Марина Кимман - Флейта Нимма

• Название: Флейта Нимма
• Автор: Марина Кимман
• Жанр: Фэнтези

Все герои этой книги что-то ищут. Эль Аллегри, художник — инструмент совершенного творчества, Винф Искагинн, представитель северной народности ойгуров — лекарство от сна снежных бабочек, Лемт Рене, из страны Мэф — свое место в жизни.

В какой точке пересекутся их пути, и к чему это приведет: к разрушению мира, или чему-то совершенно новому?

---

Затем они связали его, и, как какой-то трофей, взвалили себе на плечи. Аллегри понял, кого они ему напоминали — муравьев. Такие же мелкие, деловитые, и для своего размера — удивительно сильные. Впрочем, мысль была смутной, в голове гудело.

Некоторое время они шли по песку, рядом со скалами, больше смахивающими на каменный забор, так плотно они друг к другу стояли. Аллегри провалился в сон, а когда снова пришел в сознание, то заметил, что он уже не в пустыне. Теперь его несли по узкой лестнице, вырубленной в скале. Небо отсюда выглядело как полоса темного шелка с серебряной вышивкой.

Прошел, наверное, час, прежде чем они дошли до вершины. Аллегри почувствовал дуновение ветра, по-зимнему свежего, и оттого проснулся. Созвездие Кубка, которое в Архипелаге Чайка всегда висело на горизонте, а здесь — наверху, наполовину скрылось за скалой. Он заметил, что по небу в северной стороне поднимаются какие-то огоньки, затем увидел то, что заставило его забыть обо всем на свете.

Карлики шли по гребню горы, одной из самых высоких в осеморской гряде. Выше были только два пика неподалеку, меж которых, освещенный лунным светом, стоял Храм Музыки.

Аллегри узнал его сразу. В атласе Храм выглядел точно так же, как будто тот, кто его нарисовал, стоял на гребне той же горы, по которой сейчас шли маленькие люди.

Храм представлял собой беломраморный купол, без всяких видимых признаков окон и дверей. Он вырастал из отвесной скалы, и к нему вела лестница из тысяч и тысяч ступеней.

Аллегри с беспокойством подумал, а что будет, если он не сможет отыскать вход. Вряд ли здесь сработает тот же метод, что и со Стеной. Не говоря уже о том, что магия здесь не работала.

Он совсем не беспокоился о том, куда его несут, связанного: вид Храма Музыки заставил его забыть и об этом, и о своей боли. До тех пор, пока они не спустились в пещеру, больше напоминавшую колодец, Аллегри не отрывал взгляда от смутно светившегося купола.

Карлики больше не галдели, очевидно, утомившись. Однако Аллегри невооруженным взглядом мог видеть их враждебность, смешанную с равнодушием, враждебность, которая не сулила ему ничего хорошего. Примерно так смотрит стражник на преступника: ничего личного, но ты должен быть наказан.

А может, это впечатление создавалось из-за рисунка на веках. Он светился в темноте пещеры, отчего казалось, что человечки вообще не моргают.

Наконец, они вышли в небольшой грот с одной-единственной дверью на противоположной стене. Она была выше, чем проходы, по которым несли художника, и, вероятно, считалась парадной. Аллегри положили перед ней.

Один из дикарей подошел к двери и тихо, почти мелодично — по сравнению с тем, какие звуки издавали остальные — засвистел.

Карлики отступили в глубину коридора. Со своего места Аллегри мог видеть, как горят в темноте их нарисованные глаза.

Ему вдруг пришла в голову мысль, что, вполне возможно, он не выберется отсюда.

И это сейчас, когда он почти у цели.

За дверью послышался рассерженный клекот. Аллегри не понимал смысла их речи, однако в этот раз интонация показалась ему знакомой. Примерно так ругалась его соседка, когда он жил в Алавесте, западном форпосте Архипелага Чайка. Причем если значимого повода поворчать не находилось, она его придумывала. Аллегри каждый раз удивлялся, откуда в ее дряхлом теле столько энергии.

Дверь распахнулась. С потолка посыпалась каменная крошка. Карлик на пороге был одет в длинную темную мантию, по полам которой шла золотая вышивка, напоминавшая карту неба. Созвездие Кубка, которое Аллегри наблюдал не столь давно, располагалось на левом плече человечка.

Карлик был примерно одного возраста с художником, может, чуть младше. Однако остальные смотрели на него со страхом и уважением.

Свистевший указал на Аллегри. Лицо звездочета — так про себя назвал его художник — выразило задумчивость, и, как будто, смущение, настолько мимолетное, что Аллегри подумал, что ему, наверное, показалось. Затем карлик кивнул.

Художника пронесли в комнату. Кланяясь и бормоча что-то про себя, карлики ушли, прикрыв за собой дверь. Некоторое время в коридорах слышались их голоса, затем все стихло.

Звездочет ходил по комнате, зажигая от одной свечи другую. Через пару минут Аллегри смог рассмотреть обстановку. Все чем-то напоминало собрание Моно в Чатальском Хранилище знаний — неожиданно уютное помещение там, где ты меньше всего ожидаешь это увидеть. Мебель казалась простой, почти непритязательной, однако это была именно та простота, которая отличает изделия высочайшего качества. На полу лежал синдийский ковер — Аллегри узнал его по особому, мягчайшему материалу и цвету "старого вина, сквозь которое просвечивает солнце", как выражался один его знакомый поэт с Эоники.

За такой ковер передрались бы все аристократы Архипелага Чайка.

Единственной по-настоящему странной вещью был колодец в потолке, сквозь который, тем не менее, не было видно неба.

Звездочет зажег последнюю свечу и сел в кресло. Некоторое время он рассматривал Аллегри.

Художник чувствовал, что снова засыпает — лихорадка отступила, но он понимал, что это ненадолго.

— Выйдете днем, — сказал звездочет с заметным синдийским акцентом. — Они спят в это время.

Аллегри помотал головой, в надежде, что это поможет ему сосредоточиться и стряхнуть сонливость. Речь после нескольких дней молчания казалась чужой, совсем неразличимой.

Сознание уплывало.

Звездочет покачал головой. Он подошел к небольшому шкафчику в глубине комнаты и стал что-то искать на полках. На пол полетели разные предметы — книги, склянки, посуда, обрывки тканей и связки растений, единственным узнаваемым среди которых был зверобой. Наконец, он вытащил что-то из самого пыльного угла и принес это Аллегри.

— Что, простите?

Стоило сознанию чуть проясниться, как голову поднял другой зверь, который до этого лишь дремал. Жажда. Казалось, каждый сантиметр его тела хотел пить, да так, что высосал бы влагу даже из воздуха — если бы только умел.

В руках звездочет держал кувшинчик. Аллегри выхватил его здоровой рукой и выпил содержимое залпом, только к концу понимая, что это была ошибка.

Внутренности обожгло, и по телу пошли огненные волны.

Аллегри заорал. Звездочет смотрел на него бесстрастно, затем забрал кувшинчик и унес его в соседнюю комнату за аркой, завешенной тяжелой тканью.

Он вернулся с глубокой миской, в которой плескалась вода, и опустился на колени перед Аллегри.

— Моим подданным лучше думать, что вас казнят, — сказал он. — Если можете — кричите громче. Их это порадует. Вот, пейте, — звездочет передал ему миску.

Аллегри прильнул к воде. Она показалась ему даром богов, небесным вином. Он допил, захлебываясь, стараясь запомнить вкус каждой капли.

Глаза звездочета мерцали, когда Аллегри наконец оторвался от миски.

— Могу я узнать, зачем я вам? — художник с удовлетворением отметил, что хрипота из голоса ушла. И… боль в руке тоже! Она все еще была черной, но боль прошла.

— Завтра станет лучше, — сказал звездочет, заметив его взгляд. — Вы должны понимать, — начал он и внезапно прервался. — Как вас зовут?

— Ал… Ксашик.

— Вы должны понимать, Ксашик, — он и не подал виду, что услышал заминку в голосе художника, — какую сильную власть имеют мифы. Особенно над необразованными людьми.

Он вернулся в свое кресло, поставив миску на столик. Аллегри сел, но зря — на ковре ему снова захотелось спать.

— Мой народ никогда не вырастет, Ксашик. Всю его жизнь составляют игры и истории, причем игры — не совсем то, что под этим словом имеете в виду вы. Для них игра — это все: любовь, жизнь, смерть, охота и прием пищи. Они медленно стареют и умирают незаметно, играючи, — он помолчал немного, постукивая пальцами по подлокотнику. — Они считают священным песок Поющей пустыни, и считают, что чужаки оскверняют его своим прикосновением. За время моего правления они привели мне сотни человек. Но… я отличаюсь от них. В молодости я переплыл Осеморе, чтобы найти себе учителя в государстве Синд, а когда вернулся, уже не мог жить по-старому: ночью играть в Пустыне, спать днем, собираться вместе со всеми перед рассветом, чтобы послушать старые легенды… — Он зевнул, прикрыв рот длинной белой ладонью. — Хорошо, что меня хоть иногда оставляют в покое.

Когда я только взошел на престол, я действительно их убивал, этих случайных путников. Все они считались вестниками чего-то плохого, что однажды разрушит мир и положит конец беззаботным играм моего народа… Однако раз, другой, третий им удалось сбежать, и ничего не происходило после. Я перестал это делать, как вещь бесполезную и к тому же бесконечно противную моей природе. Мой народ к тому времени уже верил мне на слово.

"И слава богам", подумал Аллегри. Он не боялся смерти, однако мысль о том, что его остановят в шаге от цели, казалась ему невыносимой.