Ирина Сахарова - Роковая ошибка княгини

• Название: Роковая ошибка княгини
• Автор: Ирина Сахарова
• Жанр: Исторические любовные романы

Людям суждено совершать ошибки. Порой незначительные, а порой такие, что в корне меняют жизнь. Преследуя исключительно благородные цели, княгиня Юлия Волконская и представить не могла, как высока окажется цена за поступок, совершённый в далёком прошлом. И уж точно она не думала, что расплачиваться придётся не ей одной, но и ни в чём не повинным людям, включая её собственного сына…

---

«Я не смогу», поняла она внезапно. И, заливаясь слезами, взяла свою дочь на руки, и, прижав к груди, принялась целовать. А Саша, как будто чувствуя, как нужна матери, потянула к ней ручонки, и обняла за шею, ласково, искренне. Алёна в тот момент окончательно разочаровалась в себе как в личности — да как она могла всерьёз думать о таком?! Убить собственного ребёнка?! Да чем он это заслужил? Разве виноват он, что его мать — падшая женщина? О-о, нет, в этом, кроме самой Алёны, никто не виноват! А этот малыш — какой он будет? Наверняка такой же очаровательный, как маленькая Александра, с такими же пухленькими щёчками! А она… собиралась… собиралась не дать родиться этому чуду? О-о, как права была Марина Воробьёва, когда отказалась ей помогать!

Но, с другой стороны, все благородные порывы её вскоре разбились о суровые границы реальности. Иван Фетисович ни за что не станет воспитывать чужого ребёнка! Как бы он её ни любил, не совсем же он безвольный и бесхарактерный, чтобы стерпеть подобное о унижение?! И, опять же, что будет с любимой Сашенькой, когда они разведутся?!

Алёна судорожно вздохнула, вернула дочь обратно в кроватку, и, стараясь не замечать, как Сашенька тянет к ней ручки и зовёт её, решительными шагами направилась из комнаты прочь. Рука её снова нащупала заветную склянку в кармане, и, поджав губы, Алёна зашагала к лестнице. Если она не сделает этого сейчас, то не сделает уже никогда!

И, окончательно убедившись в этом, Алёна смахнула слёзы, и в самый последний момент свернула от лестницы в коридор, и едва ли не бегом бросилась в спальню супруга. Он ещё не лёг, стоял в одних брюках перед зеркалом, и готовился ко сну — что ж, удобно! Без малейших объяснений, Алёна прямо с порога набросилась на него, прильнула к нему всем телом, и принялась жадно целовать.

А много ли надо влюблённому мужчине? Три месяца без женщины — он-то ей, между прочим, не изменял — голова пошла кругом, и, обо всём на свете позабыв, он уронил её на их супружеское ложе, и принялся стягивать с неё платье…

С тех пор Алёне пришлось научиться быть хорошей актрисой и переехать в спальню к мужу, но это была малая плата за благополучие Арсения, за спасение его жизни. Она притворялась, изображала любовь, наговорила глупостей про то, что это поездка в Петербург так на неё повлияла, оживила старые чувства (можно подумать, они когда-то были!), заставила вспомнить прошлое — то прошлое, где она была графиней Серовой, а не Алёной Тихоновой, женой доктора. Она извинялась, говорила, что причиной её холодности стала именно их внезапная нищета и ничего больше, клялась в вечной любви и обещала, что впредь всегда будет с ним и в горе и в радости. А Иван Фетисович слушал её и верил, ни на секунду не смея усомниться в искренности её признаний.

Когда родился Арсений, он был на седьмом небе от счастья. Роды принимала Марина, и, взглянув на голубоглазого мальчика, сокрушённо покачала головой, но так ничего и не рассказала никому, а Алёна в ней и не сомневалась. Воробьёв повысил жалованье Ивану Фетисовичу вдвое, и, кажется, дела их пошли в гору, если бы не смертельное отчаяние, нахлынувшее на Алёну со всех сторон.

Она не любила этого человека. Не любила, понимаете? Да, он был чутким, заботливым, он старался ради неё и их детей из последних сил, но увы, сердцу не прикажешь. Не с ним рядом оно замирало трепетно, не о нём оно болело, и не по нему Алёна нет-нет, да и проливала горькие слёзы по ночам. Под конец она не выдержала, и пустилась во все тяжкие. Сорвалась, потеряла голову, и, нежась в постели с очередным любовником, с удивлением спрашивала себя — как это она до сих пор не сошла с ума ото всего этого кошмара? Супружеская жизнь выжала из неё все соки, и если бы не дети — она наверняка наложила бы на себя руки от отчаяния. Мужчин себе она подбирала старательно: высоких, светловолосых, а если ещё и голубоглазых — совсем хорошо! Искала, искала, несчастная, замену своему Алексею, искала — и не могла найти. Потому что не было больше таких, как он, не было и всё тут!

А Гордеев… Гордеев был самым богатым из них, и до беспамятства в неё влюбился. А ей ещё нужно было ставить на ноги обоих детей! Так что, в сущности, это было даже благородно — торговать собой ради Саши и Сени, а не ради ста рублей утром на подушке. К тому же, Иван Кириллович был не таким уж и противным, а ещё — у него тоже были ямочки на щеках, правда не такие милые, но всё лучше, чем ничего.

Что же о самом Алексее, от Алёны в своих попытках он ушёл недалеко. Беспорядочные связи, разгульный образ жизни, повергающий в ужас его мать-генеральшу и добропорядочную Юлию Николаевну, и полнейшее нежелание остепениться и жениться, наконец, на достойной барышне. Он рассмеялся в лицо своей заботливой сестре, когда та заикнулась об этом. «Жениться?! Юленька, в своём ли ты уме?! Среди вашего племени, кроме тебя, сестрица, попросту нет достойных! — а на тебе, увы, жениться я не могу, Гордеев не позволит!» — вот к таким грубым шуткам сводились малейшие намёки на эту тему всякий раз. Умер старший брат Михаил, единственный, похоже, кто знал всю правду и понимал его, и Алексею долгое время казалось, что он совсем один. Но когда становилось совсем уж невыносимо, у него всегда была Юлия, его милая добрая сестрица, готовая в любой момент прийти на помощь — как в ту ночь, когда она вырвала револьвер из его рук.

А ещё военная служба здорово помогла. Не до нежностей там было, а в 1905-м началась война, и Алексей без колебаний отправился добровольцем. Юлия Николаевна, брата младшего любившая до безумия, не вставала с постели около недели. Генеральша оказалась покрепче, лишь сурово поджав губы, заявила, провожая его на фронт: «Если вернёшься в чине меньше полковника — ты мне больше не сын!» Шутка или нет, но спустя три месяца по окончанию войны, полковник Алексей Волконский вернулся к матери, блестя широкой улыбкой на лице и орденами на груди. Старая княгиня обняла его, пряча слёзы, и с гордостью сказала: «Вот он, мой сынок!»

А ещё за это время у Юлии успел подрасти сынишка, оказавшийся на удивление забавным созданием, к превеликому удивлению Алексея. До этих пор он к детям относился весьма прохладно, если не сказать, что порой и боялся их, и впадал в безграничную растерянность, не зная, что с ними делать. Маленький Мишель, сын любимой Юлии, уже тогда страдал от недостатка отцовского внимания, и привязался к дяде, но тот с удивлением для себя обнаружил, что вовсе и не против. Что-то трогательное было в этом, когда мальчик ходил за ним следом, с горящими глазами требуя рассказать о своих геройских подвигах ещё и ещё, и тогда Алексей, смеясь, усаживал его с собою рядом, и принимался рассказывать…

И вот сейчас, этот самый мальчик, сидел с хмурым лицом (с другим лицом Алексей не видел его уже лет, наверное, десять-пятнадцать) и смотрел на него требовательно. Да так требовательно, что Алексею на пару секунд сделалось не по себе.

«Когда это он успел стать таким взрослым, таким серьёзным?», озабоченно подумал он, а потом, поняв, что племянник просто так от него не отстанет, со вздохом ответил:

— Насколько я помню, ты терпеть не мог слушать о моих похождениях! Давно ли это изменилось?

— Полчаса назад, когда я узнал, что у меня, оказывается, есть кузен! — Отозвался Мишель, пристально наблюдая за реакцией дядюшки. Тот поймал себя на мысли, что уже не может выносить этого осуждающего взгляда, и постыдным образом отвернулся. И сказал только лишь:

— Хм.

Признаться, для него самого это стало не меньшей новостью. Сегодня, вообще-то, на голову ему свалилось сразу несколько новостей, одна интереснее другой. Во-первых, он по известным причинам не интересовался личной жизнью Гордеева, и понятия не имел, на кого Иван Кириллович променял его дорогую сестру. Он знал, что это «какая-то местная учительница», но и в голове не держал, что этой учительницей может оказаться его Алёна! Хотя, что значит, его? Спустя столько лет он даже в мыслях продолжает называть её «своей», боже, какой позор…

— Твой взгляд меня раздражает! — Не блистая вежливостью, сказал он Мишелю. Зато искренне, без ненужного лицемерия. Но и дорогой племянник в долгу не остался:

— А меня раздражаешь ты сам! Господи, ну как можно было?!

— Тебе, что, сказать, как?! Не знаешь, как это обычно бывает?! Сам-то, можно подумать, далеко от меня ушёл!

Далеко или недалеко, но Мишель о своих подвигах никогда никому не рассказывал: будь то подвиги на военном фронте, или на любовном. И, тем не менее, о них всё равно узнавали — и о тех, и о других, несмотря на его тщательные попытки секретничать. Так что тут Алексей, можно сказать, надавил на больное, но Мишель выкрутился:

— У меня, по крайней мере, нет внебрачных детей!

— Да ну? Экая уверенность!

— Что?! — Тут Мишель испытал неудержимое желание выбросить остроязыкого дядюшку из пролётки на полном ходу, но потом взял себя в руки, успокаивая себя исключительно тем, что полковник Волконский выше его по званию, и такое поведение попросту неуместно. Не говоря уж о том, что Алексей нагло его провоцировал, прекрасно зная, как ненавидит щепетильный Мишель подобные разговоры. Впрочем, дядюшка тотчас же рассмеялся, и дружески обнял его за плечо.