Генрих Жомини - Политическая и военная жизнь Наполеона

• Название: Политическая и военная жизнь Наполеона
• Автор: Генрих Жомини
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-54881-1

Русский перевод сочинения «Политическая и военная жизнь Наполеона» был сделан со знаменитой работы Жомини, изданной в Париже в 1827 г., — «Vie politique et militaire de Napoléon, racontée par lui-même au tribunal de César, d’Alexandre et de Frédéric» («Политическая и военная жизнь Наполеона, рассказанная им перед судом Цезаря, Александра и Фридриха»). Для данного труда Жомини избрал форму рассказа, который Наполеон ведет о своих походах. В основу этого повествования от первого лица лег, без сомнения, труд Э. О. де Лас Каза — секретаря Наполеона, записывавшего его мысли и воспоминания на острове Св. Елены, изданный в 1822–1823 гг. под названием «Mémorial de Sainte-Hélène» («Мемориал Святой Елены»).

---

Возвращение мое представляло непрерывную цепь торжеств: в особенности вид моста в Келе представлял удивительную картину по необыкновенному стечению народа на обеих сторонах Рейна. Людовик XIV сказал, что нет более Пиренеев; я с большею основательностью мог сказать, что граница Рейна между Францией и Германией уже не существует. Мне предшествовала в столицу депутация сената, прибывшая в Вену для поздравления меня с двумя победами, подобных которым не было в летописях Франции, и которые так славно омыли стыд поражения нашего флота при Трафальгаре. Мне приготовляли в Париже блистательный прием; я въехал ночью, чтоб избавиться от торжеств, мне назначенных, которые я так хорошо умел устраивать, когда мои виды того требовали.

Новые работы ожидали меня в Париже. В то самое время, как я утверждал могущество и славу Франции на основаниях, казавшихся незыблемыми, спокойствие государства едва не рушилось странным банкротством. Барбе-Марбуа, употребив 140 миллионов на испанские делегации на Вера-Крус, ошибочным расчетом подорвал государственную казну, и для покрытия текущих расходов, должен был прибегнуть к банку, который в свою очередь был введен в затруднительное положение и его билеты, выдержавшие все бури революции, до того потеряли кредит, что испуганная толпа окружала ворота банка, требуя уплаты. Никогда положение Финансов не было в таком странном положении. Прибыв в 9 часов вечера в Тюильри, я провел ночь в поверке общественной казны, и собранный на другой день в 11 часов утра Финансовый совет должен был придумать средства к отвращению зла. Я тогда еще не имел тайной казны в Тюильрийских подвалах: надобно было открыть источники для удовлетворения первых требований: к счастью нам это удалось; доверие мало по малу было восстановлено и Париж отделался одним страхом. Это мне доказало, что политическое величие государства не может служить мерою его кредита и что необходима особая казна для непредвиденных обстоятельств.

Этот перелом повлек за собою новые политические соображения: великие события, ознаменовавшие поход 1805 года и на суше, и на море, совершенно изменили взаимное положение двух соперниц, оспаривавших друг у друга всемирную торговлю и первенство. Трафальгарский день довершил владычество англичан на морях; чтобы уравновесить их могущество, надобно было создать новую систему.

Старинная поговорка: «владыка морей, владыка земли», как ни странна с первого взгляда, но нельзя отвергать, что она, по крайней мере, отчасти справедлива, припомнив, чего достигали самые мелкие государства посредством флота, и как быстро распространилось владычество римлян, когда они освободились от соперничества с Карфагеном. Открытие Америки и изобретение компаса удвоили важность флота. Могущество, которого достигли мореплаванием Голландия, Испания и Англия утвердило эту поговорку.

Высоко ценя влияние, приобретаемое владычеством на морях, я однако же справедливо полагал, что это влияние происходит от несогласия держав твердой земли; что при согласии их поверье сделается ложным. Зная, что Франция никогда не достигнет высшей степени счастия и могущества, если не будет в состоянии, по крайней мере, бороться с Англией на морях, я уже употребил все возможные средства, чтобы восстановитъ наш флот и извлечь из побед Ульмской и Аустерлицкой средства спасти Америку, освободить Индию и набавить Европу от ига, подавлявшего ее торговлю.

Со времен моей египетской экспедиции могущество англичан в Индии утроилось: падение Типпо-Саиба, а еще более уничтожение Синдхии и берарского раджи (Рагходжа II Бхонсле), побежденных Лейком и Уэлсли при Дели, Ласвари и Ассайе, наконец покорение раджей буртпурского и голкарского возвысили могущество английской компании до 40 миллионов жителей и до 200 000 регулярных войск, частью сипаев, частью европейцев. Англия угрожала покорить всю Азию. Вся Европа принималась за оружие, чтобы не дать Франции присоединить несколько Апениннских долин, и никто не думал поставить преграды увеличению английского могущества на востоке и в Мексиканском заливе.

Для достижения моей цели мне были необходимы время и мир; но мир на таких условиях, которые не лишали бы меня средств успеть в желаемом; он должен был быть блистателен. Трудно было надеяться на подобный мир, вспомнив о сильной ненависти, которую возжигали против меня возгласы английских журналов, которых неизбежным следствием было возбуждение в душе моей чувства непримиримой вражды, чувства, мне не свойственного. Я не поклялся, подобно Ганнибалу, в вечной войне против врагов моего Отечества; но я должен был отмстить за личные обиды, причиною которых было английское правительство. Я чувствовал, что равно ненавидели и Францию, и меня самого, и что следовало готовиться к борьбе бесконечной; что оставалось, или пасть, или достигнуть моей цели: будущее величие Франции, моя честь и спокойствие равно от этого зависели.

Не имея возможности бороться с Англией ни посредством больших флотов, ни посредством высадки, я решился наносить ей удары, где только было возможно. Видя, как много вреда мог сделать Вильнёв в Антильском море, я приказал половине нашего Брестского флота отплыть в двух эскадрах: одна, под начальством Вильоме, должна была поспешить на помощь к мысу Доброй Надежды и доставить туда французской гарнизон; другая, под предводительством Лейссега, должна была сделать тоже в Санто-Доминго, где генерал Ферран выдерживал один в продолжение трех лет нападения негров и цветных. Исполнив это, они должны были держаться в море, и стараться брать призы. Вторая эскадра пришла на место назначения с вспомогательными войсками, и высадила их; но, атакованная адмиралом Дакуортом(4) на рейде, где занималась починкой кораблей, она была взята врасплох: прекрасный корабль «Империал», атакованный тремя английскими, был совершенно разбит, и его посадили на мель, чтоб не отдать неприятелю. «Диомеда» постигла та же участь; три другие корабля сделались добычею англичан.

Вильоме, извещенный на пути, что мыс Доброй Надежды подпал под власть Попема и Бэрда, которые туда высадились, направил путь свой к Мартинике. Мой брат Иероним служил под его начальством капитаном корабля. Вскоре Вильоме, преследуемый тремя эскадрами Уоррена, Стрэчена и Луиса(5), отрядил «Ветерана», которым командовал мой брат, во Францию, чтоб известить меня о потере мыса и о своем положении. Этот корабль сделал несколько богатых призов на высотах Азорских островов; но, настигнутый крейсерами около берегов Бретани, он должен был сесть на мель под защитой огня их батарей в Конкарно, близ Лориана. Эскадра Вильоме была рассеяна ужасною бурей; адмирал достиг с своим кораблем Гаваны; три другие были взяты или сожжены, один только возвратился к нашим берегам.

Адмирал Линуа(6), менее несчастливый в водах Индии, сделал там много богатых призов и долго поддерживал Иль-де-Франс. Но, возвращаясь в Европу по взятии мыса Доброй Надежды, он попал ночью в середину неприятельской эскадры, и несмотря на храброе сопротивление, был взят с кораблем «Маренго», на которым он сам находился.

Неудача этих последних попыток удостоверила меня в необходимости необычайных средств для восторжествования над Англией. Следовало найти способ уничтожить могущество и торговлю англичан на твердой земле; но я не иначе мог иметь достаточное число моряков и кораблей, как подчинив моему влиянию все прибрежные страны, а в ожидании этого я мог закрыть, обладая этими странами, всякий доступ неприятельской монополии.

Самое верное средство успеха в этом представлялось в тесном соединении держав твердой земли; но каким способом достигнуть этого общего согласия, которое было противно торговым выгодам одних и честолюбивым видам других? Последние, униженные нашими победами, дышали только мщением; первые обязаны были всем благосостоянием своим торговым сношениям под сенью благодетельного нейтралитета. Чтоб заменить это общее согласие, мне нужен был по крайней мере союз хотя одной первостепенной державы. Недавний опыт убедил меня в невозможности бороться с британским колоссом, пока мы не будем в состоянии иметь на твердой земле надежного оплота, чтобы противостоять коалициям, которые Сент-Джеймский кабинет готов был всякий раз устраивать, видя себя в опасности. Только тогда мог бы я обратить наши силы на твердой земле в вспомогательные, и имел бы возможность употребить силы, народонаселение и доходы Франции на морскую войну.

Союз Людовика XV с Австрией в 1756 году, столь славный для Шуазеля, имел подобную цель; скоро распространившись на царствующие дома Неаполя и Сардинии, он дополнил федеральную систему Франции. Союз с Испанией был возобновлен; для успеха следовало возобновить и союз с Австрией. Но была ли хотя бы малейшая вероятность привлечь на свою сторону эту державу, побежденную нами в ста сражениях и лишенную мною преобладания над Германией и Италией? Революционная война не произвела ли между этими двумя старыми союзниками если не вечную, то, по крайней мере, продолжительную вражду? Должен ли я был для окончания этой вражды лишить Францию плодов ее побед, и обогащать побежденную державу, которой выгоды могли быть одинаковы с выгодами Людовика XV, но которой правила и виды были теперь совершенно противоположны нашим?