Дмитрий Щербинин - Последняя поэма

• Название: Последняя поэма
• Автор: Дмитрий Щербинин
• Жанр: Фанфик

Свой роман я посвятил 9 кольценосцам — тем самым ужас вызывающим темным призракам, с которыми довелось столкнуться Фродо в конце 3 эпохи.

Однако действие разворачивается за 5 тысячелетий до падения Властелина Колец — в середине 2 эпохи. В те времена, когда еще сиял над морем Нуменор — блаженная земля, дар Валаров людям; когда разбросанные по лику Среднеземья варварские королевства, сворой голодных псов грызлись между собою, не ведая ни мудрости, ни любви; когда маленький, миролюбивый народец хоббитов обитал, пристроившись у берегов Андуина-великого, и даже не подозревал, как легко может быть разрушено их благополучие…

Да, до падения Саурона было еще 5 тысячелетий, и только появились в разных частях Среднеземья 9 младенцев. На этих страницах их трагическая история: детство, юность… Они любили, страдали, ненавидели, боролись — многие испытания ждали их в жизни не столь уж долгой, подобно буре пролетевшей…

---

— А! Рассказать, рассказать?!.. — вдруг зло усмехнулся Вэллиат, и в лице его проступили те надрывные нотки, которые хоть и были сглажены благостью Эрегиона, но, на самом то деле, всегда его терзали. — …Что же расскажу я вам. Только как рассказывать то — в стихах, как то братец наш Робин-воздыхатель любит, или, все-таки, в прозе?.. Нет — вам эльфам стихи подавай — уж вы то любите это…

— За стеною, в покое темном,
Во мраке темном и бездонном.
В кошмарных, безумных виденьях,
В холодных, пугающих тенях.
Мучится каждую ночь,
И никто не может помочь!..

…Нет-нет, не силен, Вэллиат в стихах, и я уж в прозе расскажу. Да — именно каждую ночь, стоит мне только глаза закрыть — слышу шум крыльев, черное око надвигается, и начинается. Представьте: всю ночь я в страшных, давящих рассудок, человеческую волю местах. Там нет живых красок — пусть там даже что-то яркое, но оно, все равно, мертвенное, от чего потом болит голова. Я бегу в узких лабиринтах, а на встречу мне несутся потоки крови, из них выбираются какие-то чудища, тянут ко мне отростки, а я бью и бью их неким колдовским оружием. То, вдруг, все запылает — и пламень этот тоже ядовитый, мертвенный. Вот знаете, и сейчас, вижу этот день, весь этот Эрегион чудесный, но на него накладываются эти языки пламени, и ничего-ничего я не могу тут поделать!.. Так давит, давит это безумие, так хочу от него избавиться!.. И я молю, молю — молю вас, помогите мне!.. Я не желаю видеть этого пламени, этих потоков крови — они все стремятся на меня, все захватить хотят… Я хочу пение птиц слышать!.. А знаете, знаете, что самое страшное в том сне — что всегда некий голос подучивает меня на преступления — хочет, чтобы я сердце эльфийское выдрал, уверял, что только так спасу себе жизнь… Ох, ну разговорился я, разговорился — как прорвало, вдруг!.. Уж доскажу до конца — раньше я едва сдерживался, чтобы преступление не совершить, но потом, все-таки, отказался о этой мерзости. И тогда то, когда я отказать посмел — еще усилились эти ужасы! И хоть бы одна ночь была спокойная!.. Я уж чего только не пробовал, и эльфийские ваши целебные напитки пил, и на пиру засыпал, под ваше пение — ничто не помогает, и, даже, все страшнее с каждым разом становится. Пожалуйста, пожалуйста сжальтесь надо мною!..

Даже Келебримбер не ожидал услышать подобной исповеди, однако — тут раздались новые крики — и сразу все узнали, что кричит Цродграб. Да — Цродграбы, которых после хаоса осталось не более десяти тысяч, все это время проживали в Эрегионе, благоденствовали, и даже не сомневались, что попали в рай. О годах, когда они жили на севере, мерзли и умирали с голода, вспоминали теперь не иначе, как в страшных сказках. Они остались худющими, но это уже не была болезненная худоба иссушенных мумий: когда же, двадцать лет назад, они отмылись от грязи, оказалось, что они не столь похожи друг на друга как казалось, но что объединяло их всех — была необычайная вытянутость лиц. Жили они в выделенном для них месте, в нескольких верстах от дворца Келебримбера. Им разрешалось гулять по всему Эрегиону, однако — они предпочитали не отходить далеко от своих жилищ — вот и жили там в своем тихом, восторженном счастье — боялись каким-нибудь неудачным поступкам нарушить то долгожданное блаженство, которое, все-таки, снизошло на них. Потому должно было произойти что-то чрезвычайное, и, судя по испуганным выкрикам — страшное. И вот из-за моста выбежали две тощие фигурки, и не добегая шагов десяти до собравшихся, повалился на колени, на песок. По щекам их катились слезы, казалось, в любое мгновенье могла случится с ними истерика, все они, как на спасителя от их кошмара, смотрели на Барахира. А они действительно почитали его своим спасителем — после гибели Вероники, он вновь стал верховным их божеством, и они, конечно, помнили, как вывел он их из страшных, северных королевств.

— Убили! Вширро убили!.. В крови, в крови он весь, на траве зеленой!.. Шея у него разодрана — все там кровью залито!.. У нас уж все на ногах, мечутся, не знают, что делать. Отродясь же такого не было!..

Теперь уж все были на ногах, а государь Келебримбер попросил и этих, запыхавшихся Цродграбов подняться с колен.

— Действительно — отродясь такого в Эрегионе не было.

— Как хорошо начинался сегодняшний день, и как же тяжко он закончился! — в сердцах воскликнул Хэм.

— Ну, еще и не закончился. — мрачным голосом поправил его Фалко. — …И еще не известно, чем закончится…

— Подождите, подождите! — вдруг подбежал к хоббиту, и перехватил его за руку Даэн, тот самый чувственный Даэн-музыкант, который вместе с Дьемом и Дитье оставил в один день сияющую, вспоминающуюся теперь уж как сказку Алию. — …Мне кажется, что сегодня последний день, когда мы здесь сидим так вот мирно, в спокойствии… Да, да — это уходит безвозвратно, и надо… Надо хоть что-то сделать. Пожалуйста, пожалуйста — послушайте меня!.. Ну, давайте что ли посмотрим друг на друга…

Келебримбер не обращал внимания на его возгласы, расспрашивал Цродграбов, зато вот все остальные почувствовали, что говорит Даэн верно, и сильная тоска, будто весь свет был уже утерян, нахлынула на них.

— Сейчас в этом солнечном свете давайте сделаем что-нибудь запоминающееся. Быть может, стихи. Я, знаете, уже предчувствовал, что такой день наступить может, и приготовил…

— Я должен идти. — перебил его Келебримбер. — Мне кажется, что и вам самим следует взглянуть. Хотя, конечно, зрелище жуткое, а вы итак, в ночную пору кошмарами терзаетесь…

Однако, Даэн не слышал его, он со слезами на глазах восклицал:

— Ну, вот и уходит наша счастливое житье-бытье. Не совсем, конечно, счастливое, но…. Позвольте, я строки свою выскажу:

— Я видел парк, теней сцепленье,
И пенье птиц, и шорох трав,
И девы в дальнем роще пенье,
И шепот ласковый дубрав.

И чувства ясные, святые:
Как жаль, но — это все уйдет,
Порывы сердца молодые,
Все в веснах давних пропадет.

А впереди лежит дорога,
Во мраке, в холоде, во мгле,
Идти по ней нам очень долго,
Гореть нам в колдовском огне.

Но, что-то в сердце остается:
Быть может, светлый встречи миг,
И что-то в сердце моем бьется —
Быть может, безысходный крик!

Проговорил он это таким музыкальным голосом, что, казалось, и не говорил он вовсе, а пел. Однако, при тих словах, лик Вэллиата искажался все более, мелкая судорога сводила его, и цвет кожи приобретал тот мертвенный желтовато-серый оттенок, который был на нем, когда он жил в крепости, на брегу моря. На лбу его выступила испарина, вот он выкрикнул:

— …А не знаю я, где… — но тут же осекся, затравлено стал озираться, еще более помертвел, сжался — теперь капли пота беспрерывно стекали по его перенапряженному лицу. — А вот не могу, не могу я вспомнить, где прошлой ночью был! Я вот рассказал вам про кошмар, про зов вороний. Я вот помню, что в последний раз уж особенно тяжек кошмар тот был. Припомнить могу, что пробудился в поту… Нет, нет — больше ничего я не помню, и не мучьте, не мучьте вы меня… Нет — не мог я тому Цродграбу шею перегрызть, ну ведь правда? Ведь, если бы я разума лишился, и такое страшное дело свершил, так, наверное, не побежал бы к Цродграбам, а во дворце бы, где и спал…

— Наверное, ему не следует ходить. — вздохнул Келебримбер. — …Да и вам, наверное, тоже.

— Я и не хочу смотреть. — заявил Даэн. Лучше никому, никому, никому туда не ходить. Останемся здесь, вернемся во дворец. У меня дурное предчувствие, страшно мне…

И тут мнения разделились — кто из братьев хотел последовать за Келебримбером, кто остаться на этом месте. Вэллиат же пребывал в болезненном возбуждении, он то рвался взглянуть на тело, то останавливался, и с ужасом начинал повторять, что: «Нет, нет — конечно же я этого не делал, и нельзя мне на эти ужасы кровавые глядеть!» Так как и без того подобные виденья терзали его по ночам. За то, чтобы остаться на берегу высказался и Фалко с Хэмом, а вот Барахир решил идти и выяснить все на месте. Однако — времени на споры не было. Такое страшное преступление, как убийство в Эрегионе практически не случалось — эльфы жили в гармонии, в любви друг к другу — и весть об этом разнеслась уже по всему королевству. С разных сторон, и из далека, и совсем близко раздавались тревожные голоса труб, проносились белоснежные, несущие послания голуби. Несколько бело-облачных коней пронеслись по мосту, а один из них подбежал к Келебримберу, встал, покорно опустив голову — государь уже вскочил на коня, и, проговорив: «Все-таки, лучше оставайтесь здесь!» — стремительно поскакал в ту сторону, откуда прибежали Цродграбы, и где было их поселение — вот еще несколько всадников проскакали в том направлении.

Барахир, а вместе с ним — Вэллас и Вэлломир свистнули, и когда подлетели их, тоже белые, пасшиеся на ближайшей поляне кони — то и Вэллиат выкрикнул дрогнувшим именем своего коня — не говоря больше ни слова, но с тяжким, даже гнетущим предчувствием, поскакали они в сторону, где случилась беда.