Джованни Джерманетто - Записки цирюльника

• Название: Записки цирюльника
• Автор: Джованни Джерманетто
• Издательство: Госполитиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

Автор книги «Записки цирюльника» Джованни Джерманетто является одним из старейших деятелей итальянского рабочего движения, членом Итальянской коммунистической партии со дня ее основания.

Предлагаемая вниманию читателей в новом, просмотренном автором издании книга «Записки цирюльника» представляет собой автобиографическую повесть; читатель найдет в ней яркую реалистическую картину итальянского общества того времени и, в особенности, положения трудящихся масс Италии и их борьбы за свое социальное и политическое раскрепощение. Описываемые в книге события охватывают период с начала XX столетия до 1927 г. Джерманетто с тонким юмором, в образной и увлекательной форме, не уступающей лучшим образцам художественной литературы, показывает борьбу рабочего класса Италии против светской и церковной реакции, историю образования Итальянской коммунистической партии и ее героическую борьбу против фашистской диктатуры.

---

Временно я устроился у одного дальнего родственника, работавшего в маленьком кафе. Он уходил из дому в пять часов утра и возвращался после полуночи, а я оставался дома и, сидя на кровати, потому что зима была очень холодная, а в доме не было печки, писал статьи о России для «Лавораторе», единственной уцелевшей нашей газеты.

Прошло несколько дней. Как-то я прочел об аресте Бордига, Адзарио. Потом были взяты Гриеко[79], Берти. За ними другие… Однажды вечером жена швейцара сказала мне:

— Приходили двое синьоров, спрашивали о вас. — И, оглядевшись, прибавила шепотом: — Двое полицейских!

Было ясно. Следовало переменить квартиру. Я бродил по городу, пока случайно не встретил старого приятеля, которого давно потерял из виду. Он пригласил меня к себе.

— У меня тебе будет вполне безопасно, — уверял он.

Я принял его предложение. Он привел меня в одно из предместий Турина, в дом довольно подозрительного вида, но ничего другого не оставалось.

— Чем ты занимаешься теперь? — спросил я его за столом.

— Устраиваюсь… Честно теперь жить нельзя. Не удивляйся… С тобой я буду откровенен: я покупаю и продаю вещи… неизвестного происхождения.

Из огня да в полымя! Арестовать могли меня и здесь, но уже не за политические преступления, а за уголовщину…

Всю ночь напролет дом жил потаенной, но оживленной жизнью: приходили, уходили, приносили и уносили. Утром шум прекратился: работа кончилась. Наиболее честными квартирантами в этом доме были карманные воришки и проститутки. Послужные списки прочих были позначительней. Не помню, под каким предлогом, но в тот же день я покинул своего гостеприимного хозяина.

Мне удалось было найти работу за заставой в маленькой парикмахерской, штат которой состоял из хозяина и меня. Хозяин был славный малый, женатый, отец четырех ребятишек. Я жил и столовался у него. Клиентами парикмахерской, расположенной недалеко от По, были лодочники, садовники, возчики песка.

Народ все молчаливый и нелюбопытный. Здесь я мог спокойно писать для «Лавораторе».

Аресты продолжались. Население было терроризовано. Я работал уже с неделю. И вот однажды вечером в воскресенье, когда мы уже собирались закрыть парикмахерскую, вошел новый клиент. Прежде чем я успел сделать ему знак, он бросился мне на шею.

— Как живешь? Я знал, что ты побывал в Москве! Видел Ленина? Ты знаешь, что Бордига арестован?

И ряд других вопросов и восклицаний. Это был один из уцелевших товарищей. Побрившись, он ушел, сказав, что еще вернется.

— Тайну я буду соблюдать, — прибавил он.

По его уходе мы закрыли парикмахерскую и поднялись наверх. На столе дымилось традиционное блюдо макарон. Хозяин казался очень озабоченным. Я поиграл с его ребятишками, которые успели привязаться ко мне. Потом мы немного поболтали.

Подав кофе, хозяйка вышла из комнаты, и тогда хозяин сказал мне:

— Я слышал, что говорил ваш друг. Я знаю ваше имя, так как много раз читал ваши статьи в «Ордине нуово»… Я не знал и не подозревал, что у меня находится один из наших известных товарищей…

Я слушал, заранее угадывая заключение этой речи.

— Я сочувствующий. Всегда давал сколько мог, и даже вел пропаганду, как умел… — Он поднялся, поискал в одном из ящиков стола и показал мне несколько вырезок из журнала, в котором значилось его имя в списке лиц, подписавшихся на столько-то лир.

— Мне очень тяжело говорить об этом с вами. Но я не могу поступить иначе: у меня семья, и, если фашисты узнают, что вы здесь работаете, они разгромят все. Вы понимаете?

— Вполне, — ответил я.

— Я заплачу вам за две недели вперед вместо одной… — Видно было, что человеку действительно было неприятно выгнать меня.

Итак, я снова без работы и без крова.

В гостиницу я не мог идти по двум причинам: во-первых, это было мне не по карману, во-вторых, это значило наверняка быть арестованным. Несколько дней я пробыл в семье одного рабочего. Это были дни отдыха для меня. По вечерам, когда вся семья: отец, мать и пятеро сыновей — все рабочие — собирались вокруг огня, я рассказывал о своем путешествии в Россию.

Какими далекими мне казались теперь эти дни!

Однажды утром меня арестовали и отвели в полицейское управление Сан-Карло. Здесь меня привели к генералу Дзамбони, фашисту — главному начальнику полиции Турина.

— Где вы были до сих пор?

— В Турине, — ответил я.

— Где вы проживали?

Я отказался отвечать на этот вопрос.

— Прекрасно… Отведите его в «Нуове», — приказал генерал.

— За что я арестован? — спросил я.

— Вы это прекрасно знаете и еще имеете нахальство спрашивать.

— Я имею право по закону знать причину, — настаивал я.

— Уведите его!.. — рассердился генерал, и меня вытолкнули из его кабинета.

Через несколько часов началось мое путешествие по Турину в тюремном фургоне. Фургон должен был объехать все полицейские комиссариаты, чтобы погрузить всех арестованных и доставить их в тюрьму. Мы выехали часов в десять утра и только к трем часам пополудни приехали в «Карчери нуове».

Фургон внутри разделен на ряд маленьких камер-одиночек, в которые сажали по двое. В клетке, расположенной напротив моей, находились две женщины: проститутка, родом из Голландии, и уличная гадалка.

Проститутка, заливаясь слезами, причитала:

— Что со мной сделают? Долго ли меня продержат? Я иностранка, они должны принять это во внимание, к тому же Голландия в дружбе с Италией.

Гадалка ее утешала:

— Если б здесь не было так темно, я разложила бы карты и ты сейчас же узнала бы все.

— Нас посадят вместе?

— Если посадят вместе, я тебе обязательно погадаю. Можно и без карт, я умею по руке предсказывать будущее. Деньги у тебя есть?

— Их отобрали карабинеры!

Вот и большие ворота «Карчери нуове».

После обычных формальностей в канцелярии и тщательнейшего личного обыска, во время которого у меня отобрали подтяжки, шнурки от башмаков и галстук — у меня сначала хотели отобрать и палку, без которой я совершенно не могу ходить, — я был отправлен в новое обиталище, камеру № 13.

Через решетку падал луч солнца, и в первый момент тюрьма произвела почти приятное впечатление. Дверь камеры захлопнулась с обычным металлическим стуком. Я давно уже привык к этому звуку, и все же каждый раз он производит на меня тяжелое впечатление. Камера была обычного типа: сырая, мрачная, маленькая. Она рассчитана на одного, но в ней я нашел уже двух арестованных. Мы поздоровались.

По тому, как я направляюсь в угол, чтобы сложить свои вещи, один из арестованных узнает во мне привычного обитателя тюрем и, улыбаясь, замечает:

— Сразу видно, что ты не новичок!

Он занимает единственное сиденье — грубую скамейку, прикрепленную к стене, и ест. Другой растянулся на соломенном тюфяке, рядом с ним миска с похлебкой; он не ест, но и не спит.

— Да, — отвечаю, — я стреляный воробей.

— Ты что же, уголовный? — спросил он меня с полным ртом.

— Нет, политический.

Арестант, лежащий на матраце, смотрит на меня внимательно, тогда как мой собеседник улыбается со смешанным выражением восхищения и сожаления.

— Ну и типы же вы, политические! Что за удовольствие попасть сюда, не «поработав», не могу понять… — И, видя, что я смотрю на лежащего арестанта, добавляет: — Нищий, вшивый и глух как тетеря. Вчера я думал, что он притворяется, но теперь я уверен, он и бомбардировки не услышит; можешь говорить не стесняясь.

— Что же ты хочешь, чтобы я сказал?

— Вы счастливее нашего брата, — прерывает меня собеседник, — вам живется спокойно. А нам постоянно надо быть настороже, заметать следы.

— Да, конечно, — говорю я.

Собеседник расположен к излияниям.

— Тебе я могу рассказать. Вы, социалисты, не «падаль». Этот раз мне не повезло, поймали на месте. Я, к твоему сведению, специалист: работаю по памятникам. — И, заметив, что я не понимаю, объясняет: — Специалист по краже памятников. Это никого не обижает. Кому плохо оттого, что с памятника Кавуру исчезнет бронзовая доска или чего-нибудь не хватит у Виктора Эммануила II, прозванного «отцом отечества» за то, что имел кучу любовниц и незаконных детей, или на каком-нибудь другом памятнике не окажется цепей? А для меня это хлеб, потому что бронза в цене. По совести говоря, разве не лучше, чтобы эти бесполезные цепи пошли на какую-нибудь фабрику, на мельницу, на что-нибудь полезное людям?

Мой собеседник, видимо, доволен обнаруженной им эрудицией. Он подмигивает мне и берет сигару. Затем продолжает:

— Да, не повезло! Набрал я уже полный мешок цепей, хорошие цепи, ни одной ржавой!.. Слышу шаги… Обернулся — «близнецы»[80]! Попытался было улизнуть, да где уж там! На допросе я все-таки обставил «любопытного»[81], только никому ни гу-гу! Понял? — И, оглянувшись на соседа, он снижает голос: — Я назвался фальшивым именем. Собственно, имя-то настоящее, но не мое. Это имя моего дражайшего друга, славного такого парня, рабочего, у которого я забрал документы. Никогда ведь не знаешь… Всегда надо быть запасливым. Вот и теперь: меня поймали на месте — скорый суд и короткая расправа… Но если бы меня судили под моим настоящим именем, было бы хуже, так как я неоднократно попадался. Понял?