Александр Костин - Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия

• Название: Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия
• Автор: Александр Костин
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4438-0760-7

Более двухсот лет прошло со дня публикации литературного шедевра «Слово о полку Игореве», но авторство великого произведения установить так и не удалось. В захватывающую, едва ли не детективную историю вовлекается читатель с первых страниц книги.

Первое упоминание о «Слове» датировано 1797 годом. Рукопись «Слова» сохранилась только в древнерусском сборнике, приобретённом в начале 90-х гг. XVIII века одним из коллекционеров графом Алексеем Мусиным-Пушкиным у бывшего архимандрита упразднённого к тому времени Спасо-Преображенского монастыря в Ярославле Иоиля. Единственный известный науке средневековый текст «Слова» сгорел в 1812 году, что дало повод сомневаться в подлинности произведения.

Автор книги А. Костин доказывает, что «Слово о полку Игореве» – величайшая подделка в истории русской литературы. Оказывается, «Слово» было написано не в XII веке, а на 500 лет позже.

---

Ярославна – один из самых поэтических персонажей «Слова», в котором автор воплотил идеал русской женщины XII века. Как заметил академик Д. С. Лихачев, он <идеал> заключает в себе мало классовых черт и тем самым почти не отличается от народного. Как бы отвечая на вопрос богослова Е. Е. Голубинского, он подчеркивает, что Ярославна в «Слове» – прежде всего жена, горюющая по мужу, «лирическая, песенная русская женщина»[129]. В то же время она олицетворяет «стихию человеческой жалости», выражая не только личную скорбь, но и заботу о всех воинах князя Игоря. Несмотря на некоторую художественную обособленность и композиционную самостоятельность плача Ярославны, он тесно связан с содержанием повести, как бы вторит «Злату слову» Святослава, тоже своеобразному плачу, слову, смешанному со слезами. Обращение Ярославны к силам природы с призывом спасти Игоря симметрично обращению Святослава к русским князьям с призывом отомстить врагам за поражение на реке Каяле[130].

Не только профессор Е. Е. Голубинский задавался вопросом, почему Ярославна не упоминает в Плаче своего сына Владимира. Исследователи, в частности А. В. Соловьев, Л. Е. Махновец и другие, предлагали разные объяснения, однако дело в том, что художественная функция Плача Ярославны – в оправдании, освящении бегства Игоря из плена, а это не оставляет места для упоминания Владимира, который остается в стане Кончака, чтобы сочетаться браком со Свободой Кончаковной. Подумать только! Как же символично имя его невесты! Игорь в плену, а сын его «на Свободе женится», то есть свободен. По словам Н. С. Демковой, бегство Игоря из плена «происходит не только после плача Ярославны, но как бы вследствие плача, в ответ на заклинания Ярославны»[131].

А вот еще одна точка зрения, почему Ярославна не упоминает в своем плаче-заклинании сына Владимира. Учитывая историческую точность автора «Слова», исследователи задавались вопросом, почему Ярославна плачет в Путивле, а не в Новгороде-Северском. По мнению Л. В. Соколовой, вовсе не факт, что в действительности Ярославна находилась именно в Путивле – вотчине своего сына Владимира. Скорее всего, это художественный прием: Ярославна, с нетерпением ожидавшая возвращения мужа и сына с поля битвы и стремившаяся как можно быстрее увидеть их, переносится автором «Слова» в Путивль, во-первых, потому что он гораздо южнее Новгорода-Северского, а именно с юга должны возвращаться Игорь и Владимир, а во-вторых, этим поэтическим приемом автор «Слова» «оправдывает» Ярославну-мать, что она напрямую не обращается к сыну. Находясь в Путивле, она мысленно шлет слова своего Плача и к сыну, княжившему в этом городе[132].

Проходят столетия, но образ Ярославны, трогательный и прекрасный, по-прежнему волнует воображение, вызывая у читателей чувства восхищения и радости.

Поэтичность, верность и преданность в любви к мужу и к отечеству, забота о русских воинах, защитниках родной земли, горячий порыв взволнованной и страстной души, внутреннее слияние с природой, песенная выразительность речи – таковы черты народного женского характера, которые воплотились в образе и имени Ярославны.

Глава II А. С. Пушкин и «Слово о полку Игореве»

«Слово о полку Игореве» возвышается уединенным памятником в пустыне нашей древней словесности.

А. С. Пушкин

Знакомство А. С. Пушкина со «Словом» состоялось еще в лицейские годы, а изучение памятника продолжалось всю его последующую жизнь. У поэта было особое отношение к «Слову», поскольку он не только серьезно занимался им, но и очень много и охотно о нем говорил и спорил, особенно в последние годы жизни. Судя по воспоминаниям С. П. Шевырева, «“Слово о полку Игореве” Пушкин помнил от начала до конца наизусть и готовил ему подробное объяснение. Оно было любимым предметом его последних разговоров»[133]. Так, фольклорист и этнограф И. П. Сахаров вспоминал о последней встрече с Пушкиным за три дня до дуэли: «Пред смертью Пушкина приходим мы, я и Якубович, к Пушкину. Пушкин сидел на стуле; на полу лежала медвежья шкура; на ней сидела жена Пушкина, положа свою голову на колени мужу. Это было в воскресенье; а через три дня уже Пушкин стрелялся. Здесь Пушкин спорил с Якубовичем и спорил дельно. Здесь я слышал его предсмертные замыслы о «Слове Игореве полка» – и только при разборе библиотеки Пушкина видел на лоскутках начатые заметки[134]». (Выделено мной. – А. К.).

Лицеисты, в том числе Пушкин, хорошо знали «Слово» по некоторым изданиям, которые входили в круг их чтения. Прежде всего, это первое издание памятника, подготовленное А. И. Мусиным-Пушкиным, А. Ф. Малиновским и Д. Н. Бантыш-Каменским. Это также издание 1805 года А. С. Шишкова с его примечаниями и поэтическим переложением. Это изданная в 1812 году «Хрестоматия» Н. И. Греча, где был напечатан отрывок из «Слова» под названием «Сражение россиян с половцами», приложен древнерусский текст и перевод А. С. Шишкова. Отрывок начинался со слов: «Дълго. Ночь мркнетъ», а заканчивался – «Ничить трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось». Именно эта «Хрестоматия» была учебным пособием в лицее»[135].

В домашней библиотеке Пушкина было несколько книг, имевших непосредственное отношение к его работе над «Словом». Похоже, что эта работа не прерывалась с юных лицейских лет и до самой смерти поэта.

Прежде всего, это пять текстов самого памятника: издание Шишкова 1805 года; второе издание в «Собрании сочинений и переводов адмирала Шишкова» т. VII, 1826; «,,Слово о полку Игоревом”. Историческая поэма, писанная в начале XIII века на славенском языке прозою». М., 1823 (древнерусский текст, буквальный прозаический перевод Н. Ф. Грамматина[136], «переложение стихами древнерусского размера» и примечания); «Песнь ополчению Игоря Святославича князя Новгород-Северского». Перевод с древнерусского языка XII столетия А. Ф. Вельтмана, М., 1833.

Интересно в этом отношении и письмо самого А. Ф. Вельтмана к Пушкину[137], из которого следует, что он в глазах современников слыл истинным знатоком повести: «Александр Сергеевич, пети было тебе, Велесову внуку, соловию сего времени, песнь Игореви, того Ольга внуку, а не мне; но досада взяла меня на убогие переводы чудного памятника нашей древней словесности, и я выкинул в свет также, может быть, недоношенное дитя. Посылаю на суд и осуждение. Я доволен по крайней мере тем, что в моем переводе сулица – не маленький щит, болог не благо, век не веча и не сеча: харалуг не харя и не луг; ток не кровавая ладонь; Ярослав не Изяслав; и нет в моем переводе ни кур, ни петухов, и не запрягают Игоря в плуг пахать землю.

Желал бы знать мнение Пушкина о Песни ополчения Игоря, говорят все добрые люди, что он не просто поэт, а поэт умница, и знает, что смысл сам по себе, а бессмыслица сама по себе; и потому я бы словам его поверил больше, чем своему самолюбию.

Посылаю и третью часть Странника, по коему нельзя узнать, блуждал я или блудил.

Досадно мне, да и каждому досадно, что Александр Сергеевич отложил издавать журнал до будущего года. Если говорить правду, то перевод песни Игоря был приготовлен для сего журнала.

Желая здоровья и высоких прекрасных внушений, остаюсь искренне преданный Вельтман. 4 февраля 1833, Москва»[138].

В своей заметке к «“Слову о полку Игореве” в переложении А. Ф. Вельтмана» Пушкин приписал О. И. Сенковскому замечание другого критика «Слова» Каченовского («выражение рыцарское»): «Хочу копье преломити, а любо испити…». Г-н Сенковский с удивлением видит тут выражение рыцарское. Нет, это значит просто неудачу: «Или сломится копье мое, или напьюсь из Дону». Тот же смысл, как и в пословице: либо пан, либо пропал[139].

Похоже, что Пушкин с вниманием отнесся также к первому изданию «Слова» на чешском языке, переведенному в 1821 году Вацлавом Ганкой. Экземпляр этого издания был переплетен Пушкиным, и в него были вплетены белые листы для специальных пометок. Обращался он также к переводу «Слова» на немецкий язык, осуществленному тем же В. Ганкой[140].

В библиотеке Пушкина находился экземпляр перевода В. А. Жуковского 1818—1819 годов, а также рабочий экземпляр В. А. Жуковского первого издания «Слова» 1800 года, который был подарен ему А. И. Тургеневым с надписью: «Песнь древнего барда новому трубадуру дарит Александр Тургенев, в знак дружбы, на память любви». На переводе «Слова» В. А. Жуковского Пушкин сделал около 80 пометок и замечаний (Приложение – 1).

Пушкин явно готовился совершить масштабное, многоплановое исследование «Слова», о чем говорят многочисленные пометки на полях принадлежащих ему книг, а также подчеркивания отдельных слов в переводах «Слова». Например, на переводе А. Ф. Вельтмана сделано около тридцати замечаний.

Известны следующие три высказывания Пушкина о «Слове», обнаруженные в его статьях, заметках и планах, связанных с оценкой состояния русской литературы: «Но, к сожалению, старинной словесности у нас не существует. За нами темная степь, и на ней возвышается единственный памятник: “Песнь о полку Игореве”»[141].