Слав Караславов - Восставшие из пепла

• Название: Восставшие из пепла
• Автор: Слав Караславов
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Роман известного болгарского писателя Слава Христова Караславова повествует об исторических событиях XII–XIII веков, о борьбе болгарского народа за свободу и независимость.

Роман состоит из трех частей-хроник, охватывающих события 1196–1200, 1200–1207 и 1218–1230 годов. В центре каждого романа описывается судьба одного из главных героев: предводителя заговора против царя Асеня и его убийцы — Иванко; болгарского болярина, сподвижника Петра и Асеня во время антивизантийского восстания — Добромира Хриза; одного из родственников Асеней, принадлежащего к числу самых близких царю Калояну людей, правителя-деспота — Алексея Слава.

---

— Брат Иванко Мите спасся… Это правда?

— Спасся, царь.

— Как?

— Бежал, царь…

— Бежал?! — И, нахмурив густые брови, Калоян добавил слегка раздраженно и язвительно: — Бегать — это у них в роду, а вот сделать что-либо полезное… — Калоян пришпорил коня и устремился к крепости. За ним последовала вся свита.

Они приближались к покоренной крепости Одессос. Глубокие крепостные рвы были завалены ракитником и землей. Тела убитых еще не собрали, и они в тусклом свете утра были похожи на намокшие под дождем бревна. Груды трупов лежали у крепостных ворот и под боевыми площадками на крепостных стенах. Во время последнего штурма какой-то ромей погиб на зубцах стены и сейчас висел там, как одежда, вывешенная для просушки. Подъезжая к крепости, царь то и дело поглядывал на убитого, будто ожидая, что вот-вот появится хозяйка и березовой палкой начнет выколачивать сушившуюся одежду. Отяжелевшие вороны взлетали с трупов и лениво кружили над всадниками. Их карканье усиливало и без того тяжелую утреннюю хмарь.

Унылое утро омрачало радость победы. А ведь был канун пасхи. До вчерашнего дня торжественно гудели колокола в богатом городе, разодетые ромеи толпились в церквах, воздавая хвалу сыну божьему. До вчерашнего дня их мысли занимали зажаренные туши ягнят и крашеные яйца, а сейчас вот многие из горожан валялись трупами на улицах каменного города и на высоких его стенах. Те, кто принял смерть с оружием в руках, заслуживали этого, но в чем вина погибших женщин и детей? В то же время Калоян не мог осуждать своих воинов. Ромеи каждый дом превратили в крепость, и его воинам пришлось брать приступом каждый дом. Калоян дважды отправлял гонцов к городским властям и дважды во избежание лишнего кровопролития предлагал сдаться, но те отказывались, а второе его посольство с ругательствами и угрозами сбросили со стены. Ромеи надеялись на прочность своих крепостных стен, но хитроумные машины Феофана предрешили исход штурма. Его подвижная осадная башня уверенно преодолела широкий ров, а перекидные мосты, как гигантские ладони, вцепились в каменные зубцы, и люди ринулись по ним на крепостную стену. Потом бой продолжался на улицах и в домах города — страшный и беспощадный. Калоян, нахмурив брови, подал знак куманской коннице ворваться через захваченные ворота в город, а сам решил отойти на ночевку в ближайшее поселение. Он видел, что победил, знал, что в побежденном городе найдется место для него и его людей, но ему не хотелось быть свидетелем куманских погромов. Калоян не терпел грабежей и мародерства своих союзников, но и ссориться с ними пока не хотел, потому что еще нуждался в них. Страсть к диким грабежам была в крови куманов. Даже брат его жены Целгубы, Цузмен, бывший в числе приближенных, не мог побороть свою алчность и к ночи покинул свиту, чтобы получить свою долю награбленного. С ним ушел и Борил, племянник Калояна…

Перед главными воротами толпились встречающие. Священники гнусавили молитвы, две испуганные молодые женщины держали поднос с хлебом, от которого исходил свежий, приятный аромат, смешивавшийся с тяжким запахом человеческой крови, пропитавшим воздух. Люди расступились, дали дорогу куманским барабанщикам, выбежавшим из крепости навстречу Калояну и его свите. Барабаны ударили громко и яростно, вспугнув дремавших на деревьях ворон, которые, взлетев огромной черной стаей, покружили над крепостью и исчезли.

Такой пасхи ромеи еще не видели, а болгары не помнили. Одни проклинали сына божьего, а другие восхваляли его. Опущенные в землю глаза ромеев говорили о печали, а барабаны куманов сыпали радостный гром. Калоян был угрюм, как это серое утро. Молча он въехал в город. Остановил коня, когда чей-то ребенок, уронив крашенное молочаем яйцо, бросился за ним прямо под копыта его лошади. Царь достал из кожаного мешочка, привязанного к широкому боевому ремню, золотую монету и бросил ребенку. Монета звякнула о камень, покатилась, но мальчишка даже не взглянул на нее, глаза его неотступно следили за желтым крашеным яичком.

И Калоян пожалел, что он не ребенок, ибо у детей собственное представление о ценностях этого мира.

4

Небольшие корабли быстро достигли Царьграда. Напуганные люди, прибывшие на них, привезли тревожную весть: мизийцы завладели крепостью и городом Одессос! Калоян, самозваный царь болгар, разрушил стены города, а рвы вокруг крепости завалил трупами ромеев! Константинопольские виноторговцы, сапожники, портные побросали свои лотки, лавки, мастерские, целыми днями толклись на улицах и площадях, обсуждая новости. Вскоре стало известно, что судьбу Одессоса разделила и крепость Констанция[86]. Мало кто и знал, где она находится, а большинство вообще о ней не слыхало, но волнение в городе царей все более усиливалось, уже в открытую пошли разговоры — а что же думает василевс, до каких пор он будет тешить свою подагру, ведь безнаказанно льется ромейская кровь! Почему взимаются военные налоги, если войско не в состоянии защитить жизни ромеев?!

Эти разговоры дошли до василевса. У Алексея Ангела снова разыгралась подагра, невыносимые боли не давали ему покоя ни днем, ни ночью. Набег самозваного царя мизинцев на его крепости как бы свел на нет его победу над Иванко. Пусть с конепасом обошлись не по-рыцарски, вероломно заманили в ловушку, но император был доволен — смутьян издох у его ног, а потерянные было земли вновь вернулись под скипетр империи. Управлять ими он оставил своего любимца Иоанна Спиридонаки[87], бывшего портового грузчика.

Спиридонаки василевс увидел случайно на кипрской пристани, подивился его несуразному рту с толстой отвисшей губой и его косым глазам, белым, как у вареной рыбы. И надо же было случиться — поднимаясь по сходням на корабль, Алексей Ангел споткнулся и полетел в щель между кораблем и причалом. Плавать василевс не умел, и кормить бы ему рыб, если бы не этот урод. Он мгновенно бросился в воду и выволок императора на сушу. Оправившись от испуга, василевс попытался превратить это происшествие в веселое приключение и тотчас распорядился доставить на корабль урода. Тот совершенно спокойно предстал перед императором и смотрел куда-то в сторону своими косыми глазами.

— Ты меня спас. Чего ты хочешь за это? — спросил Алексей Ангел.

— А что ты можешь дать? — вопросом на вопрос ответил урод.

Василевс такой наглости не ожидал.

— Да знаешь ли ты, кто я?

— Знаю!

— Тогда говори!

— То, чего я хочу, ты не сделаешь.

— Скажи, я хочу слышать.

— Прикажи, чтоб я стал красивым.

— Красавцем я тебя не сделаю, а вот богатым — могу! — произнес василевс. — Но прежде чем я сделаю тебя богатым, я научу тебя, наглец, разговаривать с императором…

Урода добросовестно избили, после чего император зачислил его в свою свиту. И Алексей Ангел не пожалел, что взял во дворец этого бывшего портового грузчика. В его присутствии он чувствовал себя как-то спокойнее. Свирепое лицо грека внушало страх всем его приближенным. Именно поэтому, когда василевс высказал намерение сделать Спиридонаки управляющим бывших земель Иванко, никто из свиты не возразил. Более того, все облегченно вздохнули при мысли, что избавятся наконец от этого человека. А Иоанн Спиридонаки, узнав о такой милости василевса, впервые склонил перед ним колени, поцеловал его красный сапог. В косых глазах его стояли счастливые слезы, и, к великому удивлению царедворцев, они потекли не в разные стороны, как смотрели глаза грека, а вниз, по щекам, как у всех людей.

Алексей Ангел еще недавно был спокоен за Крестогорье. Но выступление Калояна напугало его всерьез. Падение двух крепостей говорило о его силе. Он сразу вспомнил и о других своих врагах — Добромире Хризе и недавнем императорском протостраторе Мануиле Камице. Хриз выкупил Камицу из тырновского плена, они объединились, и теперь с ними нелегко будет справиться. К тому же их поддерживает некоронованный царь земель за Хемом — Калоян[88].

После победы над Иванко стратиги и воины императора поверили в своего повелителя и готовы были сразу же отправиться в поход против Калояна, но василевс побоялся оставить Царьград. Его с новой силой мучило опасение, что сторонники ослепленного им брата не смирились, не оставили надежду на свержение его с престола. Их поддерживают и родственники умершего в Тырново Исаака Комнина, не простившие, что Алексей Ангел посягнул на родовое имущество своего бывшего зятя, присвоил его богатства, оправдывая это интересами внучки Феодоры. Анна открыто говорила о жадности и жестокости своего отца. После смерти Иванко Анна стала злой и своевольной. Там, в Станимаке, она видела гибель своего бывшего возлюбленного. Когда голова Иванко покатилась в дорожную пыль, Анна лишилась чувств, и слуги поспешили отнести ее в покои. Придя в себя, она приказала страже освободить двух сподвижников Иванко — его брата Мите и Стана Главаку. Отец узнал о своеволии дочери, когда пленники были уже за крепостными воротами. Два всадника бросились в погоню. И настигли беглецов — у них не было ни коней, ни оружия. Императорские воины погнали их назад, держа копья наперевес. И тут случилось непредвиденное: Стан Главака чуть приотстал от своего товарища, копье всадника уперлось ему в спину, и тогда он резко обернулся, ухватился за древко и рванул его на себя изо всех сил. Копье ромея было привязано ремешком к руке, что и погубило его. Главака сдернул врага с лошади и одним ударом покончил с ним. Все произошло так внезапно и быстро, что второй ромей не успел прийти на помощь. Его, скованного страхом, конь понес назад, к крепости. Узнав о случившемся, император пришел в бешенство и велел привести дочь. И до сих пор он кипит яростью, стоит ему вспомнить слова, которые она выкрикивала тогда ему в лицо. Как только она не называла его — и клятвопреступником, и императором без императорского достоинства, и дворцовым ящером, побеждающим только подлостью… Если бы Анна не была его дочерью, он повелел бы разорвать ее, привязав к двум лошадям. Но на казнь родной дочери он не решился. Однако в тот же день приказал ей и ее мужу покинуть свиту. По возвращении в Константинополь он все же намеревался проучить Анну, но в столице ему воздали все почести победителя, и гнев его приутих. Он лишь велел супругам уехать в Никею[89], в родовое имение Феодора Ласкариса, и не показываться ему на глаза до тех пор, пока он сам их не позовет. Но позовет ли — этого он, василевс, еще не решил. Может быть, объявить Ласкариса врагом империи? Уж больно красив и богат родовой дворец Феодора Ласкариса. Василевс глубоко вздохнул. Он понимал, что алчность принесла ему много неприятностей. Вот и завладев богатством протостратора Мануила Камицы, василевс нажил в нем опасного врага. Камица вошел в союз с Добромиром Хризом, захватил Пелагонию[90], вторгся в Фессалию, взбунтовал Пелопоннес[91]. Если прибрать к рукам богатства Ласкариса — и тот станет его злейшим врагом.