Константин Скворцов - Рабочее созвездие

• Название: Рабочее созвездие
• Автор: Константин Скворцов
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство, «Донбасс»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

---

А за всей этой свадьбой — сороки. Со всего леса! «Держи их! Лови их!… А та-та-та-та!.. А та-та-та-та! Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха!..»

Веселой вышла свадьба. Да и ночь, вишь, коротка оказалась…

Сколько прекрасных минут и часов подарил мне лес! Даже такое вот вспомнишь, улыбнешься невольно и подобреет душа…

РОЗОВЫЙ СВЕТ…

Я припоздал. Знал, что дома беспокоятся, и все наддавал шагу. Лес отпускал меня неохотно, ветки цеплялись за одежду, за ружье, ударяли по лицу — куда, дескать, спешишь, человече? Остановись, оглянись, прислушайся, такое может и не повториться…

А я спешил. Лесная дорога была уже почти не видна, и я шел, где проваливаясь в мочажину, а где спотыкаясь на корнях, выступающих над землей и пересекающих тропинку. «Скоро двенадцать ночи. Отец, мать и жена не знают, наверное, что и подумать… Действительно, охота — пуще неволи. Зачем вот забрался в такую даль?» Я укорял себя, отлично зная, что, повторись все с начала, азарт охоты все равно загнал бы меня в эту глушь.

В лесу было так тихо, будто он затаился, и только мои шаги гулко отдавались под зелеными сводами сомкнувшихся надо мною деревьев, да еще слышался шорох о мои намокшие брюки отяжелевшей к ночи травы, да еще, когда тропинка выходила к самому берегу речушки, вдоль которой я шел вверх по течению, изредка с берега шлепалась в воду то ли ондатра, то ли водяная крыса. Над речкой стоял туман, от нее тянуло сыростью, и только когда тропинка отдалялась от воды и вступала в сосновый бор, становилось сразу и суше, и теплее.

И вдруг впереди, чуть в стороне от дороги, на поляне вспыхнул ночной костерок. Я обрадовался: не помешает немного обсушиться и перекинуться хотя бы двумя-тремя словами с живым человеком. Приятно, что ты не один в глухом лесу, а кто-то вот еще решил скоротать в нем ночь, не такую-то в сентябре и короткую…

Однако где же огонь? Только что был и — пропал. Странно… Я даже остановился и огляделся. Ага, вон он впереди снова появился. А вон также и слева… И справа… Да и сзади меня — такой же розовый свет! Что за наваждение?.. Стояла тишина, горели вокруг меня негреющие костры…

Э-э, да это же луна взошла! Осветила она каждую полянку своим волшебным светом, вот и кажется, что на каждой из них горит костерок. Погреться не погреешься, а полюбоваться можно. Постоял, полюбовался… Тишина… От стволов деревьев, от хвойных веток, от листьев, от травы — черные-черные тени, а сверху льется непрерывно мягкий, зыбкий розовый свет, завораживающий, успокаивающий, излечивающий. Немного похоже, как в купе вагона, когда включают синюю лампочку. И каждая полянка — будто большое купе, в котором несутся в просторах вселенной деревья, цветы, птицы, букашки, зверьки. Все они давно спят, один я нарушаю покой своими шагами.

Я полюбовался, и пошел дальше — как можно тише. Спите спокойно все, кто не промышляет ночной охотой. А я, как ночной сторож, буду оберегать ваш покой…

Степан Бугорков НА МЕЛЬНИЦЕ

1

Долгие летние дни проводил я за учебниками, готовясь к вступительным экзаменам в лесной техникум, а когда спадала полуденная жара, с косой и мешком на плечах направлялся в Рамень за кормом для кроликов, которых в тот год у меня расплодилось видимо-невидимо.

— Съедят они тебя с потрохами, — шутил отец, наблюдая, как я каждый вечер приношу на себе мешок, туго набитый сочной травой. — И зачем ты только развел целое стадо? Хватило бы двух-трех для забавы…

Этот разговор всегда начинался за ужином, в палисаднике, когда мы усаживались за длинный, пахнущий струганными сосновыми досками стол.

На взгорье за селом медленно остывало и опускалось за горбатый холм закатное солнце. Позванивая бубенцами, с тяжелым ревом проходило по улице стадо коров. Взметенная копытами дорожная пыль поднималась неохотно и долго висела в воздухе желтым туманом.

К моему удивлению, в тот памятный вечер отец не завел разговора о кроликах. Он только что вернулся из амбара с лукошком муки и, поставив его на скамейке у крыльца, сказал:

— Сергуня! Придется тебе на время расстаться со своими косоглазыми. Завтра, пораньше, пойдете с дедушкой Трофимом на водяную мельницу, очередь на помол займете. Сходи после ужина к Сидоровым, договорись с дедом.

И, обращаясь к матери, добавил:

— Дуся, а ты харч ему на неделю сготовь, говорят, на мельнице очередь большая, люди со всего района съехались…

Дедушка Трофим жил от нас через три дома. Нашел я его в огороде, у бани. Он возился со щеколдой. Разглаживая клинистую калининскую бородку, он пристально посмотрел на меня из-под очков, привязанных к затылку цветной тесемочкой, и, гмыкнув, сказал:

— Выйдем, мил человек, по холодку, до коров… По росе и дышать легче, и шагать вольготнее. Харчи и удочки заготовь с вечера, а главное, раньше спать ложись… Понял?

— Так точно, дедуня, все в самый раз.

Перемахнув через низкий плетень огорода, я побежал через конопляники к себе. Отыскал во дворе удочки, наточил наждаком маленький топорик и рано завалился спать на сеновале.

В сумеречной предутренней тишине вышли мы с дедом из села. Мельница была от нас верст за двадцать, в балыковском лесу. Дорога вначале шла полем, потом свернула в луга, в подлесок. Пахло росой, дорожной пылью, цветущей липой. Впереди над лесом висел узенький серпик луны.

— Ущербный месяц, на дождь тянет, — сказал тихо дед, раскуривая свою носогрейку. — Быть нам, Сергуня, купаными…

— Дождь — не дубина, мы — не глина, — отшутился я.

Справа от нас, за лугом, серело ржаное поле, с луга тянуло сыростью. Холодок щекотал лицо, забирался за ворот рубахи. Величественная, предутренняя тишина царствовала над полем и лесом.

В лесу мрак был еще гуще. Мы пошли медленнее, нередко оступаясь в глубокие колеи.

— Липа буйно цветет, — заговорил опять дед, — пчелкам на радость…

Чем глубже мы уходили в лес, тем небо над головой все больше и больше светлело. На подходе к Балыкову — маленькой лесной деревушке — мы услышали отчетливый звук пастушьего рожка и щелканье кнута. Вскоре на выгоне показалось коровье стадо с тощим длинным пастухом позади. Под стать хозяину впереди стада бежала худая, поджарая собака с обвислыми, как лопухи, ушами.

Из колодца возле крайней избы босоногая, в короткой цветной юбке, моих лет девушка набирала воду.

— Не Егора ли Козлова дочка будешь? — спросил дед, подходя к колодцу.

— Его, дедуся, никак не ошибся, — ответила она бойко.

— Я твою родительницу хорошо знаю… В молодости писаная красавица была… Видать, ты вся в нее удалась, спутать никак невозможно. Как здоровье мамаши?

Девушка, поставив цинковое ведро с водой на сруб, проговорила:

— Скрипит помаленьку… Да и то ведь… уже шестой десяток пошел…

— Кланяйся ей. Скажи, что Трофим Сидоров ей здоровья желает. Чай, не забыла она меня, в молодости вместе на гулянки бегали… А теперь вон как нас времечко-то скрутило!

Девушка положила расписное семеновское коромысло на плечи, ловко подцепила им стоящие на срубе ведра и, не глядя на меня, спросила у деда:

— А это чей жених-то будет? Что-то я такого в Кременках и не видела… Смотрю, смотрю и никак догадаться не смогу.

— Семена Горелова сын, с нашей улицы, — ответил дед, лукаво поглядывая на меня. — Изба их пятистенная, с голубыми наличниками, третья с краю… Он у нас первый парень на селе, гармонист знаменитейший.

— Уж не Сергей ли это? — девушка улыбнулась. — Вот ни за что бы не узнала… А ведь мы по матери дальними родственниками друг другу доводимся… Не узнала тебя, это к счастью: богатым будешь или женишься по любви…

— О женитьбе еще рано ему думать, — ответил шутливо за меня дед. — Он у нас до учебы страсть как дотошный.

Я молчал.

Заметив мое смущение, говорливая родственница ловко перевела разговор на другое.

— На мельницу, что ли, идете? — спросила она, поправляя коромысло на плече.

— А то куда же? — ответил я, сконфузившись. — Говорят, очередь огромная…

— Смотри, Сережа, не влюбись там в мельничиху. Слухи доходят, что она своей красотой всех мужиков в округе приворожила…

Эти слова она сказала тихо, чтобы не расслышал дед, присевший в сторонке на бревнах, и пошла к дому раскачивающейся под тяжестью ведер походкой.

— Не девка, а королева, — сказан дед, выколачивая пепел из трубки, — вылитая мать в молодости…

Уже совсем рассвело, когда мы вышли из Балыкова. Перед нами опять расстилалось бурое поле ржи, упирающееся в темный лес. В центре поля зеленым великаном стоял развесистый столетний дуб.

Вскоре верхушки темного леса перед нами загорелись золотым огоньком. Отчетливо стали видны стрельчатые вершины елей, округлые — сосен. Нам предстояло пройти остаток поля, версты две лесом, а там — и мельница.