Джованни Джерманетто - Записки цирюльника

• Название: Записки цирюльника
• Автор: Джованни Джерманетто
• Издательство: Госполитиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

Автор книги «Записки цирюльника» Джованни Джерманетто является одним из старейших деятелей итальянского рабочего движения, членом Итальянской коммунистической партии со дня ее основания.

Предлагаемая вниманию читателей в новом, просмотренном автором издании книга «Записки цирюльника» представляет собой автобиографическую повесть; читатель найдет в ней яркую реалистическую картину итальянского общества того времени и, в особенности, положения трудящихся масс Италии и их борьбы за свое социальное и политическое раскрепощение. Описываемые в книге события охватывают период с начала XX столетия до 1927 г. Джерманетто с тонким юмором, в образной и увлекательной форме, не уступающей лучшим образцам художественной литературы, показывает борьбу рабочего класса Италии против светской и церковной реакции, историю образования Итальянской коммунистической партии и ее героическую борьбу против фашистской диктатуры.

---

Одновременно я рискнул даже перевести на итальянский язык «Над схваткой» Ромен Роллана… Сколько ночей провел я над этим томиком, с пальто на плечах и бутылкой горячей воды в ногах, так как стояли холода, а я экономил на дровах! И все это для того, чтобы увидеть мой труд изуродованным цензурой. Но меня это не смущало. Мы все же умудрялись использовать гранки многочисленных статей, отвергнутых цензурой, и посылали их по адресам товарищей в другие города и даже на фронт. Таким образом мы поддерживали с ними постоянную связь и информировали их о многих политических событиях.

Вместе с ростом нашей деятельности рос и материал по моему «делу» в полиции; моя корреспонденция, как и письма, приходившие на имя близких товарищей, просматривалась цензурой. В один прекрасный день начальник карабинеров явился ко мне.

— Вы должны завтра утром ехать в Кунео. Вот приказ от префекта. Я советую вам поехать. Если вы откажетесь, я буду вынужден отправить вас. — И, укоризненно покачивая головой, он добавил: — Я вам предсказывал, что это случится.

Я уехал: это был недурной случай провести собрание в Кунео… Префект Кунео граф ди Костильоле был старый джолиттианец, ханжа и реакционер. На меня он произвел впечатление епископа, одетого в светское платье. Рядом с ним сидел его секретарь.

— Вы, стало быть, не желаете прекратить вашу пропаганду? — обратился он ко мне. — Можно подумать, что для вас в Италии ничего не изменилось с двадцать четвертого мая. Всякий истинный итальянец не должен сейчас рассуждать, он обязан думать только о том, чтобы победить. На фронте умирают.

Префект говорил, как защитник по назначению: холодно, безразлично. Я наблюдал за ним. Он на меня не смотрел.

— Поняли? — спросил он.

— Вполне.

— Вам нечего сказать?

— О, я мог бы многое сказать, но вы заявили, что не следует рассуждать, и так как я не думаю, чтобы смог убедить вас, синьор префект, то я ожидаю вашего заключения.

— Вот вам мое заключение: если вы не прекратите своей деятельности, я вас интернирую! Если же вы согласны прекратить ее, подпишите. — И он подал мне бумагу.

Согласно тексту бумаги я обязывался не вести больше социалистической пропаганды, не выезжать из города, в котором проживал, и не сотрудничать больше в газетах… то есть добровольно интернировать себя.

Я не подписал. Префект взял обратно бумагу.

— Хорошо, — сказал он. — Это ваше дело. У меня готов уже приказ. Я отправляю вас в Сардинию в Иглезиас[40].

И он отпустил меня. Отпустил также и своего секретаря. Когда я был у двери, а секретарь уже вышел, префект вернул меня. Мы были одни.

— Послушайте, — сказал он, — ваш отказ подписать бумагу означает, что вы будете интернированы. Вам придется оставить город, семью, дела. В сущности, все это ненужная жертва. Если бы это смогло прекратить войну! — Старый аристократ оглянулся вокруг, как бы испуганный собственными словами. — Да! — продолжал он. — Если бы это могло положить конец войне! Ведь я тоже против войны[41].

— Против какой войны? — возразил я. — Если бы Италия выступила против Франции, вы были бы за войну, синьор префект! Ваша партия тоже обагрила руки в крови. Да! В пролетарской крови, здесь, в Италии, в Ливии… не больше и не меньше, чем всякая другая буржуазная партия.

— Вернемся к фактам: вы будете интернированы. Я не могу поступить иначе. Я и так слишком долго терпел. Я реакционер, как говорите вы, но я уважаю людей, во что-то верующих… Мне жаль отправить вас в Сардинию, — добавил он.

— А мне, если бы переменились роли, нисколько не было бы жаль отправить вас в Сардинию или еще дальше, — отвечал я.

Префект помолчал.

— Что ж? Вы рассуждаете логически: по-своему вы правы. И он окончательно отпустил меня.

Через несколько дней я получил приказ, интернировавший меня в моем городе. Префект не отправил меня в Сардинию, но интернирование меня в городе, где я проживал, было для меня, как секретаря федерации, тоже чрезвычайно неудобно, так как здесь полиции было легче следить за мной.

В это время я был одним из редакторов «Лотте нуове». В редакции тогда имело место любопытное смешение идей. Главный редактор стоял за победу Антанты, другой редактор полагал, что победа центральных держав дала бы большой толчок техническому прогрессу. Оба, однако, считали себя социалистами. Я держался точки зрения ЦК партии — был против всякой войны, ибо был убежден, что, кто бы ни победил — Антанта или центральные державы, — рабочие одинаково потеряют. Эти наши разногласия, конечно, сказывались на журнале.

— Я не согласен с тобой, — заявил главный редактор, — но, так как я признаю за товарищами право высказывать свои взгляды и так как ты тоже редактор, ты должен взять на себя ответственность за свои статьи и подписывать их.

Я стал подписывать, в результате чего реакционеры и цензура ополчились уже на меня лично. Особенно приглянулся я цензуре. Достаточно было, чтобы под статьей красовалось мое имя, как она испещрялась белыми полосами, иногда от нее оставались только заголовок и подпись. Однажды я сыграл злую шутку с цензором: изменив заголовок статьи Муссолини из «Пололо д’Италиа», я подписал ее своим именем. Она была уничтожена цензурой совершенно: остались только заголовок и подпись… Я испробовал всевозможные псевдонимы, заставляя таким образом цензора читать статьи, но результат был неизменно один и тот же. Только возрастал материал по моему «делу».

Глава XV Реакция, голод и Туринское восстание[42]

Чем дальше затягивалась война, тем свирепее становилась реакция: аресты, ссылки…

Солдаты, приезжавшие в отпуск, рассказывали об ужасах войны, о бесстыдном обогащении спекулянтов. Буржуазия окончательно перестала стесняться. Акулы войны своим поведением оскорбляли измученный лишениями народ. И в то же время они старались сеять раздор между крестьянами и рабочими. Первым они говорили: «Вас гонят на войну, а рабочие преспокойно зарабатывают себе хлеб на заводах». А рабочим напевали другое: «У вас нет даже черного хлеба, а крестьяне объедаются белым…»

В это время интервентистская печать вопила на все лады:

— Крестьяне, спасайте ваши земли!

— Рабочие, защищайте предприятия!

— Вперед! Вперед!

И обещали золотые горы!

Землю — крестьянам!

Рабочим — контроль над предприятиями!

Демократию!

Свободу!

Тем временем поставщики снабжали солдат башмаками на картонных подошвах и гнилыми консервами. Солдаты умирали от холода и простуды в окопах, заливаемых водою, или от негодной пищи!

Все чаще вспыхивали беспорядки, типичные восстания неорганизованных масс, какие бывают во время мрачных периодов истории в обстановке темных политических интриг.

В этот период платформа Итальянской социалистической партии отличалась от платформы большинства партий, объединяемых II Интернационалом.

Итальянская социалистическая партия высказалась против войны, отказалась войти в блок Священного национального союза, отказалась принять на себя часть ответственности за войну. Она держалась стойко. Предательство Муссолини не вызвало кризиса в партии. Наоборот: массы еще теснее сплотились вокруг нее.

Но эта платформа исключительно отрицательного характера не была боевой; не поддерживать и не саботировать войну — значило топтаться на месте. Партия, застывшая в пассивном отрицании, не видела пагубной деятельности реформистов, завладевших профсоюзами в сотрудничестве с промышленниками. Она не замечала зарождения в массах волны восстаний.

Трагедия итальянского буржуазного общества носит имя Капоретто[43]. Капоретто означает разгром армии, банкротство правящего класса и государственного аппарата, взрыв недовольства трудящихся масс. И в этой обстановке партия, представительница рабочего класса, упорно твердила: «Не поддерживать и не саботировать» войну, являющуюся крупнейшим актом насилия буржуазии над пролетариатом… В этом неестественном положении Итальянской социалистической партии и лежит причина поражения итальянского пролетариата.

Весна 1917 г. протекала особенно беспокойно. В Милане были беспорядки. Рабочие волновались и в других крупных промышленных центрах, особенно в Турине.

Когда в августе 1917 г. в Турине внезапно вспыхнуло восстание, партия, в начале войны не сумевшая провести всеобщую забастовку, не смогла и теперь принять на себя руководство восстанием, и оно было потоплено в крови. Я часто наезжал в Турин для поддержания связи с товарищем Грамши[44] и другими. На металлургических заводах был введен военный режим, обстановка была чрезвычайно тяжелая. За малейший проступок рабочих — не только мужчин, но и женщин и детей — сажали в карцер военной тюрьмы. За оставление работы виновный подлежал военному суду. Пострадавшие на работе не получали никакого возмещения. Профессиональные организации, представители которых — реформисты Коломбино, Буоцци, Гварньери и другие — входили в Комитет промышленной мобилизации, ничего не делали. Местная социалистическая секция была, конечно, против участия в комитете, но вопрос этот был решен в общем национальном масштабе, и реформисты из профсоюзов пошли на сотрудничество с промышленниками.