Мария Тортика (Лобанова) - Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль

• Название: Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль
• Автор: Мария Тортика (Лобанова)
• Издательство: Литагент «Центрполиграф»a8b439f2-3900-11e0-8c7e-ec5afce481d9
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-227-05277-3

На основании обширных архивных материалов ряда стран впервые подробно рассматривается жизненный путь одного из ярчайших лидеров международного социалистического движения болгарина Крыстю (Христиана) Раковского, видного центристского деятеля II Интернационала, ставшего после 1917 года большевиком. Авторы проследили роль Раковского как государственного руководителя Украины – председателя ее правительства, его мужественную борьбу за подлинное равноправие республики в составе СССР, против сталинского курса на унификацию, раскрыли попытки Раковского европеизировать СССР, когда он был полномочным представителем в Великобритании и Франции. Исследование выразительно повествует о противодействии Раковского установлению сталинского единовластия, пребывании в ссылке, возвращении в Москву на второстепенный пост и расправе с ним. Уделено внимание и личной жизни героя, его семейным и внесемейным связям, его родным и близким. Книга написана живым языком, с увлечением читается и представляет интерес не только для специалистов, но и для самой широкой аудитории.

---

В архивном фонде Наркомздрава РСФСР сохраняются тексты или протокольные записи многих десятков его докладов, речей, реплик на заседаниях УМС. Так, на заседании 23 апреля 1935 г. он высказал мнение о невозможности требовать в гражданских алиментных судебных делах обязательного применения исследований групп крови.[1393]

Несколько раз он выступал в дискуссии по докладу главного врача Кремлевской больницы М. Б. Кроля по весьма щекотливому, особенно имея в виду его должность, вопросу – о допустимых пределах применения в медицине новых методов лечения и диагностики новых и опасных для здоровья и жизни средств и методов (апрель 1936 г.).[1394] Решение по этому скользкому вопросу Раковский тщательно редактировал.[1395]

Немаловажно отметить, что обсуждение вопроса, связанного с операцией аборта, происходило вскоре после того, как в печати «для обсуждения трудящимися» был опубликован заранее предназначенный для принятия без каких бы то ни было изменений антигуманный, по существу своему средневековый законопроект о запрещении абортов и суровых наказаниях за него как для врачей, нелегально проводивших таковую операцию, так и для женщин, решившихся избавиться от плода.[1396]

В выступлении на заседании президиума УМС 14 июня 1936 г. Раковский был вынужден поддержать запрещение социальных абортов, то есть тех, которые не были вызваны состоянием здоровья женщины. Но эта поддержка была весьма своеобразной: она сопровождалась оговорками, цель которых состояла в ограничении негативных последствий этого акта. Раковский подчеркнул, что необходимо добиваться не только повышения рождаемости, но и роста здорового населения. Он ставил вопрос, в какой мере представленные на заседание медицинские показания для аборта охватывали все те случаи, где медицинская наука в интересах матери требует оперативного вмешательства.[1397] Подводя же итоги обсуждения, вяло и нетвердо пытаясь обосновать запрещение социальных абортов, Раковский в явном противоречии с этим уверенно и справедливо указывал на необходимость защиты женщины, предоставления ей гарантий безвредности беременности.[1398] Комментируя прения на этом заседании, корреспондент «Известий», явно сочувствуя позиции оратора, выделял его слова о том, насколько важно подходить к законопроекту в единстве медицинского и социального факторов, добиться того, чтобы защитить живого человека, а не букву инструкции.[1399]

Значительное внимание уделялось применению в медицине методов и достижений смежных научных отраслей. 22 мая 1935 г. на заседании УМС под председательством Х. Г. Раковского был заслушан доклад известного физика академика П. П. Лазарева о внедрении биофизической методики в клинику и о преподавании биофизики в медицинских институтах и институтах усовершенствования врачей. Верно оценив перспективность нового направления, Раковский после доклада отметил необходимость развития биофизических и биохимических исследований для разработки проблем физиологии и внес ряд предложений о преподавании биофизики.[1400] Вскоре доклад П. П. Лазарева «Физика в современной физиотерапии» был поставлен в качестве основного на III Всесоюзном съезде физиотерапевтов.[1401] Несколько позже, в апреле 1936 г., президиум УМС заслушал доклад Л. С. Штерн «Современное состояние физиологической химии в СССР». Обобщая прения по ее докладу, Раковский сконцентрировал внимание на необходимости форсированного развития биохимических исследований.[1402] В 1936 г. под руководством Раковского был проведен конкурс на лучшую работу по санитарной статистике.[1403]

Дважды дебатировался такой сложный и острый вопрос, как медицинская ошибка. В первый раз его обсуждало бюро УМС 9 декабря 1935 г. в связи с конкретным случаем. В своем выступлении Раковский обратил внимание на чрезвычайную длительность прохождения дела, на то, что его рассмотрение задерживалось во всех инстанциях, говорил о необходимости сделать из этого общие выводы.[1404] Фактически в этом выступлении содержалась лишь несколько завуалированная критика бюрократической системы применительно к той ее части, которая утверждалась или уже утвердилась в здравоохранении.

Учитывая актуальность вопроса, он был поставлен на заседание сессии совета в мае 1936 г. Раковский произнес вступительное слово, в котором решительно отверг фаталистический подход, сводившийся к тому, что ошибка – это роковая неизбежность врачебной профессии. В выступлении был нарисован яркий образ высокопрофессионального врача-гуманиста, и этот образ в полной мере соответствовал внутреннему настрою самого оратора: «При прочих равных условиях врач, который знает свою профессию, который понимает свое дело, врач, который умеет правильно выписать лекарство, который относится к больному чутко, который переживает с больным… который испытывает то, что французы называют “лезерр”, то есть внутренние терзания, врач, который внимательно относится к больному, совершит гораздо меньше ошибок, чем при тех же условиях врач, у которого эти качества отсутствуют».[1405]

Во многих выступлениях Х. Г. Раковский касался такого важного вопроса, как использование передового зарубежного опыта. Надо сказать, что в то время в моду еще не вошло великодержавное стремление отгородиться железной стеной от капиталистического Запада, восхвалять все отечественное, искать обязательные «приоритеты» в русской науке. Такое «открытие» Сталину еще только предстояло совершить. Так что искать здесь какой-то особой смелости или принципиальности было бы неверно. Тем не менее Раковскому было свойственно, скорее всего в большей степени, чем другим деятелям советской медицины, в силу его прошлых широких международных связей, особенностей культурных навыков, политического кругозора и подлинного космополитизма понимание отставания советской медицины, необходимости учиться у зарубежной медицинской науки и практики.

Можно лишь поражаться тому, как интенсивно следил Христиан Георгиевич за иностранной литературой, течениями и тенденциями зарубежной медицинской мысли. Не для красного словца, а в интересах дела он в выступлениях на пленумах и в других органах УМС многократно ссылался на труды английских, французских, немецких, американских медиков, на традиции и опыт здравоохранения этих стран, причем, и это особенно интересно, «социальный фактор» никогда в этих выступлениях не фигурировал. Речь шла, например, о работах француза Вассе о вирулентности микробов.[1406] Или, обосновывая план работы УМС, Раковский обращал внимание, что при просмотре иностранных журналов видно, как за границей интересуются проблемами гипертонии, и этот вопрос поставлен на обсуждение ближайшего международного конгресса хирургов.[1407] Возвращаясь к этому же вопросу в другой раз, Раковский отмечал работы испанских ученых Марана и Добенека о роли гипофиза в регулировании кровяного давления.[1408] Он указывал на повышенный интерес за рубежом к биологическому действию тяжелых металлов и рекомендовал созвать специальное совещание по этой проблеме (соображения по этому вопросу было поручено подготовить Л. С. Штерн).[1409]

Иногда весьма важные мысли проводились и в полушутливой форме. В связи с профилактикой гриппа Раковский отмечал: «Англичане – народ очень практичный. Как только заговорили о том, что ультравирус является причиной гриппа, в зоологическом саду обязали всех сторожей завязывать рот, чтобы не заразить молодых обезьян гриппом».[1410] Но об английском здравоохранении Раковский в другом выступлении высказался с серьезным и глубоким уважением, отмечая исключительный патриотизм британских врачей: «Я мог бы указать на целый ряд врачей, которые годами отрывались от цивилизованной жизни для того, чтобы изучать болезни и способы их лечения». После этого следовали убедительные примеры.[1411]

Иногда привлекался Х. Г. Раковским и болгарский опыт. О нем шла речь при обсуждении на заседании президиума УМС вопроса об эндоартритах, в связи с чем вспоминались многочисленные случаи этого заболевания среди солдат во время Первой Балканской войны.[1412] В другой раз обращалось внимание на болгарское кислое молоко, которому, как говорил Раковский, приписывалось способствование большой продолжительности жизни в Болгарии. Ставился вопрос о возможности применения кислого молока в клинических целях.[1413] С воспоминаниями о болгарском кислом молоке связан был и большой интерес Христиана Георгиевича к работам в области ацидофилов, проводившимся, в частности, в находившемся в Костроме НИИ им. Семашко.[1414]

Частные явления сливались в общую картину, которая глубоко тревожила Х. Г. Раковского, как и других вдумчивых деятелей здравоохранения. Но он чувствовал особую свою ответственность за то, что советская медицинская наука оказалась не в состоянии выйти на мировой уровень. «Многое мы сделали, – говорил он на совещании аспирантов в марте 1936 г., – но не такого, без чего не могла бы обойтись мировая наука. А мы без мировой науки обойтись не можем».[1415] «Мы не умеем еще интенсивно работать, – констатировал он в другой аудитории. – Мы не можем применять еще тот принцип, который в Соединенных Штатах Америки называется Фул-Тайм – полноценный рабочий день».[1416]