Свен Андерс Хедин - В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

• Название: В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах
• Автор: Свен Андерс Хедин
• Издательство: Ломоносовъ
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91678-037-6

Свен Андерс Хедин (Гедин) (1865–1952) — знаменитый шведский путешественник, географ, журналист, писатель, график, общественный деятель, самый известный швед, о чьем существовании забыли после Второй мировой войны. Совершил ряд выдающихся экспедиций в Тибет, Китай и Среднюю Азию, первым описал многие исторические памятники и ландшафты, устранил на карте мира десятки «белых пятен» и вообще был первым европейцем в этих местах. Среди исследователей Азии его имя стоит рядом с именем Николая Пржевальского.

Книга рассказывает о полном опасностей и приключений путешествии Свена Хедина в 1893–1897 гг. по Памиру, Тибетскому нагорью и среднеазиатским пустыням.

---

Проехав Алтын-дервазе, мы пересекли целый лабиринт извилистых улиц и переулков, пока наконец достигли дома, который отвел в наше распоряжение аксакал андижанских купцов.

В течение следующих дней мы оставались в Яркенде, частью чтобы дать лошадям отдохнуть, частью чтобы хорошенько ознакомиться с городом и его ближайшими окрестностями. Я, между прочим, посетил в сопровождении аксакала здешнего амбаня, ямен которого был гораздо пышнее, чем ямен амбаня кашгарского.

В ямен вели трое высоких, пестро расписанных и покрытых лепными украшениями ворот живописной архитектуры. На дворе собралась толпа туземцев, явившихся искать китайского правосудия. Тут были и сельские жители, жаловавшиеся на то, что их обделили водой из оросительных каналов, и слуги, жаловавшиеся на хозяев, которые не заплатили им жалованья, и пойманные воры, ожидавшие суда и расправы.

Амбань Пан-дарин был пожилой человек, высокого роста, дородный, с седой козлиной бородкой. Принял он меня с любезной улыбкой и милостиво. Поинтересовался моими планами. Вечером он прислал мне в дар маиса и пшеницы, а от меня, явившись ко мне на следующий день с визитом, получил револьвер.

Обозревая город, я осмотрел между прочим главные медресе и мечети. Самое большое из первых — Кок-медресе (Голубое медресе), «пиштак», или сводчатый фасад, которого, выложенный голубыми и зелеными изразцами, не может, однако, сравниться даже с самыми простыми образцами этого рода архитектуры в Бухаре. На дворе медресе находятся мазары разных святых.

В северо-восточной части Яркенда возвышается холм Науруз-дун (Новогодний холм), с которого открывается вид на весь город. Лежит холм у самой городской стены; стена эта, зубчатая, тонкая, хрупкая, из высушенной на солнце глины, извивается по старым береговым террасам и окружает город. На вершине холма возведен минарет — собственно, помост на высоких деревянных столбах; с высоты его раньше, чем откуда-либо из города, бывает видно новолуние, разрешающее правоверных от Рамазана (поста).

Внутри обнесенного стеной круга, внизу под нами, раскинулась настоящая мозаика из четырехугольных крыш; узкие извилистые линии переулков едва заметны, зато резко выделяются базары, сады и одинокие ивы. По ту сторону стены взор теряется в лабиринте полей, оврагов и каналов, а подальше, на северо-востоке, видна Яркенд-дарья, змеей убегающая в пустыню, стремясь к своей далекой цели Лоб-нору.

Хотя город находится вблизи самой большой реки Центральной Азии, яркендцы пьют не воду, а настоящий яд. Выведенная из реки каналами в город и скопляющаяся здесь в прудах и бассейнах речная вода застаивается и заражается всевозможными миазмами, так что все эти бассейны и пруды истинные очаги всякой заразы, кишащие бактериями. В этих бассейнах купаются, моют грязное белье и посуду, купают собак и скот, в них же валят всякие отбросы, из них же и берут воду для кушаний и для питья.

Следствием такого неряшества и беспечности является обычная в Яркенде болезнь, «бугак» — зоб, или опухоль кадыка. Опухоль эта бывает величиной с кулак, а иногда и с целую голову и придает своему обладателю уродливый, отталкивающий вид.

Можно с уверенностью сказать, что около 75 процентов коренных жителей города страдают в большей или меньшей степени этой болезнью, которая в большинстве случаев и сопровождает своих обладателей в могилу. Встречая в другом каком-нибудь городе человека с таким зобом, можно почти быть уверенным в том, что он яркендец, равно как можно принять за правило, что попадающиеся на базарах Яркенда люди с нормальными шеями — приезжие из Кашгара, Хотана или из какого-либо другого города.

Яркендцы ничем не лечатся от этой болезни, которая, впрочем, иногда, вероятно от перемены места, проходит сама собой. Индусы, говорят, знают от нее средство, но, как и андижанцы, не страдают ею, так как употребляют лишь колодезную воду.

О происхождении болезни сложилась легенда, гласящая, что, когда Салих-пейгамбер проезжал через Яркенд, какие-то воры украли его верблюда, перерезали ему горло и бросили его труп на берегу Яркенд-дарьи. Святой человек и проклял всю местность, наслав на жителей на вечные времена «бугак». Труп верблюда отравил воду в реке и посеял в нее семена заразы.

Китайский  «потай» по дороге в Хотан

В городе проживают до 40 андижанских купцов, которые ввозят сюда материи, шапки, халаты, сахар, спички и проч., и вывозят отсюда шерсть, войлока и проч. Барыши они получают хорошие и выстроили себе 26 лет тому назад прекрасный караван-сарай. Яркендцы не любят их так же, как и китайцев. На улицах их сейчас же узнаешь по их сравнительно опрятным одеждам и наружности. Жилища их отличаются чисто убранными комнатами и опрятными дворами. Афганские и индусские купцы имеют свои караван-сараи.

Город делится на 24 больших «махалля», или квартала; каждый находится под управлением своего юз-баши, в помощь которым приставлены по два или более он-баши. Кроме того, порядок в Яркенде и в окрестностях поддерживается немалым числом беков.

23 декабря мы переправились на пароме через Яркенд-дарью. Следуя по густо населенным, плодородным трактам, через целый ряд селений, которые я все и занес на карту, достигли мы в сочельник города Каргалыка (Вороний город), где ничто не напоминало о значении дня — не было ни снега, ни елок; одно радушие жителей придало дню праздничный оттенок. Мы остановились у купца из Коканда, который предложил нам вечером обильный «дастархан» из груш, апельсинов, изюму, миндалю и разных сладостей. В общем, вышло что-то похожее на рождественский стол, хотя самого стола-то и не было — подносы ставились прямо на пол. Попозже явились приветствовать меня десять городских беков в китайских парадных одеяниях, с косами, а под конец и сам амбань Ли-дарин изволил прислать мне «гостинцев на елку»: рису, баранины, пшеничной и маисовой муки, топлива и корму для лошадей.

Как только гости ушли и я покончил со своими заметками, я тотчас же улегся спать, чтобы скорее забыться сном и уйти от тоски, которая в этот день сильнее, чем когда-либо, глодала сердце одинокого путника.

Если яркендский амбань был олицетворением любезности, то каргалыкский положительно превзошел всякие ожидания своей любезностью. Я не успел еще собраться к нему, как он уже явился ко мне с визитом сам, рано утром, в первый день Рождества; я еще был в постели. Когда же я явился отдать ему визит, меня приветствовали во дворе ямена троекратным залпом из пушки; я чуть не полетел кувырком с лошади, которая не привыкла к таким приветствиям.

Амбань был славный, чистенький человечек, лет 50, с небольшими седыми холеными усами и большими круглыми стеклянными глазами. По окончании обеда, на который я был приглашен, я нарисовал портрет хозяина, и вдруг, к моему немалому изумлению, к нам вышла его молодая желтая супруга, балансируя на своих крохотных, едва в пять сантиметров длиной, ножках, и попросила меня нарисовать и ее портрет, который она хотела послать родителям своим в Пекин. Разумеется, я поспешил исполнить столь лестную просьбу.

26 декабря я оставил Каргалык. Амбань снарядил мне в провожатые одного бека, поручив ему заботиться о моих удобствах в пути. А когда мы выехали из восточных ворот города, в честь мою снова грянули три пушечных выстрела.

Мазар в Гуме, окруженный тугами с хвостами яков 

Через небольшой промежуток времени мы миновали последние селения и очутились в пустынной местности, где дорога, обыкновенно выделяющаяся светлой полосой, совершенно заметается во время буранов. Для того чтобы путешественники не сбивались с пути, китайцы и распорядились установкой столбов, указывающих направление дороги. Столбы расставлены на расстоянии 80–90 метров друг от друга, и, таким образом, их всегда видно впереди 5–7 штук зараз. Во время самого бурана от них толку немного; зато, когда буран прекратится, они очень полезны и даже необходимы; пока их не было, говорят, многие путешественники, сбившись с пути, пропадали бесследно. Глядя на эти столбы, вспоминаешь слова Марка Поло: «А перед тем, как расположиться на ночной отдых, ставят сигнальный шест, чтобы он указывал направление завтрашнего маршрута».

От оазиса Бэш-арык (Пять каналов) тянется ровная бесплодная равнина вплоть до Кош-лянгара (Две станции), караван-сарай которого, обсаженный ивами, виден издалека; находясь на возвышении, он как будто парит над горизонтом. Этот «лянгар» отличная постройка из серо-зеленого кирпича, возведенная еще в начале правления Якуб-бека. Внутри находится большой четырехугольный двор, вымощенный крупными кирпичами. В «лянгаре» десять отдельных помещений для путников; полы в этих помещениях также вымощены кирпичами, а свет проникает сквозь небольшое оконце в сводчатой крыше.