Ирина Сахарова - Роковая ошибка княгини

• Название: Роковая ошибка княгини
• Автор: Ирина Сахарова
• Жанр: Исторические любовные романы

Людям суждено совершать ошибки. Порой незначительные, а порой такие, что в корне меняют жизнь. Преследуя исключительно благородные цели, княгиня Юлия Волконская и представить не могла, как высока окажется цена за поступок, совершённый в далёком прошлом. И уж точно она не думала, что расплачиваться придётся не ей одной, но и ни в чём не повинным людям, включая её собственного сына…

---

Впрочем, скорее уж её. Поглядите-ка только, лежит себе как ни в чём не бывало, спит беспробудным сном, такая счастливая! — и, похоже, ничуть не беспокоится о том, что изменила своему мужу. Да и с чего бы ей беспокоиться? Наверняка ей уже не впервой оставаться в гостиничном номере с симпатичными мужчинами — по крайней мере, вела она себя именно так, словно ничто в целом мире её не беспокоило! И ни о муже, ни о дочери, похоже, не думала вообще. Продажная шлюха.

Ивана Фетисовича в тот момент Алексею стало даже жаль. Знал бы он, с кем связался! Усмехнувшись, Алексей поднялся с постели и начал одеваться, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить свою спящую любовницу. Не потому вовсе, что беспокоился за её сон, просто ему не хотелось, чтобы она видела, как он уходит. Без малейшего зазрения совести Алексей положил на подушку рядом с ней парочку купюр крупного номинала — он привык платить продажным женщинам за любовь, полагая это справедливым. Другого, на его взгляд, Алёна не заслуживала.

И он ушёл, даже не взглянув на неё в последний раз, ушёл, без малейшего сожаления оставив её одну. Сказать по правде, он испытывал некое удовлетворение, будто бы этой подачкой, этими деньгами за ночь, отомстил ей за свою поруганную юношескую любовь. Так что домой в то утро он вернулся почти счастливый. «Почти», потому что порой он вспоминал, как перевернулось что-то в его душе, когда он снова её увидел… Но это был уже не тот восторженный шестнадцатилетний Алёшка, это был суровый и практичный Алексей Николаевич Волконский, который сказал себе твёрдо: «Никакой любви не существует, это вымысел!», и — окончательно успокоился по этому поводу.

А теперь представьте, что было с Алёной, когда она проснулась поутру. Поначалу ей казалось, что эта ночь, эта дивная пламенная сказка, попросту привиделась ей! Но смятая постель ещё хранила его запах, и, самое унизительное, эти деньги, оставленные на подушке… Он воспользовался ей! Воспользовался, будто она была продажной женщиной! Оценил её любовь в сто рублей — спасибо, конечно, но неужели он так и не понял, что для неё-то всё это было по-настоящему…? Впервые за четыре года по-настоящему! Господи, какое же он ничтожество! И, как обычно это бывает наутро после супружеской измены, Алёна похолодела от ужаса, только теперь осознав, что придётся как-то объяснять своё отсутствие мужу…

Её спасла Марина Воробьёва. Никогда в жизни Алёна не была дружна с этой строгой, нелюдимой женщиной, куда больше по душе ей казался дружелюбный болтун Викентий, но именно Марина в то утро без малейших предупреждений объявила, заходя в гостиную: «Ваня, извини, с моей стороны это было некрасиво, но я вынуждена была оставить Алёну в госпитале на целую ночь. У Демидовых на заводе вспыхнул пожар, пострадавших везли и везли вплоть до самого утра, мы не справлялись! Алёна зашла навестить меня так кстати, и я попросила её остаться. Милый Ваня, не суди строго, не ругай её, это всё я виновата!» С широко раскрытыми глазами слушала Алёна эти оправдательные речи, боясь взглянуть на мужа, боясь увидеть недоверие в его глазах, боясь, что он заподозрит… Он же подаст на развод, наверняка подаст! И отберёт у неё Сашеньку! Господи, что же теперь будет?! Всю серьёзность сложившейся ситуации Алёна осознала только сейчас — боже, что она наделала?! Ради порыва, ради минутного порыва, ради мерзавца, который не оценил её в сто рублей! — она в одночасье поставила под вопрос собственное будущее, и, что самое страшное, будущее свой дочери тоже! Если Иван Фетисович не отберёт Сашеньку — будет ещё хуже. Алёна попросту не сможет её прокормить, ибо сама зарабатывать на жизнь до сих пор не научилась, а денег, полученных от Алексея за ночь, надолго не хватит.

Но у Ивана Фетисовича и мысли не возникло сомневаться в словах Марины. Во-первых, Марина никогда не лгала. Во-вторых, Марина не слишком жаловала его жену, и не имела ни единой причины выгораживать Алёну! В-третьих, в ночь накануне у Демидовых на заводе и впрямь вспыхнул пожар, Марину вызвали на подмогу в госпиталь, и с виду история выглядела довольно правдоподобной.

И он поверил. Поверил, ни на секунду не усомнившись. Да так и не узнал он, что потом, когда обе женщины остались наедине, Воробьёва подскочила со своего места как ужаленная, и залепила Алёне звонкую пощёчину. «Скажи спасибо, что я слишком дорожу спокойствием твоего мужа, чтобы раскрывать ему на тебя глаза, дрянь!» — вот как она сказала. И, признаться, эта злая реплика была куда более свойственна Воробьёвой, нежели утренние оправдательные речи. Алёна ничуть не удивилась такому, и, потирая ушибленную щёку, действительно, сказала Марине спасибо. Ворбьёва бесконечно уважала Ивана Фетисовича, и прекрасно понимала, что весть об измене жены его убьёт — не ради Алёны она это делала, а ради самого Тихонова. Его благополучие для Марины и впрямь было важнее, чем благополучие его распутной жены.

И всё бы ничего, благодаря Марине и впрямь можно было бы сказать, что Алёна легко отделалась, если бы не внезапная тошнота по утрам, головокружение и слабость — уже знакомые для Алёны симптомы. Она пришла в ужас, когда осознала, что забеременела во второй раз: по срокам и гадать было нечего, Ивана Фетисовича она в свою спальню не пускала вот уже месяца два как, поэтому сомнений на счёт отцовства быть в принципе не могло. «Господи, как же так?!», с ужасом подумала она, совершенно не представляя, что ей со всем этим делать. «Он узнает, он, непременно, узнает!», билась в голове лихорадочная мысль. Варианта было два: вытравить плод, пока не поздно, или утопиться в Неве. Впрочем, второй вариант вскоре отпал — вечно гостить у Воробьёвых в Петербурге они не могли, настал день возвращения домой. Там, конечно, тоже была река, разделявшая Большой дом и их городок, но в ней Алёна топиться упрямо не желала. Ей делалось дурно, как только она представляла, как её тело выловят местные рыбаки, и, ехидно ухмыляясь, будут говорить — графиня Серова не выдержала жизни в нищете и покончила с собой! О, как она ненавидела их всех! И город этот тоже ненавидела! И жизнь свою собачью ненавидела, и Алексея, предавшего её, ненавидела особенно. Но больше всех — Воробьёву.

Марина Викторовна категорически отказалась помогать во второй раз. «Расхлёбывай эту кашу как хочешь, Алёна, но я грех брать на душу не буду. — Сказала она. — Я спасаю людей, чёрт возьми, а не убиваю их!» Алёна плакала, умоляла, падала перед ней на колени и хватала её сухие, тонкие пальцы — бесполезно. Более того, некоторое время Марина проработала акушеркой в больнице, в Москве, и наверняка была знакома с менее щепетильными в этих вопросах докторами — тем не менее, она не стала называть Алёне их имён, не стала сводить её с теми, кто мог бы помочь ей. Алёна ссылалась на Ивана Фетисовича: раз уж ты о нём, Марина, так печёшься — подумай, что с ним будет, когда он узнает? Но Воробьёва была непреклонна: она не станет убивать не рождённого ребёнка и точка.

Тогда Алёна пошла другим путём. Помнится, мы уже говорили, что неподалёку от нашего городка, между лесом и рыбацкой деревенькой у реки, в доме на отшибе жила старушка-знахарка. Такие старушки всегда найдутся в более-менее крупных людских поселениях, часто им приписывают ведьмовские качества и в обыденности побаиваются, но стоит случиться чему-нибудь из ряда вон, как к ним первым бегут за помощью. Вот Алёна и пришла. Толстая неприятная женщина, Устиновна, намешала ей какой-то едко пахнущей гадости в маленькую склянку, и велела выпить её в горячо растопленной баньке, да посидеть там пару часов, чтобы подействовало наверняка.

И Алёна, действительно, готова была это сделать. У Устиновны и банька имелась, старуха пообещала натопить её к полуночи, и сказала, что будет ждать Алёну, если та не передумает. Но лучше бы ей, конечно, передумать, потому что это всё-таки грешно, с какой стороны не посмотри.

Той ночью Алёна собралась, накинула плащ на плечи, и, перед самым уходом, по давнишней своей привычке, склонилась над кроваткой, где спала маленькая Сашенька. Алёна хотела поцеловать дочурку в лоб, погладить по нежным щёчкам, и, в качестве маленькой награды для своей израненной души, хотя бы минутку постоять и посмотреть, как сладко спит её красавица. Вот только красавица не спала. Лежала себе, как ни в чём не бывало, выглядывала из-под белого одеяльца, и глядела на мать, своими умными, янтарно-карими глазами. Снова у Алёны сложилось впечатление, что Сашенька всё понимает и чувствует, и как будто бы даже знает о том, какой страшный поступок задумала совершить её глупая мать! Это, конечно, было невозможно — что может понимать трёхлетний ребёнок?! Но вы бы видели этот её взгляд! Рука Алёны, непроизвольно сжимавшая заветную склянку под плащом, вдруг дрогнула, поникла.

«Я не смогу», поняла она внезапно. И, заливаясь слезами, взяла свою дочь на руки, и, прижав к груди, принялась целовать. А Саша, как будто чувствуя, как нужна матери, потянула к ней ручонки, и обняла за шею, ласково, искренне. Алёна в тот момент окончательно разочаровалась в себе как в личности — да как она могла всерьёз думать о таком?! Убить собственного ребёнка?! Да чем он это заслужил? Разве виноват он, что его мать — падшая женщина? О-о, нет, в этом, кроме самой Алёны, никто не виноват! А этот малыш — какой он будет? Наверняка такой же очаровательный, как маленькая Александра, с такими же пухленькими щёчками! А она… собиралась… собиралась не дать родиться этому чуду? О-о, как права была Марина Воробьёва, когда отказалась ей помогать!