Сол Беллоу - Герцог

• Название: Герцог
• Автор: Сол Беллоу
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современная проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7027-0575-0

Герой «Герцога» — пожилой профессор, выбитый из привычной жизни изменой жены и предательством друга. В тяжелое для себя время он переосмысливает свой жизненный путь и, не найдя в нем реальной опоры, мысленно обращается за поддержкой к великим людям, в том числе давно умершим. В этих посланиях-размышлениях — о Боге, времени, смысле жизни, гибели идеалов — профессор пытается обрести новый взгляд на мир, чтобы собраться с силами перед лицом дальнейших испытаний.

---

Нынешнее одиночество Герцога, исполненное осознанной радости, похоже, было не в счет. Он заглянул сквозь щелочку в туалет, где, бывало, уединялся с десятицентовым томиком Драйдена и Поупа: «Мой хозяин первейший в Англии пэр» или это — «Высокие умы безумию сродни». На том же месте, что все прежние годы, цвела роза, навевавшая ему покой, — все такая же вылепленная, красная (и так же напоминавшая ему детородный орган). Хорошие вещи повторяются. Он долго выглядывал ее в расщелине между кирпичной кладкой и тесиной. И по-прежнему жили в этом кирпично-фанерном нужнике влаголюбивые кузнечики (гигантские прямокрылые). Огонек спички выявил их. Среди труб.

Чудно ему было вот так обходить свои владения. У него в комнате, на столе и на полках, лежало в руинах его ученое предприятие. Окна были до того грязные, что казались забрызганными йодом, жимолость снаружи почти выдрала сетку. На диване он нашел подтверждение тому, что дом навестила-таки парочка. Поверженная страстью, она не успела найти в темноте спальню. И к лучшему: на матрацах конского волоса, устилающих антики Маделин, можно запросто получить искривление позвоночника. Почему-то Герцогу было особенно приятно, что поселковая молодежь воспользовалась именно его комнатой, соприкоснулась с его учеными записями. Он нашел девичьи волосы на валике, попытался представить положение, лица, запахи. Спасибо Рамоне, от зависти умирать не приходилось, но немного завидовать молодым, в конце концов, вполне естественно. На полу лежала исписанная карточка, глаз выхватил слова: «Отдавая должное Кондорсе[247]…» Он не нашел сил читать дальше и положил ее на стол обратной стороной кверху. На сегодняшний день, во всяком случае, Кондорсе пусть поищет себе другого защитника. В столовой была дорогая посуда, которой домогалась Тинни, сервиз костного фарфора с малиновым ободком, очень красивый. Ему это все без надобности. Никто не тронул книги, укрытые муслином. Он поднял тряпицу и бросил на них не очень внимательный взгляд. В тесноватой ванной его позабавила дорогая сантехника, накупленная Маделин в «Слоуне», серебряные раковины-мыльницы и сверкающие вешалки для полотенец, которые даже на костылях не держала штукатурка. Сейчас они все поникли. Для удобства Герсбаха душевое место было оборудовано поручнем (в Баррингтоне у Герсбахов не было душа). «Раз мы его делаем, то пусть Валентайн сможет им пользоваться», — сказала Мади. Пусть, пожал плечами Мозес. Непонятный запах из унитаза привлек его внимание, и, подняв деревянную крышку, он обнаружил востроносые головки и что там еще оставалось от птиц, свивших гнездо в сухой раковине, а потом замурованных упавшей крышкой. Он хмуро вгляделся, на душе стало муторно. Должно быть, заключил он, на чердаке разбито окно, и в доме есть еще гнезда. И точно, в спальне он обнаружил сов на загаженном красном балдахине. Он дал им разлететься и стал искать гнездо. В большом светильнике над постелью, свидетельницей их с Маделин маеты и ненависти (впрочем, и восторгов тоже), он нашел совят. Из гнезда на матрац просыпался всякий сор — соломенная труха, шерстяные нитки, пух, обглодки падали (мышиные огрызки) и пленки помета. Чтобы не беспокоить эти плосколицые создания, Герцог уволок матрац с супружеской постели в комнату Джун. Он еще открыл окна, впустив солнце и сельский воздух. Удивительно было это чувство покоя… Покоя? Кого он дурачил? Это радость! Он, может, впервые чувствовал, что значило освободиться от Маделин. Это радость! С зависимостью покончено, сердце избавилось от гнетущей тяжести и скверны. Ее отсутствие, одно ее отсутствие веселило и поднимало дух. Для нее было счастьем увидеть его в беде на 11-й и Стейт-стрит, а он у себя в Людевилле испытывал ни с чем не сравнимую радость от того, что она ушла из его плоти, словно в плечах, в паху отпустила резь, и руки уже не висли плетьми, и прямилась шея. Мой дорогой мудрец и безумец Эдвиг! Возможно, ослабление боли в немалой степени составляет человеческое счастье. На изначальном и малоосмысленном уровне, когда клапан периодически открывается… Они снова вспыхнули, эти удивительные огни, карие глаза Герцога, столько времени смотревшие сквозь пелену, сквозь защитный хитин меланхолии, побочного продукта мыслительной работы.

Он не без труда перевернул матрац на полу бывшей комнаты Джун, отсунул к стене отслужившие игрушки и детскую мебель — огромного набивного тигра с голубыми глазами, детский стульчик, красный зимний комбинезон, совсем еще хороший. Среди находок оказались также бабкины бикини, шорты и купальник, еще всякая чушь, в том числе банная махровая салфетка с его инициалами, вышитыми Фебой на день рождения, — может, не без намека, что пора бы ему прочистить уши. Улыбнувшись, он пнул ее ногой. Из-под нее засеменил жук. Улегшись на матрац под открытым окном и подставив лицо солнцу, Герцог отдыхал. Из палисадника громадные ели осеняли его занозистыми лапами и струили запах нагретой хвои и смолы.

На этом-то месте, пока в комнате было солнце, он ответственно, от всей полноты умиротворенного сердца начал новый цикл писем. Дорогая Рамона! Всего-навсего «дорогая»? Приоткройся побольше, Мозес. Милая Рамона. Ты совершенно замечательная женщина. Он задумался, говорить ли, что он в Людевилле. На своем «мерседесе» она может добраться из Нью-Йорка за три часа — и, может статься, так она и сделает. Благослови, Боже, ее коротковатые точеные ножки, крепкую загорелую грудь и умопомрачительные кривенькие зубы, цыганские брови и локоны. La devoradora de hombres[248]. Однако местом отправления он решил указать Чикаго и попросить Лукаса переслать дальше. Сейчас ему хотелось одного — покоя. Покоя и ясности. Надеюсь, я не очень тебя огорчил своим исчезновением. Я знаю, ты не из тех ломак, у кого потом месяц замаливаешь пропущенное свидание. Мне нужно было повидать дочь и сына тоже. Он в Аюмахском лагере, что в районе Катскиллских гор. Лето обещает быть рабочим. Есть интересные результаты. Не возьмусь утверждать слишком многое, но одно, что не переставая утверждал и всегда чувствовал, уже могу высказать. Свет истины не в дальней дали, и нет настолько ничтожного или испорченного человека, чтобы он не вошел в него. Почему, собственно, не сказать это? Но мириться с бесполезностью, с изгнанием в личную жизнь, с неразберихой… Может, Герцог, начать с тех сов в соседней комнате, с голых совят в синих прыщах? Ибо последний вопрос, он же первый, вопрос смерти предлагает нам интереснейшую альтернативу: либо по собственному желанию, в доказательство своей «свободы», распасться на составные части, либо признать, что своей жизнью мы обязаны вот этому бодрствующему сроку существования, хотя бы остальное пустота. (В конце концов, мы не знаем положительно, что такое эта пустота.)

Нужно ли все это говорить Рамоне? Иные женщины воспринимают серьезность как попытку расположить к себе. Она захочет ребенка. От мужчины, который разговаривает с ней подобным образом, ей захочется произвести потомство. Работа. Работа. Настоящая полезная работа… Он прервал мысль. А Рамона — отменный работник. В меру своих возможностей. При этом любит свою работу. Он нежно улыбнулся ей с облитого солнцем матраца.

Дорогой Марко! Я выбрался в родовое поместье посмотреть, что и как, и передохнуть. Вообще говоря, все тут в полном порядке. Может, после лагеря ты захочешь пожить со мной здесь — по-походному? Поговорим в родительский день. Я бы очень этого хотел, правда. Твою сестричку я видел вчера в Чикаго, она шалунья и прелесть. Твою открытку она получила.

Помнишь, мы говорили об антарктической экспедиции Скотта — как бедняга Скотт пришел к полюсу после Амундсена? Тебе было интересно. Меня вот что всегда потрясало: один человек из отряда Скотта ушел и потерялся, чтобы дать другим возможность уцелеть. Он заболел, стер ноги и поспевать за другими уже не мог. А помнишь, как они случайно набрели на холмик замерзшей крови — это была кровь их добитого раньше пони — и с каким благоговением они оттаяли ее и выпили? Своим успехом Амундсен был обязан собакам, которых взял вместо пони. Слабых убивали и скармливали сильным. Иначе экспедиция не удалась бы. Я часто поражался одной вещи: обнюхав тело собрата, собаки отбегали, какими бы голодными они ни были. Только когда освежуют, они будут есть.

Может, на Рождество мы с тобой махнем в Канаду, отведаем настоящего морозца. Я ведь еще и канадец. Можно будет посетить Сент-Агат в Лаврентийских горах. Жди меня 16-го чуть свет.

Дорогой Лук! Окажи любезность — отошли эти письма. Я был бы рад услышать, что ты вышел из депрессии. Мне думается, что образы тетки, спасаемой пожарным, и играющих девиц свидетельствуют о психологической реабилитации. Обещаю тебе выздоровление. Что касается меня… Что касается тебя, подумал Герцог, то о своем самочувствии лучше не говори ему — вон как тебя распирает! Радости это ему не даст. Держи при себе свои восторги. Не то подумает, что ты спятил.