Чарльз Уильямс - Аденауэр. Отец новой Германии

• Название: Аденауэр. Отец новой Германии
• Автор: Чарльз Уильямс
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-012627-1

Конрад Аденауэр…

Один из крупнейших политических лидеров XX столетия…

Первый канцлер ФРГ, не только преобразивший свою страну, но и повлиявший на изменение политического ландшафта всей Европы…

Человек, благодаря энергии и созидательному дару которого после Второй мировой войны Германия добилась ошеломляющих успехов, по праву названных «экономическим чудом». Один из тех, кому удалось НЕВОЗМОЖНОЕ — в неправдоподобно короткие сроки «поднять» побежденную, лежавшую в руинах страну до уровня самых богатых, благополучных и могущественных держав мира…

---

Аденауэр изложил содержание некоторых из этих бесед британскому премьеру Макмиллану, который, в свою очередь, 10 августа прибыл в Бонн с официальным визитом. Он поведал гостю также об общем у него с де Голлем мнении, что создаваемая Хальштейном брюссельская бюрократия пытается присвоить себе слишком много властных полномочий, что следовало бы активизировать работу Совета министров ЕЭС, что они оба против превращения сообщества в федеративное государство, что ассамблея ЕЭС должна состоять из делегатов, избираемых национальными парламентами, и т.д. О чем не рассказал Макмиллану, так это о том, что он добился от де Голля принципиального согласия на превращение ФРГ в будущем в ядерную державу. Не стал он откровенничать и по поводу того, что никто среди его коллег по кабинету и других высокопоставленных лиц не разделяет его восторга но поводу голлистской модели европейского будущего — ни Кроне, ни Брентано, ни Штраус, ни Герстенмайер, ни, естественно, Эрхард со Шредером, не говоря уже о Бланкенхорне, — и что даже верный Глобке не совсем согласен с ним по этому вопросу.

Вскоре различия в подходах к делу европейского строительства вылились в трудную проблему выбора между различными внешнеполитическими опциями. Когда от Бланкенхорна поступила информация о планах французского правительства внести изменения в Римский договор и вывести свои вооруженные силы в мирное время из подчинения верховному командованию НАТО, это вызвало болезненную реакцию со стороны большей части министров боннского кабинета. Аденауэр счел за благо в этих условиях отойти от линии на безоговорочную поддержку голлистских инициатив.

Дилемма, перед которой он оказался, была действительно не из легких. Если бы он поставил свои отношения с де Голлем во главу своих внешнеполитических приоритетов, то ему следовало бы поддержать его планы в отношении ЕЭС и НАТО. Напротив, если главным для него стала бы ориентация на НАТО и американский «ядерный зонтик», то это потребовало бы отмежевания от идей де Голля и покорного следования за «англосаксами». Совместить то и другое было невозможно. Очередной отпуск в Канденаббии, куда Аденауэр отправился 27 августа, он посвятил обдумыванию сложившейся ситуации и поискам выхода из нее.

Еще до отъезда, 15 августа, он отправил личное послание де Голлю, где рекомендовал ему умерить свои амбиции но части планов реформирования НАТО. Косвенным ответом на него стала пресс-конференция, устроенная де Голлем 5 сентября. Там он, по существу, повторил то, что уже говорил Аденауэру на июльской встрече в Рамбуйе: компетенция Европейской комиссии должна быть урезана в пользу национальных органов, а структура НАТО должна быть перестроена с учетом национальных различий его членов, другими словами — в интересах Франции. Аденауэр вполне мог бы и не писать — его послание было полностью проигнорировано.

Незадолго до окончания отпуска канцлера в Канденаббии посетили итальянский премьер Аминторе Фанфани, Бланкенхорн, Спаак и Норстед. Все они в один голос требовали от Аденауэра решительного отречения от голлистской ереси. Тот все еще колебался.

5 октября в Бонн прибыл Дебре в сопровождении Кув де Мюрвиля и ряда других официальных лиц. Незадолго до этого Аденауэр получил послание президента Эйзенхауэра, в котором прямо говорилось, что любые попытки ограничить прерогативы интегрированной командной структуры НАТО вынудят США начать вывод своих войск из Европы. С другой стороны, как раз во время визита Дебре в Бонн де Голль выступил в Гренобле с речью, где в очередной раз заявил, что единственной реальностью на политической карте Европы является национальное государство, а не какие-либо наднациональные образования. Прямое столкновение двух концепций было налицо.

Аденауэр наконец решился на трудный выбор. Он сообщил Дебре, что Федеративная Республика не может следовать за де Голлем по пути национализма и что он за сохранение существующей структуры НАТО. Для французской стороны это был сильный удар. Заключительный ужин во дворце Шаумбург пришлось отложить на час, пока французы не высказали все, что они думают о повороте в политике ФРГ, а западногерманская сторона пыталась оправдываться. Сам ужин проходил в ледяной атмосфере; хозяева и гости почти не разговаривали друг с другом.

Аденауэр спохватился, что зашел, видимо, слишком далеко, раскрыв все свои карты. На следующее утро при отъезде французской делегации он был сама любезность и даже подарил Дебре свое фото с дарственной надписью, что, видимо, должно было считаться высшей почестью. Вместе с тем в послании де Голлю он вновь подтвердил тезис о том, что холодная война вступила в самую опасную фазу и в этой ситуации особенно важно сохранить единство НАТО. В качестве уступки он выразил согласие с французским предложением о проведении в декабре в Париже совещания стран «шестерки» для обсуждения проблем их дальнейшего сотрудничества. Однако появившаяся трещина во франко-западногерманских отношениях продолжала расширяться. Де Голль в разговоре с Дебре отозвался об Аденауэре достаточно жестко: он, мол, теперь заодно с «англосаксами».

Совещание стран ЕЭС собралось только в феврале следующего, 1961 года. Причиной стала болезнь Аденауэра. В ноябре у него начался сильный кашель, который не поддавался никаким лекарствам. Аденауэр перенес простуду на ногах, в результате чего она перешла в бронхит, ему пришлось перейти на постельный режим. Он проболел всю вторую половину декабря и большую часть января. День ангела, Рождество, день рождения — все эти праздники прошли в несколько мрачноватой атмосфере. Родственники и немногие посетители отметили, что он похудел и на лице появились новые морщины, особенно на лбу.

Новый, 1961 год начался, таким образом, неважно. По-прежнему шли разговоры о его возрасте, о том, как долго он останется на своем посту и какие результаты принесут очередные выборы в бундестаг, намеченные на сентябрь. Всеобщее внимание привлекло к себе сенсационное событие в политической жизни США: там президентом был избран представитель нового поколения политиков Джон Фитцджеральд Кеннеди. В политических кругах ФРГ и за ее пределами все более крепло убеждение, что эра Аденауэра подходит к концу.

ГЛАВА 12. УГРОЗЫ И КОНТРУГРОЗЫ

«Он заверил меня, что, как и все его предшественники в Белом доме, он испытывает большое уважение к Германии и ко мне лично»[43]

Дин Раек, американский госсекретарь в администрации Кеннеди, привел в воспоминаниях метафору, которую, как он утверждает, однажды употребил Хрущев, объясняя свою тактику в период берлинского кризиса. Советский лидер вроде бы сказал следующее: «Западный Берлин у Запада — это как мошонка у мужика; каждый раз, как я захочу, чтобы Запад завопил от боли, мне достаточно просто нажать там как следует». Сказано грубовато, но, в общем, правильно, включая использование первого лица единственного числа: берлинский кризис был, без сомнения, продуктом личного творчества Хрущева. По свидетельству тогдашнего посла ГДР в Москве, Иоганнеса Кенига, «он сам участвовал в подготовке всех документов. Он изложил свои мысли по этой проблеме на нескольких печатных страницах и передал надиктованное товарищам из Третьего европейского отдела, распорядившись, чтобы они руководствовались изложенной там точкой зрения при выработке текста нот и при планировании отдельных мероприятий».

Развязанный Хрущевым кризис и столь образно охарактеризованные им манипуляции над самым чувствительным местом Запада определяли весь международный климат 1961–1962 годов. Результаты, однако, далеко не всегда соответствовали ожиданиям советского лидера. Иногда они имели эффект, прямо противоположный задуманному. Одним из таких последствий берлинского кризиса был рост сплоченности стран — членов НАТО. Конечно, имелись различия в конкретных подходах, однако все были согласны в одном: Запад не должен отказываться от тех прав, которые он имеет в отношении Берлина, и будет отстаивать их любыми средствами, даже если бы это означало войну. Старая цель советской политики — «вбивание клиньев» между западными союзниками — оказалась вне пределов досягаемости. Однако, как выяснилось, лишь на время.

Январь 1961 года принес с собой новые огорчения и заботы для нашего героя. Его отношения с Даллесом были не всегда безоблачными, но теперь ему крайне недоставало общества этого сухого и бескомпромиссного политика. Ему оставалось только ждать, каковы будут первые шаги нового американского президента. Все ожидали его неминуемой дуэли с Хрущевым. Все гадали, кто моргнет первым. Аденауэр, будучи от природы пессимистом, считал, что это будет Кеннеди.

Между тем надвигалось восьмидесятипятилетие — дата хотя и не круглая, но значимая. Несмотря на упоминавшиеся проблемы со здоровьем, канцлер решил отметить ее с обычной помпой, хотя очевидцы с чувством юмора не могли избавиться от ощущения некоей водевильности этой ярмарки тщеславия. Сценарий поздравлений был расписан на два дня, тщательно продуманы все ритуальные детали: кто за кем будет допущен к канцлеру, кому сколько минут аудиенции и т.д. Действо началось с половины десятого утра 5 января и длилось двое суток. Родные могли провести в обществе юбиляра двадцать минут, члены кабинета и правления ХДС/ХСС — но десять, всем остальным, включая и новоиспеченного президента ФРГ Любке, эта квота была урезана до пяти минут. На колясках к нему вкатили семерых малолетних сирот-инвалидов — они тоже вознесли хвалу мудрости канцлера. Многие вносили подарки, порой довольно объемистые: к примеру, четыре мраморных ангела для его рендорфской усадьбы, которых преподнесли министры его кабинета. Социал-демократы в лице торжественно-импозантного Карло Шмида преподнесли традиционный букет — на этот раз, естественно, из восьмидесяти пяти роз.