они жили впроголодь, а то и вовсе ничего не ели по нескольку дней. Секуре пришлось еще раз обратиться к Аази. Жена знала, что ждать ей теперь от меня уже нечего, но все же старалась вызвать во мне сочувствие к судьбе Ку, нашей общей подружки по Таазасту.

Но однажды Ибрагим чуть было не разбогател вдруг, по крайней мере на некоторое время. Случилось это в тот вечер, когда Равех, уже в поздний час, вызвал его на площадь.

Равех сразу же сказал, что хочет предложить ему работу. Вел он себя как-то странно, с непонятной осторожностью: прежде чем заговорить, внимательно осмотрелся по сторонам, убедился, что на площади Паломников нет ни души, и в конце концов потащил Ибрагима в мечеть, где им «будет удобнее». Подумать только! В такое время, когда вообще все спят!

Дело действительно оказалось серьезное. Подперев толстую резную дверь мечети большим камнем, Равех рассказал следующее.

Умауш и Уэльхадж — две семьи из того же рода, что и Мух, — давно враждуют между собой, хотя никто уже не помнит, что послужило причиной их ссоры.

Кельсума, жена Уэльхаджа, слыла по всей округе редкостной красавицей.

— Я ее видел, — вставил Ибрагим, — она и впрямь красавица.

Слыла она также и не особенно строгой, но так ли оно было — одному аллаху ведомо. Во всяком случае, Уэльхадж смутно подозревал, что ей особенно хочется понравиться Умаушу, чье поле граничило с его собственным. Поэтому Уэльхадж решил упредить беду, хотя еще не знал ничего достоверно.

И вот однажды он отправился на базар, купил там арахиса, пряников, завернул все это в большой синий платок в клеточку, прихватил также изрядный кусок мяса, а у какого-то пастуха купил дохлую змею и в тот же вечер пригласил Умауша на ужин в очень поздний час. Тот подумал, что это затея его приятельницы, и, обрадовавшись случаю одурачить мужа и вместе с тем отвести от себя всякие подозрения, пришел к соседу.

На столе уже стояло большое блюдо кускуса. Ждали мяса. Его все не подавали. Уэльхадж в нетерпении встал и отправился за ним сам. А вернулся он с ружьем в руках и тут же выстрелил Умаушу в спину. Затем он сбегал за клетчатым платком и положил его со всем содержимым возле окровавленного тела.

На выстрел сбежались соседи, некоторые с оружием, готовые к любой случайности. Уэльхадж им объяснил, что убил змею, которая заползла к нему на крышу; он показал ее, после чего все разошлись по домам. Потом он созвал всех своих родственников, подвел к трупу и сказал, что вечером Умауш явился к его жене с дурными намерениями, о чем свидетельствует платок с угощением. Состоялся семейный совет, на котором было решено: чтобы сбить правосудие с толку, Уэльхадж убьет жену не теперь, а лишь спустя некоторое время. Потом отнесли труп к дому семьи Умауша и бросили его у ворот, причем старались как можно больше шуметь, чтобы все проснулись. Как только в доме начали зажигаться огни и послышались голоса, родственники Уэльхаджа разбежались. Итак, у правосудия не оказалось никаких вещественных доказательств, которые говорили бы о том, что убийца — Уэльхадж; зато для жителей селения и для всего племени было совершенно ясно, что Уэльхадж пролил кровь, чтобы восстановить свою поруганную честь.

На другой день Умауши пригласили односельчан на похороны родственника, который умер, по их словам, от укуса скорпиона. По поводу этого прискорбного случая им выразили соболезнование.

Между тем в дело вмешался судья, получивший анонимное письмо. Жандармы начали расследование. Труп извлекли из могилы, и врачу не стоило большого труда установить, что покойный был застрелен. В качестве свидетелей вызвали чуть ли не полселения, и все же не удалось выяснить ничего определенного, хотя история была известна всем, и притом в малейших подробностях.

Впрочем, Азуау, брата убитого, результаты расследования ничуть не интересовали, ибо так или иначе ему предстояло отплатить за убийство убийством.

Под предлогом, что ему нужно расплатиться с кое-какими долгами, а на самом деле чтобы о нем позабыли, Уэльхадж хотел отправиться к арабам и там заняться торговлей вразнос. Таким образом ему удастся избежать кровной мести, а когда об убийстве Умауша позабудут, он вернется и ради полноты отмщения прикончит свою жену.

Тем временем Азуау не дремал. Для расправы с Уэльхаджем он решил прибегнуть к чьим-нибудь услугам, с тем чтобы в случае вмешательства правосудия доказать свое алиби. Он сообразил, что отъезд Уэльхаджа очень ему на руку, ибо если враг умрет у арабов, то кто же решится утверждать и как можно будет доказать, что истинный убийца он, Азуау? Ведь в это время он будет в Кабилии. Следовательно, действовать надо немедленно. Какой-то земляк свел его с Уали, но тому это дело претило, и он отказался. А тут Азуау узнал, что некий Равех из Тазги имеет на Уали большое влияние, и стал просить Равеха уговорить приятеля. Равеху вовсе не хотелось подводить Уали под пожизненную каторгу, ибо Уали нужен был ему самому, а с другой стороны, ему надоело подыхать с голоду, как он говорил, по шести месяцев в году. Но как упустить вознаграждение, которое Азуау осторожно обещал ему, если он отыщет подходящего человека? Поэтому Равех и вспомнил об Ибрагиме, таком же бедняке, как он сам, и даже еще более бедствующем, поскольку Ибрагиму приходилось кормить большую семью.

Едва Равех кончил рассказывать, как Ибрагим бросился на него и схватил за горло. Он так сжал его, что Равех мысленно уже прощался с жизнью. В конце концов Равеху с большим трудом удалось оттолкнуть ногой камень, подпиравший дверь; он распахнул ее и бросился бежать. На площади Паломников у самых ушей Равеха просвистела палка, которую бросил в него Ибрагим. Равех услышал, как Ибрагим кричит ему вслед:

— Ах ты, шваль подзаборная!

И он поспешил скрыться за углом.

* * *

Убедившись, что Ибрагим не бежит вдогонку, Равех спешно юркнул за мечеть. Он наградил ударами палки дремавших там собак, и те разбежались, скуля.

«Этот болван Ибрагим околеет на соломе, — думал он. — Бедняку ли думать о честности!»

На площади Паломников он споткнулся о чье-то распростертое тело, не заметив его в темноте.

— Чтоб тебе ослепнуть! — проворчал незнакомец, проснувшись, и сразу же опять уснул.

— Тебе того же! — воскликнул взбешенный Равех и с силой ударил спящего по растопыренным ногам.

В ответ раздался лишь глухой храп.

Равех шел, время от времени повторяя:

— Вот дурак-то! Ну и дурак!

Он шел быстро.

Вскоре он оказался в нижней части Тазги, на Вязовой площади; здесь не было ни души. Он рассеянно прислушивался к однообразному и нежному журчанию реки, доносившемуся со дна долины. «Ничего не поделаешь, — подумал он, — придется это сделать Уали, хоть он достоин и более важных дел». Он завернулся в бурнус и сразу же уснул, несмотря на резкий холод, который пощипывал ему лицо и ноги, несмотря на голод, терзавший его, ведь он весь день ничего не ел, а скотина Ибрагим даже не пригласил его к себе.

Равех понимал, что Уали не так-то уж счастлив в браке. Из своего разнообразного и поучительного опыта молодого мужчины Уали вывел заключение, что все женщины по сути своей проститутки, что не найдется среди них ни одной, которая не согласилась бы продать свое тело, а то и душу (если только она у нее есть) за тряпки, за флакон духов или глупую, пошлую лесть. Против этого зла он нашел действенное средство: жен надо доводить до такого изнеможения, чтобы в голову им уже не лезли никакие дурные мысли. Вдобавок какой-то старик однажды сказал при нем, что пророк, пребывающий в райских кущах, смеется всякий раз, когда мусульманин бьет свою жену; эта фраза стала любимым изречением Уали и основой его поведения.

Как человек, у которого слово не расходится с делом, он неуклонно применял это правило в отношении Даади и, когда бывал дома, бил ее почти каждый день, и, случалось, до крови.

Равех, закоренелый холостяк, все это знал. Он знал также, что после побоев Уали всегда спит отдельно от жены — не из деликатности, а для того, чтобы не могло показаться, будто он уступил. Вместе с тем темперамент не позволял ему выносить долгое воздержание. Целых три месяца Уали почти каждый день давал пророку повод посмеяться, а Равех тем временем ловко распалял желание Уали. Изо дня в день он описывал приятелю красоту Кельсумы, жены Уэльхаджа, той самой, из-за кого был убит Умауш. Да она и вправду была женщина исключительной красоты.