Андре Бринк - Мгновенье на ветру

• Название: Мгновенье на ветру
• Автор: Андре Бринк
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-280-01435-4

Андре Бринк — один из нескольких южноафриканских писателей, пользующихся мировой известностью. Роман «Мгновенье на ветру» — среди его лучших. Сюжет его несложен: белая женщина и африканец волею обстоятельств вынуждены проделать длительное, чрезвычайно трудное путешествие по Африке теперь уже далекого прошлого. Постепенно между ними зарождается любовь, которую ждет трагический конец. Их отношения, чисто личные, хотя и с общественной подоплекой, обрисованы с большой психологической глубиной.

---

Оставив русло высохшей реки, они сворачивают в сторону северной гряды и, подойдя к ней, движутся потом вдоль отрогов, ища удобного ущелья между горами. Вблизи горы кажутся еще более величественными и грозными, причудливо громоздятся под самые небеса их красные скалы, жестоко иссеченные дождями и ветром, выжженные солнцем, изрубленные обвалами. И все-таки на пятый день они находят то, чего искали: глубокую и узкую долину, которую прорыла в земле и скалах горная река, сейчас намертво пересохшая.

Они идут со странным ощущением, что движутся не по поверхности земли, а проникают в самую глубь гор. Все круче поднимаются склоны по сторонам долины и наконец встают отвесно, это уже не долина, а узкое, точно колодец, ущелье, пробитое в доисторические времена мощным потоком; по стенам ущелья груды скал карабкаются вверх, цепляясь друг за друга; застывают в беспорядочном нагромождении, сорвавшись; нависают над головой, почти касаясь друг друга и образуя внизу тоннель. Здесь прохладнее, и чувствуется влажность; ржаво-желтые лишайники на камнях сменяются зелеными, потом лишайники исчезают и появляется изумрудный мох. В русле реки то и дело блестят озерца холодной, кристально чистой воды.

Сначала они безоглядно радуются воде и блаженной прохладе. Но скоро начинают ощущать невнятную угрозу, — это извивающееся среди гор ущелье излучает холод, оно сурово и враждебно, ему неведома пощада. Горы, где они зимовали, были для них мирным приютом, надежным убежищем, этот же исполинский хребет — неумолимый враг. В синей щели неба над головой они иногда видят крошечных, не больше точки, орлов и грифов: людям в этом краю нет места.

И все-таки она несокрушимо верит:

— Вот одолеем горы, и станет легче. Там будет совсем хорошо, поэтому мы сейчас и должны страдать.

— Ты все время думаешь, что худшее позади, — напоминает он ей. — И каждый раз, как мы порадуемся, становится еще хуже.

— Ну нет, сейчас я твердо уверена. — Она больно ссадила руку о выступ скалы и стала высасывать кровь из ранки. — Когда-нибудь мы приведем сюда наших детей и покажем им это ущелье.

— Тогда нам надо постараться родить обезьян, — смеется он.

— Ничего, мы проложим и замостим широкую дорогу и приедем сюда в фургоне.

— Может, стоит крылья отрастить? На крыльях мы бы гораздо быстрее прилетели.

— Ты забыл, что сказано в Библии? «Если будете иметь веру и не усомнитесь и скажете горе сей „Поднимись и ввергнись в море“ — будет».

— Может, сейчас попробуем? Пусть все, сколько их есть, ввергаются в море и заодно нас довезут до Капстада.

Она смеется, потом вздыхает.

— Насколько было бы легче жить, если бы мы действительно верили, правда? В бога или в дьявола — какая разница. Тогда можно было бы сказать: «Эту гору поставил у нас на пути дьявол». Или: «Это господь решил нас покарать и послал в наказание гору». Как ты думаешь, — спрашивает она с неожиданной страстностью, — нас в самом деле за что-то наказывают?

— Может быть, за то, что мы бежали из Капстада?

— Но ведь мы возвращаемся. И возвращение искупает вину, правда?

— Что-то не похоже, чтобы нас простили.

— Нет, с верой человеку легче, — вздыхает она. — Смириться бы со своей судьбой, сказать: «Так было господу угодно», или «Так определил нам дьявол» — и все… Да свершится воля твоя. — Она качает головой и умолкает на минуту, потом снова глядит на него. — Но мы должны нести свой крест сами, нам не от кого ждать помощи.

Их странная уединенность среди гор точно вынуждает их говорить о том, от чего на равнине можно было спрятаться.

— Почему же ты все-таки хочешь вернуться? — спрашивает он.

— Ты знаешь не хуже меня. Потому что там лучше, чем здесь.

— Ты никак не хочешь смириться с мыслью, что рея не существует.

— Зачем мне рай, я просто хочу туда, где нам будет лучше. Иначе я бы ни за что…

— Ну вот, видишь! — Он коротко смеется. — Ты все еще изо всех сил стараешься изменить мир, тебе кажется, что где-то может быть лучше.

— Конечно. Потому что я — человек.

— А может, потому что ты — белая?

— Как тебе не стыдно, Адам, это несправедливо! — Она порывисто протягивает руку к его руке. — Смотри, разве я светлее тебя?

— По-твоему, все сводится к цвету кожи?

Она медленно встает.

— Ты… ты начал сомневаться? Ты думаешь, мы зря возвращаемся?

— А у тебя разве не бывает сомнений?

— Но мы же решили…

— Конечно. — Он кладет руки ей на плечи и легонько сжимает. — Знаешь, я часто просыпаюсь по ночам и начинаю думать о Капстаде и больше уже не могу заснуть.

— Потому что боишься?

— Потому что не знаю, что нас ждет.

— Ты оставишь меня? — спрашивает она спокойно.

— Да разве я могу тебя оставить? Разве может человек оставить самого себя? Нет уж, мы вместе добьемся избавления. Или вместе отправимся в ад. Но все свершится само собой: теперь мы в своей судьбе не властны.

— Я хочу всегда быть с тобой, — говорит она.

— Правда?

Она стискивает ему руки, трясет его, стараясь убедить насильно.

— Почему ты мне не веришь?

— Я тебе верю. Но мы еще не в Капстаде. Мы здесь, в горах.

Она смотрит вверх, на скалы. Над головой кружит орел. Потом исчезает, не оставив на небе следа, точно его никогда там не было. Она приникает к Адаму в слепом, исступленном порыве и прижимается своей маленькой грудью к его груди, его ладони нежно скользят по ее бедрам к спине, туда, где начинаются выпуклости ягодиц. Ее губы приоткрываются, она издает слабый стон.

— Адам… — шепчет она.

— Зачем ты называешь меня Адамом?

— Это твое имя.

— Мое имя — Аоб.

— Для меня ты Адам. Под этим именем я тебя узнала. Если я стану называть тебя Аоб, это будешь уже не ты, а кто-то другой — чужой, незнакомый.

— Но ведь это мое настоящее имя.

— Когда ты со мной, во мне, в какой-то миг я вдруг могу сказать тебе «Аоб». Но обычно ты для меня Адам.

— Адамом меня нарек Капстад.

Лицо ее вспыхивает, глаза ярко загораются, и, улыбаясь робкой улыбкой, она подносит влажный палец к его лбу, чуть выше переносицы.

— Ныне я крещу тебя во второй раз, — говорит она, — и даю тебе имя Адам. Теперь этим именем нарекла тебя я.

Ущелье все глубже вгрызается в черную гору, обнажая ее недра в рельефных узорах папоротников и скал, и наконец упирается в стену, с которой низвергается водопад — прозрачная, как кисея, белая струя летит вниз, разбиваясь по пути о скалы и взметая в воздух тончайшую водяную пыль.

Выбраться из этого тупика можно, лишь поднявшись вверх по скользким скалам, которые смыкаются за водопадом.

…Чего я хочу? Хочу чего-то прочного в этом неверном мире, незыблемого в зыбком мире перемен, разве это так много? Я свято верю твоей лжи. Мы наги, смерть подстерегает нас на каждом шагу, с любого камня мы можем соскользнуть и разбиться. Ложь легка и безопасна: притвориться, что любишь, утешить ненадолго и жить себе дальше без горя и страданий. Заключить сделку: я обязуюсь сделать для тебя то-то, ты для меня — то-то… Капстад в обмен на свободу… однако при этом… и вот Адам Мантоор, столяр-краснодеревец, освобожденный раб, предлагает в Капстаде свои услуги, качество гарантируется… правители — временщики судьбы, они приходят и уходят, но я пребуду — я, ремесленник из Капстада, свободный, всеми уважаемый гражданин колонии, вот моя вольная с печатью губернатора: «Я, Гендрик Свелленгребель, объявляю… в год… от рождества Христова…» И этой иллюзии довольно, чтобы ты вернулся в Капстад? Полно, да можно ли обманываться такой ложью! Я люблю тебя, возьми мою жизнь, я как святыню оберегаю твою… вот моя рука, возьми ее и прыгнем в бездну — будь что будет… Мы разобьемся, но погибнем вместе.

Дюйм за дюймом вверх по гладкой мокрой стене. Спешить нельзя. Лицом к лицу со скалой они замечают в ней трещины, выступы и углубления, которых не разглядишь издали. Вот щель, куда можно просунуть пальцы… крошечный бугорок, на нем можно утвердить ногу. А теперь подтянем ремнями узлы. Только держись как можно крепче… Водопад обдает их брызгами, они вздрагивают от неожиданного холода. Там, наверху, кружит орел — увидел нас и хочет кинуться? Обычно люди представляют смерть чем-то далеким, отвлеченным. А здесь она рядом, простая и неопровержимо реальная: вот этот скользкий камень, корень, ломающийся в руке, орел, который ждет наверху, водяная пыль в глаза — все это смерть. Ее близость даже вселяет спокойствие: она так несомненна и безусловна, так надежна, так непоколебимо верна.

Они ползут наискосок по гладкой поверхности скалы, пробираясь от трещины к трещине, от уступа к уступу. Крепче держись. Если ты сорвешься, я упаду вместе с тобой. Даже здесь, на высоте, есть жизнь: мелькают крошечные ящерки, птица высиживает в гнезде крапчатые яйца, она не обращает на нас никакого внимания…