Дмитрий Щербинин - Последняя поэма

• Название: Последняя поэма
• Автор: Дмитрий Щербинин
• Жанр: Фанфик

Свой роман я посвятил 9 кольценосцам — тем самым ужас вызывающим темным призракам, с которыми довелось столкнуться Фродо в конце 3 эпохи.

Однако действие разворачивается за 5 тысячелетий до падения Властелина Колец — в середине 2 эпохи. В те времена, когда еще сиял над морем Нуменор — блаженная земля, дар Валаров людям; когда разбросанные по лику Среднеземья варварские королевства, сворой голодных псов грызлись между собою, не ведая ни мудрости, ни любви; когда маленький, миролюбивый народец хоббитов обитал, пристроившись у берегов Андуина-великого, и даже не подозревал, как легко может быть разрушено их благополучие…

Да, до падения Саурона было еще 5 тысячелетий, и только появились в разных частях Среднеземья 9 младенцев. На этих страницах их трагическая история: детство, юность… Они любили, страдали, ненавидели, боролись — многие испытания ждали их в жизни не столь уж долгой, подобно буре пролетевшей…

---

В это время в темнице находились двое: собственно Эрмел, и еще Цродграб, которые сидел здесь уже вторую неделю, и все за свой дурной, не в первый раз уже проявившийся норов. На этот раз он по ветке дерева пробрался во дворец, в спальню одной эльфийки, и там, когда она в испуге забилась в угол, схватил ее за руку, и стал шептать страстные признания в любви. Ему бы, быть может и сошло, тем более, он и не собирался заходить дальше признаний, но в эта была замужняя эльфийка, и в это время как раз вошел ее муж эльфийский князь — с тех пор и сидел пылкий Цродграб в темнице, в тишине обдумывал, что пора бы изменить свой норов. Когда же этой ночью ввели Эрмела, то все были так встревожены, что и не обратили на прильнувшего к решетке Цродграба никакого внимания, ушли, оставили их вдвоем, в соседних клетках. Не более часа провели они вместе, а за это время Цродграб был изменен совершенно. Поначалу, правда, Эрмел не обращал на него никакого внимания, но стремительно прохаживался из угла в угол в своей клети; время от времени вспыхивал мертвенным сиянием, и тогда нельзя было на него глядеть без дрожи. Вот Цродграб и забился в дальний угол своей клети, и сидел там согнувшись, даже принялся нашептывать одну из тех длинных и бессмысленных молитв, которую помнил еще с детского возраста, когда бесприютный их народ скитался среди снегов, мерз.

Наконец, Эрмел обратил на него внимание. Во все время дальнейшего общения, в тоне его оставалось заметное пренебреженье, и легкость, и небрежность. Он общался с этим Цродграбом так, будто среди действительно важных дел решил сделать себе небольшое развлеченье. Вот, что он говорил:

— За что они тебя сюда посадили?.. За твой пыл, не так ли?.. Так вот, ты знай, что этот пыл, жажда э-э-э… любить всех эльфиек есть единственно верное, а они все берегут это «сокровище», только потому что глупцы, потому что старыми предрассудками живут. Все, все должны дарить удовольствие друг другу — ты понимаешь о чем я, и согласен со мною. Не так ли?

Конечно, Цродграб истово закивал, и не от того, что он чувствовал, что Эрмел прав, но от страха перед ним; но тут же он нашел в себе силы, и возразил то, что пришло ему после долгих, и весьма мучительных размышлений — в страхе то своем он вовсе и не хотел этого возражать, но вот пришел какой-то порыв извне:

— …Я тоже так думал прежде, но теперь понял, что не правда…

— Да что ж за глупость ты здесь насидел? Тебе же природа нравится? Вам всем природа нравится. Вот и посмотри: всякие насекомые и вовсе над такими вопросов не знают, однако, есть гармоничное составляющее целого. Так же и вы — должны не задумываться над этим. Делайте, где и как только того пожелаете; не думайте, что это мерзко, и это не будет таковым. Сразу столько времени освободится: не нужны будут ни любовные сонеты, ни воздыхания — все будет совершаться быстро, помыслы об этом будут занимать вас столько же, сколько помыслы об еде, после сытного обеда, и вы найдете более достойные цели — действительно цели, а не красивый самообман прикрывающий зажатые рефлексы.

Цродграб чувствовал, что здесь все, облаченное разумной формой, изнутри ядовитое; и на мгновенье ему вспомнилось, что жизнь насекомых если глядеть на нее не поверхность, не на блеск крыльев — очень мерзостная, отвращенье вызывающая жизнь. Опять извне пришел образ — отвратительный образ — этакая огромная груда копошащийся плоти, вся выпирающая ножками, усиками, блестящими поверхностями, бесконечно смешивающаяся, сама себя поглощающая, извергающая какой-то особенно отвратительный, мерзостный смрад. В этом отвратительном образе был ответ на все убеждения Эрмела, но Цродграб был слишком слаб, и поддался, и закивал головой, и дальше уж только поддакивал.

Минуло несколько минут, и Эрмел, продолжая полнить воздух речами, совершил то, что Цродграб этот стал метаться по клети, и рычать на эльфов самые грязные слова, какие он только знал; он вцеплялся дрожащими, потными пальцами в прутья клетки, начинал их грызть, и грыз в исступлении, в истовой ярости; и покрытый темным, грязным потом лик его, действительно приобрел некие бездумные, с одним закрепившимся устремлением черты исполинского насекомого. А Эрмел продолжал свою речь — впрочем, там уже не было связных слова, но только повторялись некоторые слова, все распыляющиеся безумную страсть Цродграба. Да — та страсть, которая прежде двигала им лишь в отдельные минуты, теперь метала, изжигала его тело беспрерывно, и разума в нем было не больше, чем в насекомом — то есть совсем не было разума. И к тому времени, когда в темницу вошел Келебримбер, а за ним хоббиты, Цродграб довел себя до такого состояния, что только судорожно бился, с надрывом вцепившись в решетку — он был весь мокрый, темный, словно бы изгоревший; и всем им показалось, что это громадный жук с оторванными крыльями, безумно ярится, хочет прожечь их клейкой слюною.

Эрмел обернулся ко входу, еще когда они только подходили к темнице; он встретил их приветливой улыбкой, и проговорил:

— Что же, добро пожаловать; хотя… дом еще ваш… пока что ваш, не так ли?

— Да, пока что еще наш. — мрачно и резко ответил Келебримбер. Все же в голосе государя чувствовалось некое благоговение. — …И вы уж, конечно, знаете, зачем я пришел?..

— Да, знаю. Я не держу на вас обиду, и готов помочь…

В это время, Цродграб в соседней клети бешено взвыл, и сколько мог высунул дрожащую руку, ухватился за плащ Келебримбера, и что было сил дернул его, так что государь едва удержался на ногах. Цродграб пытался выговорить что-то, но все потемневшее, какое-то оплывшее лицо, страшно передергивалось, и еще больше, вместе с бессчетными, крупными каплями пота отекало. Больно было даже смотреть на него — приходила мысль, что он болен некой страшной, горячечной болезнью, которая изжигает все его жизненные силы, и целые годы каких-то свершений бесцельно проходят в мгновенья. Еще представлялось, будто весь огромный мир вокруг него, сжался в одну раскаленную клеть.

— Оставьте его… — проговорил Эрмел, когда Келебримбер перехватил несчастного за пылающего, словно раскаленным железом изнутри наполненную руку. — …Он получил то, что жаждал получить, и он по своему счастлив. Мы же займемся делами более достойными. Прежде всего, я хотел бы знать — выпускаете ли вы меня?

— Да, выпускаю… — вздохнул Келебримбер. — …Сейчас позову охранника.

— О, нет — зачем же его утруждать…

Молвив так, Эрмел дотронулся рукою до клети, и она рассыпалась в прах. Затем он махнул рукою, и потолок над их головами раздался в стороны, их подхватил поток воздуха, и вознес вверх. И вот они уже стоят неподалеку от растрескавшейся дворцовой стены, под сводами древнего дуба. Небо, в просветах между ветвями, полнится огненными, все усиливающимися отсветами, и уже с этого места видна клубящаяся, вздымающаяся все выше туча из дыма и гари.

Вот земля под их ногами всколыхнулась; откуда-то издалека прорезался в воздухе затяжной, страшный вопль, и государь Келебримбер знал, что — это атакующие драконы так кричат. Сразу же вслед за тем — особенно яркий, пламенный блик прорезался между ветвей…

Хоббиты были поблизости, и вот Фалко, глаза которого пылали, который дрожал от волнения, проговорил:

— Государь, да как же вы можете?! Вы же мудры, вы же понимаете, что он вас обманет! Государь, государь — пожалуйста, остановитесь хоть сейчас… Да — я говорил, что мы должны бороться, ради блага своего королевства, но не таким же образом!..

В этом время Эрмел произнес несколько слов, почти бессвязных, но наполненных такими чувствами, что Келебримбер, как и тот обезумевший Цродграб нашел в них подкрепленье своим страстям, и уже совершенно не слушая хоббитов, выкрикивал:

— Ты, Эрмел, можешь помочь нам. Конечно, я приму твою помощь (что же мне еще остается?), но ты не в праве требовать от нас, что-либо. Если ты свершишь доброе дело, то свершишь его бескорыстно, а мы уж будем решать — награждать тебя чем-либо, или нет.

— Конечно, конечно… — очень спокойным, умиротворенным голосом кивнул Эрмел, который глядел своими ясными очами на вздымающиеся все выше отроги, прислушивался к отдаленным воплям. — …Я помогу вам совершенно бескорыстно; хотя… разве что в глубине души буду надеяться, что заслужу все-таки вашу дружбу.

И вновь всколыхнулась земля, и тут же белесый, яркий отблеск прорезался среди ветвей, и на несколько мгновений стало так ярко, будто днем, только вот свет был зловещий, кровавый — свет смерти. У Келебримбера с болью сжалось сердце: представилось, что драконы совсем уже близко, выжигают ближайшие парки, сады. Как плетью било его виденье: вот милые места, в которых он любил бродить, вспоминать, как в них же был в иной, счастливой жизни вместе с супругой и дочерью — теперь все там заволакивается дымом, вспыхивает, обращается в пылающую, ревущую преисподнюю:

— У тебя есть силы, приложи их все, чтобы спасти Эрегион, и тогда будет тебе и наша королевская дружба, и просьба о прощении; если ты совершишь это ты станешь ближайшим нашим другом…