[ сборник ] - Этот добрый жестокий мир

• Название: Этот добрый жестокий мир
• Автор: [ сборник ]
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-76263-7

Люди могут все: изобрести вечный двигатель, улететь к звездам, даже заказать счастье. Но в любом из открытых миров, окруженный высокими технологиями или хлипкими стенами шалаша, человек останется человеком, пока в нем живет душа, пока он исповедует вечные ценности. Вера, жертвенность и доброта делают прекрасным окружающий мир, а кто этого еще не понял — того сама жизнь научит. Ее методы иногда жестоки, но это всегда уроки Мира. Здесь есть место всему: инопланетный учитель Кмыф Лгович спасает земных детей, бесстрашная хроноинженер Маша пробивает тоннель во времени, мудрый Горан помогает расти крыльям за спиной мальчишки, а Сын подходит к телефону небесной канцелярии… Олег Дивов, Марина и Сергей Дяченко, Святослав Логинов, Далия Трускиновская, Юлия Зонис и другие в сборнике, посвященном памяти критика и литературоведа Александра Ройфе!

---

Под нос Чемоданову на короткое время сунулся прибор, мелькнул стеклянный кругляшок.

— Видите?

— Нет.

Сержант нашел взглядом осоловелых глаз сидящую на пассажирском сиденье супругу.

— Ну вы-то хоть, — обратился он к ней, — сказали бы своему, что я не отстану. Мне же много и не нужно, — икнув, он поелозил в окне. — Максимум — триста.

— А совесть? — спросил Чемоданов.

Сержант сдвинул брови.

— Ну-ка, выйдем из машины!

Он попытался открыть дверь, потом сообразил, что это невозможно, когда сам он внутри, и полез наружу.

— Из ма… вот черт!

Сержант исчез. И не появился.

Чемоданов переглянулся с супругой и отщелкнул дверную ручку.

— Извините.

Сержант, скорчившись, лежал на асфальте и не двигался. Но едва Чемоданов спустил ногу, пошевелился и поднял голову.

Они встретились глазами.

— Помочь? — спросил Чемоданов.

— Уезжайте. — Сержант обнял прижатые к животу колени. — Уезжайте, ради бога!

Щека у него была мокрая.

— Вы уверены?

— Валите!

Он сделал попытку ударить в дверь ладонью и промахнулся.

— Извините, — еще раз сказал Чемоданов.

— Что там? — спросила Катя.

— Лежит.

— Убился?

Чемоданов подумал.

— Да нет, просто лежит.

Он завел двигатель и, хоть на душе у него и было пасмурно, медленно покатил прочь. В зеркале заднего вида, отдаляясь, уменьшался человек в темносиней форме, эмбрионом застывший у грязно-белой полосы разметки.

— Митя! — Старший сержант Колымарь чуть не вывалился из служебного авто. — Митя!

— Я, — раздалось глухо спереди.

Как бы не из-под капота.

— Митя. — Колымарь, багровея, выругался. — Где ты там? Нам еще до ларька лететь.

— Здесь. — Голос у поднявшегося Мити был неожиданно трезвый.

— Они тебя ударили, Митя? — всмотрелся Колымарь. — Я же щас на ближайший пост…

Он зашарил вокруг себя в поисках рации, не помня ни номера уехавшего автомобиля, ни даже марки.

Пятно какое-то маячило вроде бы, белоё.

— Не надо.

Сержант дернул дверцу и деревянно сел на заднее сиденье, заставив Колымаря торопливо отпрянуть. Смялась фольга, скакнула вниз пустая бутылка.

Черт знает что примнилось старшему сержанту.

— Митя, они… укусили тебя?

Митя усмехнулся.

Поворот головы — и на Колымаря уставились то ли два глаза, то ли две жутких голубоватых дыры.

— Нет.

— А что? — простонал Колымарь, не понимая.

Напарник вздохнул так, что старшему сержанту показалось, будто над ним смялась в «гармошку» жестяная крыша.

И ответил:

— Совестно. Совестно, Леха, господи…

День третий

Оказалось, Сурен Тимурович перед исчезновением продал завод какому-то заезжему питерцу. Высокий, полноватый, круглолицый, в сопровождении мордоворота-охранника, тот ходил по цехам, которых было всего два, и цепким взглядом обмерял площади.

До формовки труб, установки прокладок, нарезания резьбы и продувки ему не было никакого дела.

— Работайте-работайте, — говорил он оборачивающимся мужикам.

Не успевший уволиться Чемоданов видел его через два окна — заводоуправленческое и цеховое.

И успокаивающие жесты «работайте-работайте» при двигающейся челюсти видел тоже.

Вместо заводика в глазах нового хозяина уже поблескивали зеркальные стены торгового центра. Здесь ошибиться было невозможно.

Так и вышло.

Он вошел в кабинет к Чемоданову шумно, с ходу подав крепкую руку.

— Ты, значит, главбух?

— Я, — подтвердил Чемоданов.

Боль в стиснутой ладони была короткой, но запоминающейся.

— Значит, это… — Новый владелец оглянулся на вставшего в дверях охранника. — Площади у вас хорошие, а заводик, извини, полное дерьмо. Так бизнес не делается.

— А как?

— Что у тебя за еврейские подходцы? — Питерец нехорошо посмотрел на Чемоданова. — Каком кверху! Рассчитаешь всех к концу квартала, так и быть, возьму тебя к себе.

— Но люди…

— А что люди? Будут искать работу. Я не богадельня, содержать задаром не люблю. В трубах этих ваших не понимаю.

Он покопался в карманах.

На стол легла связка ключей с брелоком сигнализации, за ней мягко шлепнулся квадратик презерватива, покатилась мятая бумажка, звякнула скрепка, наконец, была извлечена упаковка мятной жвачки.

Вытряхнутая из упаковки подушечка поскакала через стол к Чемоданову.

— Бери-бери, — кивнул на подушечку новый владелец и достал себе новую. — Мне лень бухгалтера искать, а ты, мне сказали, честный.

Чемоданов отодвинулся.

— Мне нельзя.

— Брезгуешь, да? — скривился питерец. — Ладно. Можешь, значит, тоже, заявление… ну, на выход… по собственному желанию.

— Рабочих не надо бы.

— Тю! Трудовую книжку в зубы…

Чемоданов мотнул головой.

— А справедливость?

— Справедливость? — Питерец зло хохотнул. — Ты вообще кто такой, чтобы мне!.. Это мир такой! Мир, а не я!

Он поднялся и снова сел.

— Где ты был, когда меня пацаны из соседнего района на крышу загнали, а там уже или лети, или прыгай? Где ты был? А когда менты мне… — он стукнул себя по левому боку, — ребро сломали? Когда Генка-Папироса меня за непослушание… Где ты был со своей справедливостью, которой ты мне в нос тычешь?

Чемоданов молчал.

— Что? Нет ответа? — выкрикнул, наклоняясь к нему, питерец. Лицо его покраснело, на лбу, с края, запульсировала жилка. — И справедливости нет! Я всегда сам… Ни одна сука… Родители, те вовсе от жизни оторванные… Этого не может быть, о нас позаботятся, талдычили. Шиш! Их эти наши перемены… они так и не оправились… Похоронил обоих. Я!

Голос его прервался.

Чемоданов смотрел, как он с натугой дышит, как пальцы его тискают скрепку, а затем распрямляют в линию.

— И ты мне… Мне!

Питерец судорожно, порциями, заглотнул сухой кабинетный воздух.

— Извините, — сказал Чемоданов.

— Ты больной? Извинения мне твои, знаешь… — Новый владелец ООО «Пневмопластпром», кривя губы, вновь согнул скрепку. В глазах его застыла влага. — А я? Да пусть работают твои работники! Надо мне! У меня, может, и жизни-то такой, как у них…

Он уронил голову на стол, как-то совсем по-детски закрываясь руками. Плечи его вздрагивали. Уже не слова, что-то непонятное, горловое, обиженное говорил питерец кому-то в столешницу.

Чемоданов оглянулся — у дверей, сев, размазывал слезы по лицу мордоворот-охранник. Что ж они, подумалось Чемоданову, ревут-то?

На скамейке перед домом горбилась соседка.

Услышав чемодановские шаги, она боязливо повернула голову. Моргнула, ожидая, видимо, от него какой-то реплики. На сухом лице застыла гримаса, с какой обычно люди ждут про себя гадостей.

Но Чемоданов прошел молча, и тогда соседка пожаловалась ему в спину:

— Что ж это с людьми-то делается, Николай Иванович?

Чемоданов оглянулся по сторонам, не замечая фатальных изменений. Качались на качелях дети, кто-то ползал по гимнастической стенке. Мамаша катила сине-белую коляску по тротуару. В окне автостояночной будки маячил охранник. Прошел человек с пакетами, прижал магнитный ключ, скрылся в подъезде.

— А что с людьми?

Соседка поджала губы.

— А как с цепи! — сказала она. — Вот каждый норовит обхаять! Эта, носатая, из тринадцатой… — Она замолчала, ожидая, что Чемоданов догадается, про кого разговор, и махнула рукой. — Ой, да вы ее видели! Из тринадцатой. В лицо мне, что я — гадина, представляете?

Чемоданов не представлял.

— Извините, я вас плохо знаю.

— Татьяна я, Алексеевна. Вон мои окошки. — Соседка качнула кривым пальцем. — А потом из пятидесятой на меня тоже… Будто бы я ее свекрови нашептала!

Она опять умолкла, ожидая чемодановской реакции.

— А вы? — спросил он.

Она потупилась.

— Ну, я… Житейский же был разговор! А у меня фантазия! А она вечно идет с улыбочкой такой! От кого, скажите, Николай Иванович, ходят с такой улыбочкой?

Чемоданов вздохнул.

— Не стыдно?

— Вот! — вскрикнула соседка. — И вы туда же! И вы… А у меня никого…

Она говорила все тише и тише, ее некрасивое лицо теряло жесткость, мягчело, обвисало, делалось устало-несчастным.

— Я никому не нужна. А вы у меня и это отбираете…

— Бросьте! — раздраженно ответил Чемоданов.

— И как жить? — совсем тихо спросила соседка.

Она посмотрела на Чемоданова.

— Честно, — сказал Чемоданов. — Честно. Как с чистого листа.

Чемоданов вдруг открыл для себя: все вокруг говорят о честности, справедливости и совести.

В автобусе, на улице, на работе, наверное, даже дома, в семьях. Он слушал и удивлялся: много в людях всякого накопилось. Может, как и у него — через край хлынуло.