Федор Сологуб - Том 3. Слаще яда

• Название: Том 3. Слаще яда
• Автор: Федор Сологуб
• Издательство: Интелвак
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-93264-022-7, 5-93264-024-3

В томе представлены малоизвестные произведения Ф. Сологуба: впервые издающиеся в наши дни роман о радостях и скорбях любви «Слаще яда» (1912) и продолжающие интимно-лирическую тему рассказы двух циклов: «Книга превращений» (1906–1908) и «Книга стремлений» (1901–1911). Настоящий том из числа тех, что открывает забытые страницы наследия выдающегося мастера русской словесности, подтверждая суждение о нем Александра Блока: «В современной литературе я не знаю ничего более цельного, чем творчество Сологуба»

http://ruslit.traumlibrary.net

---

– Невредная девочка.

– С большим шиком. Послышался хвастливый голос Евгения:

– Ну что Дина Мит! Вот моя Шаня, – отдай все, да и мало.

– Откуда?

– Мещаночка одна, из Сарыни. Влюблена в меня, как кошка, а хороша, – куда до нее Дине Мит! Масса природного вкуса, изящества, грации, сложена, как Венера, а танцует, как вакханка. У Манугиной уроки берет исключительно с тою целью, чтобы для меня танцевать.

И полился ликующий рассказ, прерываемый возгласами приятелей, то недоверчивыми, то завистливыми, то насмешливыми.

Евгений и теперь, как в гимназии, любил поговорить с товарищами о своих любовных похождениях. Он не стеснялся рассказывать и о Шане. Не мало привирал при этом. Не раз и прежде он, особенно за попойками в ресторанах, хвастался перед своими товарищами Шанею, ее красотою, оригинальностью, остротою всех ее восприятий и проявлений, но более всего этого – стройностью и прелестью ее девственного тела. С каким-то скотским удовольствием рассказывал он своим пьяным собутыльникам об ее маленьких, интимных приметах. Не говорил прямо, но намекал на то, что их отношения зашли уж далеко.

Кто-то спросил пьяным голосом:

– Послушай, Евгений, ты ее очень любишь? Евгений отвечал внушительно:

– Человек нашего века должен уделять любви меньше времени, чем надеванию перчаток.

Упившийся молодой человек тянул:

– Нет, я только хочу констатировать факт. Любишь или не любишь, и больше ничего.

– Ты, Евгений, нам ее, конечно, покажешь? – спросил кто-то наглым голосом. – Как она танцует-то?

Хохотали. Евгений говорил:

– Ну что ж, это можно устроить. Только я должен предупредить, что она пока очень стыдлива, дичок еще.

– Ничего, можно так, что она и не узнает, – посоветовал Нагольский.

– А по-моему, все или ничего! – провозгласил упившийся молодой человек.

– Бедная моя Шанечка, – тихо сказала Манугина, – нашла, в кого влюбиться! Она за него душу готова отдать, а он об ней говорит в пьяной компании. И как говорит, низкий человек!

– С пьяных глаз, – презрительно оттопыривая губу, сказал Крах-мальчик, – похвастать захотелось мальчику. Ну что ж! делает ей рекламу. Впоследствии ей пригодится, – дорога известная.

– Нет, Марс-Райский, вы ошибаетесь, – сказала Манугина, – моей Шанечке такая реклама не нужна.

– Но почему же не нужна? – возразил Крахмал ьчик. – Свободная по убеждениям своим женщина в наши дни кем же еще может быть, как не гетерою?

– Она хочет любить одного, – сказала Манугина.

– Ну, этим все начинают! – пренебрежительно сказал Крахмапьчик.

Зина Анилина молчала, блестела злыми глазками и с наслаждением прислушивалась к болтовне Евгения. Бенгальский становился все мрачнее.

– Прохвост! – сказал он сквозь зубы.

Тяжело поднялся и направился к заставленной столиком двери в соседний кабинет. Манугина смотрела на него, улыбаясь. Но видя, что он уже поднял кулак, чтобы стукнуть в дверь, она сказала:

– Бенгальский, лучше бы обойтись без скандала.

– Надо проучить молодчика, – сказал Бенгальский. – Но вы правы. Не надо вмешивать вас в эту историю. Я обойду из коридора.

Бенгальский вышел. Зина Анилина затрепетала от восторга, села на столик и прильнула ухом к двери, чтобы не пропустить ни одного звука. Крахмал ьчик пожимал плечами и ворчал:

– Чисто русский способ разрешения инцидентов.

Через минуту в соседнем кабинете стало вдруг тихо, и только слышался мерный, глубокий голос Бенгальского:

– Вы, господин студентик, поговорите лучше о чем-нибудь другом: ваши россказни слышны в соседних кабинетах, а ваши соседи не желают слушать гнусностей о вашей невесте, тем более, что некоторые из нашей компании с нею хорошо знакомы. Если я сегодня еще раз услышу здесь имя вашей невесты, то вы будете иметь дело со мною, а это для вас едва ли будет приятно.

Бенгальский повернулся и вышел. Он славился в городе своею колоссальною силою и решительностью своего характера, и потому никто не возразил ему ни слова. И уже только тогда, когда он ушел, молодые люди очнулись и зашипели.

– Ужасно несимпатичная физиономия, – сказал упившийся молодой человек.

– Об него не стоит пачкать рук, – сказал Евгений дрожащим голосом, но так, чтобы его слов не было слышно за стеною.

– Да, эта дрянь не стоит дворянского плевка, – сказал и Нагольский с такою же осторожностью.

– Нет, ему это надо припомнить, – сказал студент с птичьим лицом и пискливым голосом. – Он вообще слишком многое себе позволяет.

Поднялся Кошурин, взял бокал и заговорил:

– Господа дворяне, я говорю вдохновенную речь. Я понимаю князя, который лежит на диване, презирая лай хамского вторжения. Лай возникшего из ничтожества масс вменяется в небывшее, и ветром колебание – звук из гнусной пасти. Простые домашние дворяне, мы против девятнадцатого февраля и за восстановление центрящих и повелителей на местах. Слуги, рабы и лакеи заимствуют блеск ливрей от края высоких гербов. Просвещенное внимание наше разлито вокруг. У дверей наших пусть стоит зеленый тихий ангел, оберегающий. Скотоподобные мужики вращаются во внешних пространствах, имея вход в хлевы и конюшни. Поднимаю мое стекло за светлое восстановление господств!

Часть четвертая

Глава тридцать четвертая

Рябовы были талантливые сплетники и столь же талантливые собиратели сплетен. Притом же у них было большое знакомство в городе. Удивленные и обеспокоенные тем, что Евгений в последнее время стал как-то слишком нервен и беспокоен, бывал очень неровен с Катею и даже видимо избегал частых встреч и разговоров с нею, они принялись следить за ним. Скоро они узнали, что Евгений часто встречается с какою-то девицею в разных гостиницах.

Преждевременной тревоги Рябовы не подняли. Они выследили Шаню, узнали, кто она, где живет, как она ходит под чужим именем к Хмаровым и еще многие иные подробности, – и наконец решились открыть глаза Варваре Кирилловне.

Рябовы хотели было держать это в тайне от Кати, но дочка оказалась в родителей и узнала часть секрета. Тогда уж сказали ей все, но запретили говорить об этом с Евгением.

Однажды, когда у Рябовых был званый вечер, на котором были и Хмаровы, Наталья Александровна отозвала Варвару Кирилловну в кабинет к своему мужу. Там она и Евдоким Степанович Рябов, горячась, перебивая друг друга, рассказали ей, что швея Лизавета совсем не Лизавета, а та самая Александра Самсонова, которая была знакома с Евгением еще в Сарыни.

Варвара Кирилловна была ошеломлена этим открытием. Как всегда, свое огорчение она выразила в формах преувеличенных и неестественных. Рыдая театрально, закатывая глаза под лоб, она разыграла патетическую сцену. Рябовы утешали ее и соболезновали. Но под их утешениями сквозило злорадство.

– Вы так добры и доверчивы! – говорила Наталья Александровна таким тоном, словно доброта и доверчивость – очень непохвальные качества.

– С этими людьми нельзя так! – наставительно говорил Евдоким Степанович. – Им нельзя верить ни на грош.

– Но она принесла мне аттестат от генеральши Страховой, – говорила Варвара Кирилловна.

– Надо было справиться у генеральши, – сказал Евдоким Степанович.

Варвара Кирилловна восклицала:

– Могла ли я думать, что за мою доброту и великодушие мне так отплатят! Такою низостью! Такою черною неблагодарностью!

Условились Евгению пока ничего не говорить. Только позвали Марию, чтобы дать ей необходимые указания относительно того, как держать себя пока с братом и с этою ужасною особою. А вместе с Мариею пришла и Катя: ведь она уже знала, о чем говорят в отцовом кабинете. Евгений был сегодня с нею любезен, но она чувствовала его скрытую холодность, и ей было больно, что во весь вечер он ни разу не пошутил с нею.

Увидя входящих барышень, Варвара Кирилловна ахнула, схватилась за сердце, вскочила с кресла, пошатнулась, опять села и, собрав такими штуками на себе общее внимание, воскликнула трагическим голосом:

– Бедные мои девочки! Если бы вы знали, какое горе, какой стыд!

– Я уже знаю, – тоненьким голоском сказала Катя и заплакала.

– Мама, ради Бога, что случилось? – спрашивала Мария с видом испуганной.

Рассказали и ей.

Мария, подражая матери, плакала, и ломала руки, и повторяла:

– Какой ужас! Какой ужас!

Потом она обняла Катю и нежно целовала ее. Катя плакала, закрывая лицо платочком в сложенных горсточкою руках и говорила:

– Я ему все прощу, все прощу, только бы он меня не оставил, только бы он ко мне вернулся, только бы он прогнал эту ужасную девушку. Она ему не пара. Он с нею не будет счастлив. Если бы она была из нашего круга, я бы сама благословила их любовь и ушла бы в монастырь. Но я не хочу отдать его девушке низкого происхождения, обманщице.