Чарльз Уильямс - Аденауэр. Отец новой Германии

• Название: Аденауэр. Отец новой Германии
• Автор: Чарльз Уильямс
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-012627-1

Конрад Аденауэр…

Один из крупнейших политических лидеров XX столетия…

Первый канцлер ФРГ, не только преобразивший свою страну, но и повлиявший на изменение политического ландшафта всей Европы…

Человек, благодаря энергии и созидательному дару которого после Второй мировой войны Германия добилась ошеломляющих успехов, по праву названных «экономическим чудом». Один из тех, кому удалось НЕВОЗМОЖНОЕ — в неправдоподобно короткие сроки «поднять» побежденную, лежавшую в руинах страну до уровня самых богатых, благополучных и могущественных держав мира…

---

Лето — мертвый сезон для политики. Лето 1952 года полностью подтвердило эту истину. Единственным событием, достойным упоминания, стала конференция министров иностранных дел стран ЕОУС, прошедшая в Париже 24–25 июля. По оценке Аденауэра, это был один из самых разочаровывающих форумов, на котором ему когда-либо доводилось присутствовать. Французская сторона представила на обсуждение план «европеизации» Саара, согласно которому Саарбрюккен должен был стать официальной столицей сообщества государств — членов ЕОУС. Против идеи, что у ЕОУС должна быть столица, в принципе никто не возражал, но каждая делегация предлагала для этой цели какой-нибудь город в своей собственной стране. Дискуссия, норой переходившая в жаркую полемику (видимо, сказывался тяжкий зной парижского лета), затянулась до четырех часов утра и кончилась ничем. Где-то после полуночи Аденауэр с чувством изрек: «Бедная Европа». С окончанием конференции закончился и рабочий год канцлера — наступило время отпуска.

Вместе с Пфердменгесом он отправился в привычный уже Бюргеншток. Как следует отдохнуть, однако, не пришлось. Приехал Ленц с трехстраничным меморандумом, в котором излагался план коренного преобразования кабинета ради придания ему большей эффективности. В частности, имелось в виду, что канцлер должен разгрузить себя от выполнения обязанностей министра иностранных дел, этот пост должен был занять Брентано, а его место во фракции — Кроне. Все это было неплохо аргументировано, но Ленц, как всегда, не мог удержаться от того, чтобы не разболтать содержание своего меморандума Кроне, а тот, в свою очередь, оповестил Штрауса и Брентано.

В результате все четверо 18 августа прибыли в Бюргеншток, чтобы сообща надавить на Аденауэра и заставить его принять меморандум Ленца к исполнению. Тот, естественно, воспринял этот коллективный демарш как попытку покуситься на его прерогативы как канцлера: Основной закон, считал он (и был в этом нрав), дает избранному главе правительства неограниченные полномочия в выборе команды и в том, как эта команда должна выглядеть. Вместе с Пфердменгесом они выработали четкий план того, как поставить наглецов на место.

Встреча поначалу носила вполне дружеский характер; во время долгой прогулки но скалам, окружавшим озеро Люцерн, а затем во время ужина визитерам была дана полная возможность высказаться. После этого, встав из-за стола, отпускник учинил гостям самый настоящий разнос. Никакой реорганизации кабинета не будет, категорически заявил он, самое большее, о чем он может подумать, — это о назначении еще одного министра, в ведении которого будут взаимоотношения с партнерами по коалиции, действительно нуждающиеся в улучшении. «Вечер закончился тем, что у всех было испорчено настроение», — констатировал один из участников встречи. На следующее утро Аденауэр вызвал к себе одного Ленца и холодно предупредил его: он — государственный служащий, чиновник, а не политик, поэтому он не должен иметь мнений, отличных от мнения своего начальника, а если ему еще раз заблагорассудится выступить с какими-то проектами и пытаться организовывать кампании в их поддержку, то он может уходить со своего поста, никто его не держит. Четверка, поджав хвосты, удалилась обратно в Бонн.

Через несколько дней пришла весть о смерти Курта Шумахера. Лидер СДПГ был уже долгое время болен: его организм так и не оправился от истязаний в нацистском концлагере. У него был плохой характер, эмоции перехлестывали через край, порой он чуть ли не впадал в истерику, но при всем при том не был лишен обаяния, умел привлекать к себе людей, словом, представлял собой харизматическую личность, чего никак нельзя сказать об Аденауэре. В последний путь его провожали сотни тысяч человек, выстроившихся вдоль шоссе от Бонна до его родного Ганновера; на лафет медленно двигавшегося похоронного кортежа со всех сторон летели цветы. Аденауэр не стал прерывать своего отдыха, чтобы отдать последние почести старому политическому сопернику. Не из-за того, что не был готов примириться с ним даже после его смерти, а скорее потому, что привык быть главным действующим лицом и центром внимания на всех церемониях, на которых присутствовал. Правительство на похоронах представлял вице-канцлер Франц Блюхер, вооруженный прочувствованным посланием с соболезнованиями, которое Аденауэр написал лично. Возможно, отсутствие на траурной церемонии первого лица государства кое-кто расценил как неблагородный поступок. Аденауэра это не задевало: проявлять благородство по отношению к противнику было не в его характере.

Его больше заботило другое: по какому пути пойдет СДПГ под руководством нового председателя правления партии, Эриха Олленхауэра. Основания для беспокойства у него имелись. На дортмундском съезде СДПГ в сентябре 1952 года выявились явные тенденции в сторону концепции нейтрализма и переговоров с Советами. Аденауэр расценил это как дурной признак: в конце концов, при Шумахере партия никогда не отклонялась от решительного антикоммунизма. По-видимому, Аденауэр недооценил фактора преемственности в руководстве и политике социал-демократов.

Советские аналитики, напротив, скорее переоценили влияние этого фактора. В одной из справок Советской контрольной комиссии в Германии о том же дортмундском съезде говорится в сугубо негативных тонах: там, но словам ее автора, некоего полковника Кияткина, «была ясно выражена антисоветская направленность рекламируемой лидерами СДПГ системы коллективной безопасности». С советской точки зрения социал-демократия и после Шумахера осталась «одной из наиболее реваншистских и антисоветских сил Западной Германии».

Вернувшись в конце августа в Бонн, Аденауэр обнаружил, что дело с ратификацией договоров опять застряло в трясине парламентских коридоров. О сентябре как месяце, когда должны были пройти второе и третье слушания, уже никто не вспоминал; теперь говорили об октябре, и то без особой уверенности. Канцлер был вне себя. 18 сентября он отправляет разносное послание Брентано, где пишет, что своей медлительностью фракция ХДС/ХСС помогает саботажникам из СДПГ. Брентано предпочел оставить это письмо без ответа. Очередная плохая новость: Верховный комиссар США Макклой решил подать в отставку и вернуться в Вашингтон в надежде получить пост повыше в случае прихода к власти республиканцев. Еще одним союзником меньше.

Прошел и октябрь, а в бундестаге по-прежнему никакого движения. Зато вроде бы зашевелился Конституционный суд; он почти завершил подготовку юридической экспертизы договоров с западными державами по запросу президента Хейса. Однако — о ужас! — из доверительных источников Аденауэр узнает, что большинство судей придерживается мнения, что содержание этих договоров находится-таки в противоречии с определенными статьями Основного закона. Если это станет официальной позицией суда, то придется до ратификации заняться внесением изменений в Основной закон, но для этого требуется квалифицированное большинство — две трети голосов депутатов, а такого числа голосов правительству никак не набрать.

Вопреки предупреждениям Элерса, Брентано и Герстенмайера канцлер решает идти напролом — заставить бундестаг провести второе чтение договоров в экстренном порядке, надеясь, что «да» депутатов повлияет и на позицию судей. Авантюра заканчивается провалом — договоры не получают даже простого большинства: семнадцать депутатов от фракции ХДС/ХСС воздерживаются, группа депутатов от СвДП вообще голосует против. Это было первое серьезное поражение Аденауэра в бундестаге.

Канцлер не сдается: на 3 декабря назначено новое обсуждение, «второе чтение-2». Заседание бундестага, открывшееся во вторую половину дня в среду, закончилось только ранним утром в субботу. Действо было то еще: депутаты не стеснялись обмениваться оскорблениями, норой казалось, что зал вот-вот превратится в бойцовскую арену. Аденауэр сохранял олимпийское спокойствие, хотя кто-то услышал от него однажды реплику в том духе, что, мол, жалко, нельзя установить что-то вроде умеренной диктатуры, это сэкономило бы массу времени.

Атмосфера слушаний так накалилась не только из-за того, что депутатов на него собрали буквально чуть ли не силком в нарушение регламента и утвержденной программы сессии. Сыграл свою роль и остроумный юридический маневр, придуманный аденауэровскими советниками, чтобы вышибить почву из-под противников договоров в Конституционном суде. Накануне депутаты бундестага от ХДС/ХСС и СвДП — двести один человек — подписали коллективную жалобу в Конституционный суд, смысл которой сводился к тому, что социал-демократы, потребовав от суда объявить Боннский и Парижский договоры неконституционными еще до того, как бундестаг успел их рассмотреть, тем самым нарушили их депутатские права. Это нарушение в жалобе трактовалось как покушение на существующий конституционный строй республики и угроза национальной безопасности, а все иски по таким делам попадали в компетенцию «черного Сената». Он, как можно было предположить, удовлетворил бы жалобу идеологически близких ему депутатов, а это нейтрализовало бы положительный вердикт «красного Сената» по иску СДПГ. Когда на второй день парламентских слушаний этот маневр аденауэровскои коалиции стал достоянием гласности, облапошенные оппозиционеры прямо-таки взбесились, из-за чего бундестаг и превратился в некое подобие новгородского веча. Несмотря на беспорядки в зале, голосование прошло как надо: в субботу 6 декабря комплекс законов, ратифицирующих договори, прошел во втором чтении. Вечером того же дня в Карлсруэ в адрес Конституционного суда ушла и жалоба двухсот одного депутата.