Ирина Сахарова - Роковая ошибка княгини

• Название: Роковая ошибка княгини
• Автор: Ирина Сахарова
• Жанр: Исторические любовные романы

Людям суждено совершать ошибки. Порой незначительные, а порой такие, что в корне меняют жизнь. Преследуя исключительно благородные цели, княгиня Юлия Волконская и представить не могла, как высока окажется цена за поступок, совершённый в далёком прошлом. И уж точно она не думала, что расплачиваться придётся не ей одной, но и ни в чём не повинным людям, включая её собственного сына…

---

— А почему так быстро? У тебя должна была быть очень веская причина, чтобы поправ все возможные христианские каноны, взять и похоронить её на следующий день!

— Ты, должно быть, не заметил, какая страшная стоит жара?

— А у твоего любимого Воробьёва, должно быть, не нашлось лишней холодильной камеры для своей благодетельницы?! — Тем же тоном поинтересовался Мишель. — Он, конечно, ничтожество, но я сомневаюсь, чтобы он пожалел для неё такую сущую мелочь, учитывая то, что это именно ей он обязан своим процветанием!

— Послушай, ты ещё смеешь осуждать меня? Тебя не было, когда это случилось! — Надавил на больное Иван Кириллович. — И все заботы легли на мои плечи, после того, как твоя бабка слегла с приступом! Конечно, дорогая дочка, единственная отрада, любимая и ненаглядная — тут всё как раз понятно, но похоронами-то занимался я! И ты не представляешь, как это было непросто. Ты говорил про христианские каноны? Так вот, она сама попрала их, выпив пригоршню таблеток и написав это чёртово письмо! Самоубийц хоронят за оградой, Мишель. И без отпевания. Как собак. И ты не представляешь, каких трудов мне стоило договориться со священником, чтобы всё прошло как подобает!

— Благодарностей на этот счёт ты от меня не дождёшься. — Сразу предупредил его Волконский, хмуро сдвинув брови на переносице. — Ты обязан был это сделать, чёрт возьми, она была не чужим для тебя человеком!

— Я и не хочу от тебя благодарности, я лишь хочу, чтобы ты перестал осуждать меня. Что сделано — то сделано. На улице стоит адская жара, как будто в середине июля, и это не самая подходящая погода для похорон. А я хотел, чтобы она была красивая. Какой была при жизни. И чтобы красивая ушла в последний путь. А не в закрытом гробу, как хоронили твоего деда, когда служанка по нерасторопности распахнула форточку во время августовского зноя. Я хотел, чтобы всё было по-человечески, сынок, но тебе-то, я понимаю, проще думать, что я намеревался поскорее похоронить жену, потому что нашёл ей достойную замену!

О-о, нет, вот так он как раз и не думал. Гораздо охотнее верилось в то, что с похоронами была такая спешка, чтобы не успели приехать они с Алексеем или Дружинин. Потому, что там было что-то такое, на что они могли обратить внимание.

И чем больше Иван Кириллович старался уверить его в своих искренних мотивах, тем больше Мишель убеждался в обратном.

— Допустим, я тебе верю. — Произнёс Мишель, когда Иван Кириллович замолчал, и стал пытливо смотреть на него: поверил или нет? — И в таком случае у меня к тебе остаётся два последних вопроса.

— Почему не пришла Катерина я не знаю. — Ответил Гордеев сразу же, и это было, кажется, единственной правдой, которую он сказал.

Катерина не пришла на похороны по собственной инициативе, для Мишеля это не стало неожиданностью. Она призналась, что просто не смогла бы вынести всего этого в одиночку. Про бабушку было заранее известно, что она не сможет пойти — известие о смерти дочери приковало её к кровати на двое суток, доктора едва ли вернули её с того света, когда она слегла. А больше у бедной Катюши никого не было, ни единого близкого человека или друга, не считая Сергея Авдеева, но он тоже на похоронах не присутствовал.

Что ж, кузину Мишель как раз не винил. Она была хрупкой и ранимой семнадцатилетней девочкой, рано потерявшей родителей. Юлия Николаевна, удочерив её, заменила ей и отца и мать, и была для неё единственным светом в окошке — неудивительно, что её смерть стала для Катерины ударом.

Но Мишеля волновало другое:

— Не о Катерине речь. Меня интересует, куда делся матушкин дневник?

В самую точку!

Иван Кириллович едва ли не подскочил на месте, услышав о дневнике. Сигара чуть не выпала из его пальцев, и он, тотчас же определив её в пепельницу, сложил руки на груди, чтобы не выдать своего волнения.

— Д-дневник? — Запинаясь, переспросил он.

«Странно, — подумал Мишель с удивлением, — он его явно не брал. Но куда же он тогда мог деться?»

— Дневник. Тот самый, который она всегда возила с собой, и хранила обычно на туалетном столике у изголовья кровати. Матушка любила записывать свои размышления на бумаге, всегда утверждая, что с нею делиться куда проще, чем с людьми — не осудит, не предаст. Ты знал бы об этом, если бы уделял ей больше времени.

— Мишель, я не понимаю! — Жалобно пробормотал Иван Кириллович. — Там не было никакого дневника! Слуги тщательно прибрались в её комнате, они сказали бы, если нашли что-то подобное.

Ну-ну, усмехнулся Мишель. И подумал, что, при желании, эту его фразу можно было понять двояко. «Тщательно прибирались»? После того, как матушка невинно выпила горсть таблеток, и легла на кровать, чтобы уснуть вечным сном?

Или после того, как кто-то расстрелял её из револьвера, разнеся комнату в пух и прах?

— Тогда второй вопрос. — Продолжил он, кивнув отцу в знак того, что принимает его ответ. — Куда исчез Кройтор, и почему его нигде не могут найти?

И ещё раз — в самую точку!

Прямо в яблочко.

Иван Кириллович заметно побледнел, его широкий лоб вмиг покрылся испариной.

— Кройтор? — Повторил он, очевидно, взяв за правило переспрашивать.

— Адриан Кройтор. — Терпеливо повторил Мишель. — Правая рука моей матери. Тот самый, что занимался её отелями, и вёл её дела.

— Ах, да, отели! — Спохватился Иван Кириллович. — Они ведь теперь к тебе переходят по завещанию. Если ты хочешь, я мог бы помочь, и…

— С отелями я разберусь, не волнуйся. — Заверил его Мишель. — А ты не ответил на мой вопрос.

— Я… я не… откуда мне знать? — Выкрутился-таки Иван Кириллович. — Я за этим румыном не следил, и, если хочешь знать моё мнение, он мне никогда не нравился, и я так и понял, зачем твоя мать пригрела у себя на груди этого аспида! Его не было в имении, когда это произошло. Должно быть, он узнал о её смерти, понял, что я его при себе ни на секунду не оставлю, взял деньги и сбежал. Как раз в духе его воровской цыганской натуры!

— Ты? А причём здесь ты, если прямой наследник — я? — Снова дело попахивало бесконечными гордеевскими интригами, и Мишелю это всё больше не нравилось.

— Тебя не было в городе, и никто не знал, вернёшься ты с войны или нет. — Озвучил Иван Кириллович жестокую правду. — В твоё отсутствие все дела переходили либо ко мне, либо к генеральше. Для Кройтора: одно другого хуже, твоя бабка ненавидела его ещё больше, чем я, и уволила бы без выходного пособия, будь он хоть трижды финансовым гением!

— Что ж, версия имеет право на существование. — Подытожил Мишель.

Ровно как и другая: то, что Кройтора попросту убрали с дороги, потому что он узнал что-то, чего не должен был знать. Он был привязан к Юлии Николаевне как никто другой, благодарный ей за то, что она вытащила его из какой-то неприятной истории, когда проездом оказалась в Букареште, и привезла с собой в Москву, вверив ему распоряжаться своими делами. Надо ли говорить, что он до последнего был бы ей верен, и вряд ли когда-нибудь предал.

Но он в глазах отца, разумеется, был негодяем, а вот продажный Воробьёв, после смерти княгини живо переметнувшийся на сторону её мужа — был большим молодцом и просто умничкой, честь ему и хвала!

Кройтор никогда не предал бы мать, подумал Мишель, а значит, причина его исчезновения заключалась в другом. Что отец никогда не любил его — это правда. Мог ли он повлиять на то, чтобы бедного румына никто и никогда больше не нашёл? Почему-то Мишель в этом не сомневался. Как и в том, что дальнейший разговор с Гордеевым не имеет смысла.

Сложив записку, он убрал её во внутренний карман своего чёрного пиджака, кое-как улыбнулся и сказал:

— Спасибо за откровения, пускай они такие же лживые, как и ты сам. Пока это всё.

— Пока?

— Да, пока. До тех пор, пока я не найду доказательств. — Совершенно спокойно сказал Мишель.

— Доказательств?! — Иван Кириллович встал из-за своего места, чтобы проводить его, вид при этом имея весьма недовольный. — Доказательств чего?

— Твоей лжи, разумеется. — Просто ответил Волконский. — Я же вижу, что ты мне нагло врёшь, но просить тебя откровенничать по-хорошему бессмысленно. Что ж, не хочешь — не надо.

— Миша, я прошу тебя, будь благоразумным! — Взмолился Гордеев, сложив ладони вместе. — У тебя паранойя, тебе после окопов везде мерещатся заговоры! Я знаю, как ты любил мать, но, увы, это не повод разбрасываться такими сильными обвинениями, и ты не должен…

— Отец, — мягко перебил его Мишель, взглянув Ивану Кирилловичу в глаза, — если вдруг выяснится, что ты приложил руку к её убийству, чтобы жениться на этой учительнице, я клянусь тебе, я превращу твою жизнь в ад.

— Миша, как ты можешь?!

— Я даже Алексея к тебе не подпущу ни на шаг, — заверил его Мишель, — я сам всё сделаю. И ты не представляешь, с каким удовольствием я разрушу ваше счастье, построенное на крови и страданиях моей матери.