Тронд Берг Эриксен - Августин. Беспокойное сердце

• Название: Августин. Беспокойное сердце
• Автор: Тронд Берг Эриксен
• Издательство: Прогресс–Традиция
• Жанр: Религия
• Год: 2003

«В книге, призванной дать читателю представление об Августине и его трудах, необходимо высветить эту фигуру по крайней мере с трех сторон: показать его как ритора (в том числе проследив за его образованием и становлением в оном качестве), как философа, который свел воедино неоплатонизм и христианство, и как пастыря, который правил своим епископством накануне развала Римской империи. Кроме того, следует коснуться беспримерного влияния его идей на современников и последующие поколения. Разделить три роли, которые играл Августин на протяжении своей жизни, весьма сложно, но можно сказать, что отчасти они соответствуют трем этапам его развития: начав как ритор, он постепенно превращается в философа и заканчивает свои дни церковным деятелем. Иными словами, сначала Августин хочет ввести мир в заблуждение, затем наблюдает за ним, а под конец пытается с ним бороться».

«Наше время — рубеж тысячелетий — представляется особенно благоприятным для обращения к Августину, поскольку он весьма серьезно повлиял на трактовку истории в системе христианских воззрений. В его сочинении «О граде Божием», которому я давно собираюсь посвятить отдельную книгу, вкратце излагается понимание древней Церковью хода истории. Фактически в этом труде предпринимается наиболее смелая из всех попытка выявить смысл исторического процесса в целом и распада Римской империи в частности. Августин рисует картину огромного масштаба, в которой всем и каждому отведено строго определенное место».

«Подзаголовок моей книги — «Беспокойное сердце» — кажется позаимствованным из дешевого романа. Но это выражение настолько точно передает мироощущение Августина, что обойтись без него затруднительно. Такая формулировка важна и в историческом плане, поскольку Августин первым описал беспокойство как основное состояние человека, как его судьбу. Бог сотворил человека прямоходящим, и это подсказка человеку, где и как ему следует искать свою цель. Люди не должны, вроде бессловесной скотины, склоняться к земле. Так ведут себя потакающие своим порочным страстям. Истинные же человеки призваны устремлять взср ввысь, тянуться душой к Господу. Лишь в Боге мы обретаем «покой» (quies), т. е. свободу от страстей и желаний. И пока мы наконец не предстанем пред лицом Создателя, сердца наши будут пребывать в «беспокойстве» (inquietum est cor nostrum). Античные стоики идеализировали бесстрастие и «спокойствие» (tranquillitas). Но Августин не считает спокойствие возможным или достойным идеалом — во всяком случае, если говорить о земной жизни человека. Здесь, на земле, наши сердца всегда будут испытывать беспокойство — и это вполне закономерно. Страшиться и желать, скорбеть и радоваться правильно, только если эти душевные волнения касаются правильных вещей (О граде Бож. XIV, 9). Беспокойство свидетельствует о том, что мы не дома, что наше пребывание в этом мире лишь временно, что мы направляемся далее».

---

Город, в котором Августин был епископом, назывался Гиппон Царский — Hippo Regius, — потому что нумидийские цари предпочитали править оттуда. Теперь от старого города почти ничего не осталось, и у нас нет даже хороших описаний города, сделанных в античности. Вскоре после смерти Августина во время нападения вандалов, а потом и мусульман, город был стерт с лица земли. Археологи обнаружили остатки храма, который был посвящен первомученику святому Стефану и построен во времена Августина. Вообще, надо полагать, что Гиппон, как и все римские провинциальные города такой величины, имел бани, театр и, возможно, стадион. Там, безусловно, был дом для собраний донатистов, крещальня и епископская усадьба. Но все это выглядело весьма скромно.

Едва ли тот храм был больше норвежской приходской церкви. Скамеек в нем не было, во время богослужений люди стояли, мужчины и женщины отдельно. У епископа не было особой кафедры, он обращался к пастве, сидя на возвышении в апсиде. Церковь и ее служители представляли римскую цивилизацию в регионе, где существовали колоссальные различия между немногочисленными богатыми римскими землевладельцами и многочисленными рабами и наемными работниками. Тем не менее, по сравнению с тем, как жили за его пределами, этот провинциальный город был настоящим культурным центром. А вот в сельской местности верующим часто приходилось довольствоваться священниками, которые не умели ни читать, ни писать.

Со временем в городах стали преобладать христиане, тогда как религия в сельских районах представляла собой беспорядочное смешение берберских, пунических, римских и христианских элементов. К тому же через приморские города из восточной части Средиземноморья туда приходили новью религии и ереси. Египет находился совсем рядом.

Из Карфагена в многочисленные города и городки, лежавшие по берегам Средиземного моря, ежедневно прибывали корабли. Христиане рано разработали систему социальной помощи, которая привела к тому, что бедные и необеспеченные люди устремлялись в города, имевшие епископов, ибо знали, что там они не умрут с голоду.

В Африке аристократические семьи не оказывали сопротивления христианству, как это было в Риме, где самые древние и состоятельные роды связывали свои привилегии с дохристианским культом. Однако в провинции старая римская религия постепенно уходила из жизни. При императорах Феодосии и Гонории ббльшая часть старых культовых храмов была закрыта навсегда. С 399 года в языческих храмах Карфагена больше не отправляли культов. Язычество запретили официально, ссылаясь на императорские законы и указы. Храмы закрылись. Статуи старых богов были разбиты или сожжены.

На улицах нередко возникали столкновения между теми, кто приветствовал эти новшества, и теми, кто им сопротивлялся. Группы христиан–отщеленцев часто принимали сторону язычников, выступавших против нетерпимости государственной религии к другим религиям. Но католики и донатисты не брезговали остатками закрытых храмов, когда строили свои молельные дома. Вообще боролись не столько со старой государственной религией, сколько с развивающейся индустрией развлечений — «Шествие праздников Диавола» {ротра diaboll), выражение, взятое из сочинения Тертуллиана о зрелищах — De spectaculis, — которая начала развиваться во времена императоров. Апологеты христианства редко выступали против Юпитера, Геры, Марса и Аполлона. Но все негодовали против кровожадной страсти масс к «хлебу и зрелищам» (Исп. VI, 8; О граде Бож. I, 32). Августин называл молодого Алипия типичной жертвой соблазнов, какими являются развлечения.

Конские бега, театральные представления, кулачные бои и поединки с хищниками оказались более интеоесными и неискоренимыми. Судя по тому, как Августин описывает свою жизнь, искушения и соблазны были связаны не с притягальной силой старых богов, а с традицией «хлеба и зрелищ», которая, по мнению христиан, была совершенно неприемлема. Сопротивление, которое следовало побороть, заключалось не в преданности римским или олимпийским богам, а в пристрастии к «представлениям» (spectacula), в течение многих веков служивших полем и поводом для выражения лояльности к старым богам.

Вполне возможно, что связь между старыми богами и индустрией развлечений, на которую указывали апологеты христианства, начиная от Тертуллиана и кончая Августином, была очевидна только им. Юпитер, Гера, Марс и Аполлон никогда не связывали своих верующих столь личными отношениями, как религии спасения, пришедшие с востока во времена императоров. Поэтому многие христиане не видели ничего предосудительного в том, что делили свое время между амфитеатром и церковью. Гнев богословов был направлен в основном против неустойчивых верующих.

В IV веке произошло массовое обращение в христианство, потому что принадлежность к религии императорской семьи стала сулить ощутимые выгоды. В неглубоко верующих христианских семьях по–прежнему продолжало жить язычество. Поэтому Августину было одинаково важно и научить христиан той форме жизни, какой требовала эта вера, и обратить язычников в христианство. Очень многие язычники приняли тогда христианство. В поздне–римской империи осталось мало язычников, а оставшиеся в конце века не смели даже рта раскрыть (О согл. еванг. 1,21; 1,10). Августин пишет: «Редкий человек говорит в сердце своем, что Бога не существует», — rarum hominum genus est qui dicant in corde suo: non est Deus (Толков. на Пс. 52, 2).

***

В мире Августина не могло реально существовать ни атеизма, ни нигилизма. Подобные миропонимания были настолько маргинальны, что их рассматривали как своего рода умственное помешательство. Легко забывается, что в период поздней античности христианство и язычество не расходились во взглядах на божественный характер действительности, и обе стороны были согласны стам, что человеческая жизнь имеет объективное значение. А вот по вопросу, сколько существует богов, один или много, и какое именно значение имеет человеческая жизнь, эти группы имели каждая свое мнение. Однако вера в то, что между землей и небом существует больше того, что могут обнаружить человеческие чувства, в основном была присуща и тем, и другим.

Религиозная проблема заключалась не в том, верить в Бога или не верить, а в том, каким образом выразить знания о сверхземных силах и каким образом представить себе их проявление. В том числе: как Бог или боги дают знать о себе? Какими возможностями располагает человек, который хочет заручиться покровительством богов или привлечь Провидение на свою сторону в жизненной борьбе? И наконец, каким образом можно спасти частицу своей личности для вечности, когда смерть и тлен потребуют своего?

Все эти вопросы лежали в основе философии и религии во времена поздней античности. Ни одна из них не представляла собой науку, ограниченную определенными сферами жизни. Только от социальных различий и личных склонностей зависело, предпочтет человек философские или религиозные шаблоны, чтобы погасить тревогу, вызванную этими вопросами. В работе Августина поражает то, что в первой части своего трактата «О граде Божием» он, среди прочего, сортирует всевозможные мировоззрения, существующие на рынке поздней античности, и измеряет их масштабом христианской веры. Он не отклоняет беспричинно ни одну религию, но отводит им место в пирамиде, вершину которой занимает христианство, а одной ступенью ниже под ним стоит платонизм.

Стоики и скептики тоже понимали немало, но, тем не менее, ошибались в существенном. Даже манихеи были не только лжецами и обманщиками. Короче, церковное требование универсальности и церковное требование исключительности, по Августину, не носят ни оборонительного, ни наступательного характера. Августин пытается включить в свою картину мира менее выраженные и дифференцированные понимания действительности, как это Делал апостол Павел в ареопаге. Он говорит не столько об агрессивной истине откровения с императорской монополией во главе, сколько о пирамиде, на вершину которой он сам поднимался всю жизнь и где он не был намерен обсуждать существующие порядки.

Августин — не только справедливый поборник новой и несравненной истины, каким был Тертуллиан. Его «обращение», независимо от того, когда оно случилось и в чем заключалось, — это новое обретение своей детской веры. Он вспоминает истину, которая всегда присутствовала в смирении его матери и которую он покинул, чтобы потом вернуться домой, подобно блудному сыну. В этом смысле книги «Исповедь» и «О граде Божием» посвящены одной теме: в обоих случаях речь идет о движении к всеобъемлющему порядку истины, при котором все мысли и опыт получают смысл, как придорожные станции или ступеньки лестницы. Обращение в течение жизненного пути и Судный День в истории позволят целой и полной истине явить себя (О граде Бож. XX). Но на пути к цели все стадии и ступени этого процесса имеют свои функции.